Габриэль гарсия маркес 100 лет одиночества. История одной книги

А как насчет дурацкого вопроса. А если все то же самое, но только описывался бы род Булыгиных на севере Уральских гор? Насколько бы меньше русских читателей восхитились бы? Так все экзотичненько, так все «не по-нашему», так все глупо и плохо. Чтобы не подохнуть от тоски за чтением «Ста лет одиночества» приходилось развлекать себя вылавливанием авторских блох – а, собственно, блох этих (заимствований прежде всего, которые сильно отличаются и от аллюзий, и от намеков) навалом. Так что этим блохоискательством я себя и развлекал, а сам «прославленный» роман, конечно, сугубо посредственная штука.

Мода в литературе – штука довольно похабная, мода на те или иные «темы» в литературе – похабнее втройне, а мода на национальные литературы еще похабнее. К сожалению, Маркес со своими «Стами годами одиночества» стал известен и популярен именно благодаря всем этим модам. Ну да бог с ним.

Историю Маркес рассказать не смог, хотя выбрал путь самый легкий и примитивный – что-то вроде притчи. Спародировать или толком обыграть сам жанр притчи (а также жанры: семейного романа, мифологической истории) тоже автору не удалось. Все события моментально разбиваются по категориям: трагедия, любовная трагедия, семейная трагедия – возможно, этим обыгрываются некие мифологические условности, но как блекло все это, как очевидна сама пародия! Никакого изящества или тонкости, если это пародия, то совсем какая-то площадная. Все Буэндия просто поразительно никакие: банальные, плоские и скучные. Даже на персонажей притч и мифов они не тянут – простые литературные шаблончики с именами и этикетками: «страстный», «прекрасная» и т.п. Да даже Ахиллес у Гомера куда более «живой» персонаж. Но самое грустное, что так почти со всеми образами романа, особенно «ключевыми». Взять хотя бы дождь, образ сильный, можно развить, можно поиграть, но нет же – все стандартные штампы перечислены Маркесом.

Очень поверхностные рассуждения (причем тысячи раз до него повторенные), почему-то принимаемые за «философию», Маркес облекает в тягучий и напевный стиль – маневр хороший, но уж больно примитивно исполненный. И зачем так много и так грубо заимствовать у других? Куски Джойса в тематическом плане, куски Борхеса (с кусочками экзистенциалистов, тоже очень модных тогда) в плане стилистическом. И эти куски прямо торчат из романа, их можно было бы переработать обыграть, но так грубо втискивать – глупо и неуклюже.

На мой взгляд, само название «магический реализм», сама мифология и стереотипы накрученные вокруг этого романа, весь этот фон и производит на некоторых читателей вполне понятные впечатления. Сам-то роман – вялый, нудный и вторичный.

Скуууууучно!

Оценка: 3

Наверное правы те, кто говорят, что эта книга переоценена в общелитературной канве, но сама по себе...

Я читала «Сто лет одиночества» в полупустых электричках несколько дней подряд и едва-едва не пропускала собственную остановку. Мне казалось, что за пыльным окном шепчет нескончаемый дождь Макондо, что вот-вот зашумит веселый караван Мелькиадеса и что если я не усну, вернувшись домой, то мне придется ходить по дому и клеить на все бумажки с надписями: «Это дверь - ее открывают».

Говорят, когда Маркес писал часть про появление Амаранты, то его частенько находили флегматично жующим стенную штукатурку. Надеюсь, он не слышал побрякивание костей ее родителей, способное свести с ума кого угодно.

К чему я об этом? А неужели никто из читавших эту книгу ни разу не ощутил хотя бы малой толики того, что пережили герои. Не ощутил снедающей тоски генерала Буэндиа, вечной суеты и обеспокоенности Урсулы, страсти, которую испытывали поклонники Ремедиос Прекрасной. Габриэль Маркес не только сам пережил все то, что довелось пройти его героям, но и погрузил нас в их сумасшедший мир.

Некоторые рецензенты часто твердят о заимствованиях, сделанных Маркесом то у Кортасара, то у Джойса, то у кого-либо из других авторов. Но может, стоит прочесть лишь «Сто лет одиночества», испытать все вышеперечисленное, и потом, находя пути к этим аллюзиям, улыбаться про себя и вспоминать шепчущий ливень Макондо.

Оценка: 10

Ну, хотя бы...

Открывала, стиснув зубы, приготовившись к долгой борьбе за вкладывание романа в голову. Вместо этого Маркес усадил на пригретую солнцем лавочку и начал рассказ. Становилось прохладнее, тени удлиннялись, а я все сидела, забыв о времени и слушала, слушала... Читала и читала...

Он развертывал панорамы далеких мест и почти забытых совершений, так прочно и уверенно вплетая сказочность, что едва услышанная, она уже облекалась обычной жизнью, о которой «говорили» целый день.

Все бытовое, все простое, все внятное. Гражданская война преисполнена тем же житейским спокойстивием, что перестройка дома или выпечка хлеба. Ужасающая несправедливость деяний, оправданных долгом и революцией, бессчетные безымянные смерти, расстрелы друзей - все на светлой безмятежности фона уже другого поколения галдящих детей, уже заново посаженных бегоний в горшках...

А потом, вдруг очнувшись, замечаешь, что нет больше залитой солнцем скамейки, где обо всем было так уютно поведано. И через последнюю сотню страниц приходится продираться самостоятельно.

Орнаментальная лента рассказа, льющаяся вначале быстрой рекой у ног густеет и замирает. Красочные узоры счастливого дома, семьи, ребятни уже змеятся непроходимыми джунглями отшельнической старости и безнадежным запустением. Не успевающая расцвести в сумасбродстве приключений молодость скрючивается чахлыми ростками, сгнивая в безвременье. К финалу прорубаешься сквозь все поглотившие заросли разочарования и безнадежности. С влажным хрустом, с титаническим трудом бредешь почти наугад к закату рода Буэндиа.

Ни диалогов, ни посторонних чувств. Только самое главное. Только жизнь, как она есть.

Оценка: 10

Видимо латино-американский магический реализм в исполнении Маркеса - абсолютно не мой жанр. Первый прочитанный роман был «Осень патриарха» - его я полностью домучил и поставил заслуженную 3/10 только за знание языка. Второй подход к творчеству автора увенчался все тем же отвратительным впечатлением. Маркес - это вам не Борхес. Если второй - истинный гений, то первый дешевый спекулянт, который попал в струю популярности.

Если коротко о романе. Мои впечатления, тезисно: ЦИРК, СОВОКУПЛЕНИЯ, ТРЕШ, БЫТОВУХА, БЕЗВКУСИЦА.

Можно сколько угодно копаться в тексте и пытаться выискивать там двойное дно и скрытые великие философские смыслы, но оставлю это занятие профессионалам филологам. Я читал достаточно настоящей интеллектуальной литературы, чтобы утверждать, что Маркес к ней никакого отношения не имеет. Его место рядом с Кастанедой и Коэльо.

Разбирать подробно сюжет и характеры тоже не вижу смысла, ибо толком нет в романе ни того ни другого. Могу только сказать, что когда наконец-то наступил тот долгожданный момент и все кузины, дедушки, мамаши, и т.п. уже успели перечпокаться со всеми племянницами, внучками, приемышами и т.д., ребенок с свиным хвостиком все-таки родился, последний из Буендия издох, - я сказал аллилуйя и закрыл эту никчемную книгу, чтобы больше к творчеству этого замшелого колумбийского автора не возвращаться. Не читайте этот шлак, цените свое время, популярность и шедевральность сего опуса высосана из пальца!

Оценка: 3

Роман вызвал у меня довольно противоречивые чувства: с одной стороны роман практически ни о чем: описание жизни одной отдельной семьи, где грань между вымыслом и историей размыта настолько, что это даже мешает чтению, но, с другой стороны, сам ТЕКСТ настолько затягивает, что прочитав хоть немного, уже нельзя бросить. Тут уж писатель смог полностью реализовать себя, сделав из банального сюжета настоящий шедевр.

Перед взором читателей предстает жизнь небольшого городка представленная по истории семейства Буэндиа. Повествование начинается с самого начала закладки городка, причем повествование развивается так же как и развивается городок. Если вначале, когда городок был мал, речь шла о чудесах, алхимиках, попытках понять непознанное (как это часто бывает в юности), то к середине романа речь зашла о войне, доблести, убийствах (как это бывает в более зрелом возрасте), ну, к старости, как говориться «седина в бороду, бес в ребро», речь пошла о любви и разврате.

Поэтому текст получился крайне неоднородный, что иногда даже мешает восприятию, тем не менее, несмотря на то, что в сюжете на первый взгляд нет ничего сильно притягательного, от романа нельзя оторваться. Хочется поглощать дальше текст, пусть он и сводится к банальному «что вижу то пою». Тем не менее мастерство владения СЛОВОМ у автора настолько сильно, что от романа невозможно оторваться, а удовольствие получаешь не столько от развития сюжета, сколько от самого процесса восприятия текста

Оценка: 8

Это было нечто… Где-то половину книги я прочитал на одном вздохе, большим жадным глотком от которого кружилась голова. Это было нечто. Это был шок. («Не уж-то так тоже можно?» – с удивлением думал я.) Я читал не в силах оторваться от этой странной, полной обыденности и чудес семейной хроники. Я катался по полу со смеху, так как всё что происходило, казалось мне одновременно трагичным и смешным до слёз со всеми поеданиями земли и душевными поворотами, одновременно обыденными и странными. Что-то от Кустурици в скорлупе из эфирной философии жизни и смерти, в которой встающие мертвецы и гремящие кости – лишь подтверждение реальности бытия. И в то же время, я осознавал, что по большому и целому (как это не безумно) между реальностью латинской Америки, реальности Макондо, и нашей, Российской, есть что-то похожее, что-то очень-очень близкое, как в двух рукавах одной реки. Я наслаждался языком, который тёк, как сладкий на вкус поток, от которого не хочется отрываться и от которого всё даже самое невероятное казалось естественным и несомненным. Это было чудо, а не язык. Это было чудо, а не история.

Потом мне пришлось от книги оторваться. Наступила пора сессий и написания диплома. Я возвращался в Макондо урывками, совсем на чуть-чуть. И, то ли перерыва тому виной, то ли я стал привыкать ко всем чудесам и странностям, ритм Макондо становился моим ритмом, но глаза уже не распахивались так сильно от удивления. К тому же эта огромная семья стала морочить мне голову, я стал блуждать между всеми эти Аурелиано и Хосе Аркадио, путая их и в них же путаясь. Я цеплялся за эти имена как за колючие кусты, и иногда приходилось потоптаться на месте и вспомнить, кто из них кто и кому приходится. К концу книги мне иногда даже хотелось поскорее с ней расправиться. Но как только я находил минутку взяться за неё, как тут же попадал под гипноз и читал страницу за страницей. Мне хотелось побыстрей закончить, та книга была со мной уже не один и не два месяца (по сути эта книга – моя зима и добрая часть весны). Мне хотелось побыстрее закончить, но вновь глотал её с жадностью и в горле становился какой-то странный ком от того, что эта книга скоро закончится и от того, что эта книга грозит закончиться всёобщей печалью как груз праха столетнего одиночества.

И вот теперь, когда всё кончилось, я хожу слегка оглушённый. Теперь, когда всё кончилось, я понимаю, что, несмотря на всю эту путаницу из-за повторяющихся имён, несмотря на то, что со временем удивление склонно спадать, не смотря на то, что из-за огромных перерывов эта книга растянулась у меня так невообразимо долго – это шикарнейшая книга, это явление чудесное и странное и одновременно настоящее как дождь или гроза. Это многого, очень многого стоит…

Оценка: 9

Всегда думал, как я себя поведу, когда все комнате будут говорить, что комната зеленая, а мне будет казаться, что синяя. Вот он, случай представился.) Я как-то знакомился с творчеством бразильца Пауло Коэльо, его магическим реализмом. Тогда я решил, что все гениальное, конечно, просто... но не может быть настолько просто. Пусть правильные, но крайне банальные мысли, без особой изобретательности и под соусом пафоса.

Не могу сказать, что Сто лет одиночества совсем из этой же оперы. Очень выразительный язык, красочные описания, растворится в самом тексте очень приятно и легко. Буквально гипноз какой-то. Но что за всем этим? Я не увидел ничего. Жизнь - это войны, боль, дружба, предательство, любовь и многое другое. Но кажется, что автор может и хочет рассказывать только о любви - про все ее, порой странные, вариации. Но, мне так кажется, нельзя повествовать о большой и страстной любви между двумя картонками. А герои все бумажные, не объемные, как страницы в энциклопедии. У них же ничего нет, кроме длинного имени и привычки ходить голой или уходить на войну.

И да, это похоже на бразильскые мыльные оперы. Видимо это такой фетиш у них - копаться в запутанных родственных связях, влюбляться, а потом неожиданно выяснять, что влюблен в сестру/брата.

Мне кажется, что это одно из самых переоцененных произведений. Такое же скучное, пафосное и монотонное, как и положительные отзывы о нем - «тронул до глубины души», «заставил задуматься», «потрясающая притча»...

Вот такое мнение, простите за откровенность.

Оценка: 6

Очень долго не мог взяться за эту книгу. Я давно уже знал, что она очень качественная и интересная, но все время глаза до нее не доходили. А жаль, хотя возможно, что прочитай я ее раньше, то оценил бы не так высоко, т. к. тогда, что называется не дорос бы еще до нее. Точно также, вполне вероятно, что, перечитав ее лет через 5-10, я пойму роман намного глубже и впечатления изменятся. А может и нет, в любом случае, это дело неблизкого будущего, так что лучше перейти наконец непосредственно к произведению.

«Сто лет одиночества» - это роман, у которого вообще нет окончательного дна. Есть книги, у которых помимо основного сюжета есть еще и подоплека, яркий социальный или политический подтекст, есть книги у которых этих подтекстов несколько, а некоторые произведения вообще обходятся без таковых. «Сто лет...» же, судя по моим ощущениям, включает в себя вообще все возможные подтексты. Роман не имеет четкой сюжетной идеи (на всем его протяжении встречаются темы одиночества и любви, но все же это немного не то), это просто история рода Буэндиа, основавших город Макондо и живущих там. Но в то же время это и история самого города. Роман как торнадо затягивает в себя, демонстрирует все прелести и недостатки человеческой жизни, после чего оставляет читателя делать выводы, каждого - свои.

У всей истории, пожалуй, только один минус - некоторая хаотичность повествования, что усложняет восприятие, а вкупе с повторяющимися именами у героев читается книга еще тяжелее. Благо, я читал Мартина, так что большое количество действующих лиц воспринимаю легко, да и память у меня хорошая, однако не все таким могут похвастаться.

В итоге несмотря ни на что, я хотел бы посоветовать прочитать эту книгу абсолютно всем любителям фантастики вообще и магического реализма в частности. Далеко не факт, что она вам понравится, но иметь свое мнение о такой книге - это очень неплохо.

Оценка: 9

4/10 Габриель Гарсия Маркес «Сто лет одиночества» -- роман-эпопея. Толстенный роман, который по поворотам истории может соперничать с «Сантой Барбарой». Впрочем, и по качеству сюжета тоже. Описывается история жителей одного поселения, затерянного в горах. Обычные житейские истории расцвечены бредовостью нашего мира. Бесконечные перипетии сюжета совершенно не захватывают и нагоняют тоску. Местами повествование поверхностное -- историческое; иногда автор вдается в подробности, появляются диалоги и пересказ мыслей людей: оба «режима» читать не интересно. Написано хорошо с художественной точки зрения, но смысла в самом романе я не вижу. Прочел половину пока не понял, что эта житейская бестолковщина продолжится до конца.

Резюме: зануднейший роман, аналог бразильского сериала; на любителя

Оценка: 4

Не впечатлило. Нагромождение лиц, событий - и всё ради чего? Ради общего вывода, что роду, обречённому на сто лет одиночества, не суждено повториться на Земле? Excuse me, но это - типичный пример того, как гора рождает мышь.

Однажды спросил знакомую литературоведшу: «О чём сия книга?». «О жизни! - с энтузиазмом воскликнула та. - О любви! Об игре обстоятельств и причудливости судьбы! Короче, обо всём на свете!».

Опять-таки, большой пардон, но то же самое можно сказать практически о любом произведении, начиная от «Гамлета» и заканчивая каким-нибудь бульварным чтивом. Каждая книга ИМХО должна нести некую общую идею, ради которой эта книга написана. А если таковой идеи нет, на выходе остаётся хаотическое сплетение фактов, неведомо зачем придуманных писателем.

Оценка: 6

Роман «Сто лет одиночества» был написан Маркесом в течение полутора лет, между 1965 и 1966 годами в Мехико.

Стоит отметить особенности композиции романа, состоящего из двадцати глав, не имеющих названия. В книге оисывается история, замкнутая сама на себе, некое временнОе кольцо. События селения Макондо и семьи Буэнди́а не просто показаны как параллельные, но взаимосвязаны, тесно переплетены между собой, одно суть отражение другого. История Макондо показана во всей закономерности развития живого организма – зарождение, расцвет, упадок и закат.

Важно, что роман построен на косвенной речи, а предложения очень длинные, часто на целую страница или даже длиннее, с периодами и множеством грамматических основ. Автор очень редко использует прямую речь и диалоги. Тем самым подчеркивается вязкость повествования, его неспешное течение.

«Сто лет одиночества» - пронзительное, драматичное и глубоко символичное произведение. Многие называют его апогеем творчества Маркеса. Роману свойственна нечеткость и слияние границ времени и пространства, вымысла и реальности, сна и яви. Это философская сказка о жизни человека в большом мире.

Одиночество – лейтмотив романа и его главная тема, семейная черта, наследие и проклятие рода Буэндиа, но причины у каждого свои. В романе показана жизнь нескольких поколений этого семейства, но показана фрагментарно, это не семейная сага, это роман об одиночестве. Маркес показывает пороки человека, но не дает пути их преодоления. Он соединяет сказочность и романность повествования, назидательность притчи и философию пророчества, но грани смазаны.

Люди погрязли в обыденности, однообразии, пороке и безнравственности. Они неспособны на искренние чувства, на проявление бескорыстной любви. Они обросли предрассудками, разрушающими их собственные жизни и жизни близких. И кара за это – одиночество, всепоглощающее, всеобъемлющее, вселенское одиночество, от которого ничто не поможет спрятаться.

Самоубийство, любовь, ненависть, предательство, свобода, страдания, тяга к запретному - второстепенные темы, подчеркивающие главную, дающие понять, что все это происходит из-за одиночества, а на одиночество люди обрекли себя сами.

Еще одна сквозная тема, хоть и не столь сильно заявленная, - это инцест, который автор преподносит через миф о рождении ребенка со свиным хвостом.

Практически все герои романа - личности цельные, волевые и сильные, пускай подчас и противоречивые. Каждый из них имеет собственное лицо и голос, но все они тесно связаны между собой, спутаны, переплетены.

Автор накинул вуаль мистицизма и магии на каждую главу, но не пыль ли это? Одиночество семьи Буэндиа пугающе в своей закономерности. Герои не желают избавиться и своих пороков, не стремятся изменить образ жизни, отворачиваются от мира, концентрируются лишь на своих интересах, желаниях и инстинктах. Фантастические, мистические события показаны через обыденность и рутину, а потому для героев романа они являются чем-то повседневным, они не замечают, что это вовсе не в порядке вещей.

Произведение оставляет сильное впечатление, но очень неоднозначное.

Цитата: «Сто лет одиночества» - одно из самых читаемых и переводимых произведений на испанском языке. Отмечен как второе по важности произведение на испанском после «Дон Кихота»Сервантеса на IV Международном конгрессе испанского языка, который проводился в Картахене, Колумбия, в марте 2007 года.

Оценка: 9

Эту книгу можно было писать, а потом читать вечно. Семья Буэндиа могла бы веками плодиться в страсти и умирать в одиночестве, постепенно вырождаясь от кровосмесительных браков. И рождались бы из поколения в поколение одни и те же Хосе Аркадио, Аурелиано, Урсулы, Амаранты, Ремедиосы, лишь усугубляя от истощения психического здоровья из рода в род свои пороки: «…история этой семьи представляет собою цепь неминуемых повторений, вращающееся колесо, которое продолжало бы крутиться до бесконечности, если бы не все увеличивающийся и необратимый износ оси…».

Не зря это произведение считается шедевром латиноамериканской прозы, ведь все мы знаем не понаслышке о генетически заложенной любви латинского народа к так называемым «мыльным операм», хотя это слишком пошлое название, по-другому выражаясь любят они жить в стиле сериала, где один день длиной так на пару миллионов серий, где все секреты на ушко всему свету, где все друг другу родня, где не понятно кто чей сын... а ты сидишь, смотришь и вроде интересно и вроде поднадоели уже постоянно повторяющиеся затянувшиеся интриги, а оторваться не можешь.

Род Буэндиа, как и город Макондо были обречены изначально, лишь на кипучей деятельности Урсулы держался весь фундамент и более-менее здоровая внутрисемейная атмосфера, но тщетны были ее труды. Не помогло даже отправление детей учиться в Европу, магнитом Макондо их притянул обратно. Сжирающее ощущение внутреннего одиночества (даже под крышей шумного дома полного родственниками), отсутствие у каждого из семьи желания и силы остановить свое греховное падение (зачастую даже любование им), поворачивание спиной к окружающему миру с его устоями, в том числе политическими и религиозными (как же это похоже на Латинскую Америку в целом) сделали невозможной их счастливую и долгую жизнь. За 100 лет род Буэндиа и город Макондо пережили зарождение, расцвет и падение. Земля (а может кто-то свыше силой урагана) не выдержала этих грешников и снесла с лица своего.

Мистицизм, напущенный автором в каждую главу, делает эту историю сказочной, но это лишь вуаль, которая скрывает страшную реальность для Латинской Америки. Например, поезд груженный телами убиенных мятежников исчез в никуда и как будто и не было ни его ни убитых людей - вполне может быть правдивой историей, слегка преувеличенной автором в масштабах.

Читать увлекательно, текст обволакивает, язык изложения прекрасен, но гениальности творения я не увидела, философской притчи я тут не нашла, а также «мозгопереворачивающей» морали, которую автор хотел донести до общественности не поняла… да простит меня Нобель)))

Оценка: 8

Не таких впечатлений я ждал от этой книги. Обычно книги, которые у всех на слуху, нравятся подобающему большинству читателей и возводятся в ранг особых книг, нравятся и мне, но в этот раз у меня сложилось такое чувство, что меня кто-то жестоко разыграл и подсунул посредственное чтиво, завернув его в красивую обложку из сплошь положительных отзывов.

Все бы ничего, но истории из жизни членов семейства Буэндиа совсем меня не затронули, не показались они мне интересными и хоть сколько-то заслуживающими моего внимания. Подобное я называю переливанием из пустого в порожнее. Истории идут одна за другой, истории выдуманные, логика поступков персонажей непонятна и нелогична, каждый в этой семье сам насоздавал себе целый ворох придуманных проблем. Маркесу можно было не заканчивать свою книгу никогда и продолжать придумывать все новые и новые истории, благо фантазии у него достаточно, но, к счастью, он не стал этого делать и довел повествование до логичного завершения.

Магический реализм, который у той же Петросян создает атмосферу тайны и придает всей истории магический оттенок, у Маркеса выглядит полной нелепицей. «Когда он умер, всю ночь шел дождь из желтых цветов» или «Парня все время сопровождали бабочки», ну, что это такое? К чему? Зачем? Что мне это дает, как читателю? Мне совершенно непонятно.

При этом у автора довольно интересный стиль изложения. За одну страницу может поменяться несколько историй, они плавно перетекают одна в другую, и пока дочитываешь конец страницы можно забыть о чем шла речь в ее начале. Бывало казалось, что очередной абзац никогда не закончится, некоторые из них тянулись на несколько страниц... да что там абзацы, в романе некоторые предложения тянулись на целую страницу, образовывая гиперсложноподчиненную конструкцию. Если бы текст был более удобоваримым, мои впечатления могли быть и другими, а могли и остаться такими же, но продираться через сплошной текст с диалогами, количество которых можно пересчитать на пальцах двух рук, было реально тяжело.

В общем, читал я этот роман медленно, долго, но упорно. Для прочтения 400 страниц мне понадобилось больше месяца - это, конечно, да! Но я не говорю, что роман плохой, он просто создан не для меня.

Оценка: 5

Думаю, «Сто лет одиночества» - самая необычная книга из прочитанных мной. Название соответствует содержанию: перед мысленным взором читателя проходит более чем столетняя история. История одного города, история одной семьи. Десятки судеб, каждая из которых по-своему печальна (о чём в названии тоже сказано), сплетаются, расплетаются и обрываются, постепенно, одна за другой. Обилие персонажей, которым меня пугали в начале чтения, оказалось некритичным. И хотя в процессе я всё же рисовала генеалогическое древо семьи Буэндиа, обращаться за помощью к нему пришлось раз или два. Но несмотря на широкий ассортимент, сочувствовать большинству персонажей получалось с трудом или не получалось вовсе. Некоторые из них вызывали только перманентное раздражение или возмущение. Но были, конечно, и такие, за кого я переживала и чьё очередное появление в сюжете повышало к этому самому сюжету интерес.

Нужно сказать и о жанре романа. С магическим реализмом (осознавая его при этом) я, как и с такой «многолюдностью» произведения, сталкиваюсь впервые. До этого мне с трудом удавалось представить подобное произведение (определения из Википедии оказалось явно недостаточно). Если вкратце, то особенности жанра я описала бы как авторский произвол, в хорошем, разумеется, смысле. Совершенно очаровательное явление, очень приятно было расширить свой читательский кругозор.

Что меня ещё поразило в книге, так это любовь. У подавляющего большинства она была... неполноценной, если можно так выразиться. Не могла победить страх и одиночество. Кто-то из героев вообще не был на неё способен. И потому не особо верится, когда автор указывает на конкретных героев и прямым текстом утверждает, что вот у них-де любовь самая настоящая. По крайней мере, с определённой парой у меня было именно так. Порадоваться за них как-то не получилось.

Смотрю на отзыв и понимаю, что он в разы меньше того, что мне хотелось бы сказать. Проблема в том, что основной массив моих мыслей представляет собой рассуждения о конкретных персонажах, гневные, одобрительные или полные разочарования. А также рассуждения по поводу мироустройства книги. Но так как они бессвязны и чересчур субъективны, я не буду помещать их сюда.

Единственное, по наличию этих самых рассуждений в моей голове можно сделать вывод о том, что роман задел меня достаточно глубоко. (Тут вспоминается статья в начале книги, которую мне не хватило сил дочитать и в которой говорилось о поэтичности повествования. Вот подтверждение - ведь лирика направлена в первую очередь на эмоции.) И только малое количество действительно полюбившихся персонажей и сюжетных поворотов мешает мне сказать, что «Сто лет одиночества» теперь одна из моих любимых книг. Но, мне кажется, это дело времени.

Первые герои, с которыми мы встретимся – молодая пара – брат и сестра, не смотря на то, что их предупреждали об опасности, что может родится ребенок уродом и с отклонениями. Кровосмешения с древних времен предельно греховно. Так, но, любовь выше всего этого, правда?

Герои отдаются безумной страсти и ненасытной похоти. У них рождаются дети, которые так же чувствуют тягу друг к другу… И так на протяжении более чем ста лет; автор усердствует и детально описывает рассвет и увядание родового дерева Буэндиа. Но не сколько инцесту автор уделяет внимания, как размышлением о памяти, времени, и всех его проявлений на человека, и даже магии.

Габриэль Гарсия Маркес описывает гражданскую войну между либералами и демократами тех времен. Тяжело назвать роман драмой, магическим реализмом или историческим, потому что этот роман уникален, также как и его жанр.

В нем есть все, и красота и ужас, здесь разврат и уродство, аморальность и мораль. Чего только стоят несколько сцен: маленькая мулатка, у которой еще грудь не сформировалась, продающая себя каждый вечер целому полку мужчин; девушка, которая носила повсюду с собою мешочек с костями родителей и ела землю; поезд с двумя сотнями вагонов загруженными трупами, и ужас одного человека, который из этого состава выбрался; пепельные кресты на лбах семнадцати сыновей полковника Аурелиано Буэндиа, смерть шестнадцати из них; ребенок со свиным хвостиком, которого съели термиты. Магия цыгана Малькидеаса и индианки Виситасьен. Каждый найдет что-то потрясающее для себя в этой книге!

Уф, наконец-то дочитал книгу колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса «100 лет одиночества» (Cien años de soledad), написанную им в 1967 году. Обычно после того, как прочитал то или иное произведение, стараюсь мысли по поводу прочитанного оформить в несколько строк. Иногда такие спонтанные рецензии появляются в блоге, иногда — в контактике на стене. Содержание книги стараюсь не раскрывать, чтобы вам интереснее было читать, если соберетесь. Прежде чем что-то писать о книге, скажу о самом авторе.

Маркес — удивительный человек. Его биография чем-то напомнила мне биографию Эрнеста Хемингуэйя. Габриэль Гарсия Маркес был обладателем Нобелевской Премии по Литературе, был посредником на переговорах Клинтона и Фиделя Кастро, увидел Париж, но не умер, проехался по СССР и был поражен отсутствием рекламы Кока-Колы… Словом, будет интересно, почитаете сами.

Что можно сказать по поводу «Ста лет»?

Я это сделал! Несколько лет тому назад, я начав читать это произведение, отложил его на «потом». Причины было две — скука и путаница. Скука — от того, что сюжет меня никак не цеплял, путаница — от того, что в семье Буэндиа, которая находится в центре повествования, было принято называть детей одними и теми же именами. За время чтения книги, я насчитал порядка 40 основных персонажей, имена которых, как правило, схожи и от окончательно путаницы читателя спасает лишь то, что Маркес ведет свое повествование в хронологическом порядке.

В этот раз, пойдя приступом на Маркеса, я применил тактику «листа и ручки», с самого начала записывая всех действующих лиц на бумагу, и соединяя их стрелочками. Этот нехитрый прием позволил мне не сойти с ума и дойти до конца этой, на удивление, интересной книги. Как я понял, имена повторялись не просто так, а это был один из приемов автора, и в конце произведения читатель понимает, почему это бесконечное колесо Сансары крутилось именно таким образом.


От скуки к интересу

Наверное, я повзрослел, раз книга, в этот раз, во мне откликнулась и я смог дочитать ее до конца. В романе рассказывается о жизни отдельно взятой семьи на протяжении ста лет. Книга о жизни и смерти, любви и сексе, войне и мире, сладостях и горечи бытия. Кто-то умирает, кто-то рождается — бег времени не остановить. Кто-то уходит на войну, чтобы биться за свои идеалы, но приходит к разочарованию, кто-то скитается по миру в поисках любви, но находит лишь шлюх.

Люди постоянно что-то делают, и в итоге приходят к крушению надежд, понимая, что жизнь — есть череда бесконечных иллюзий. Роман начинается достаточно весело и увлекательно, но заканчивается так, что где-то внутри тебя начинает щемить. Бесконечное одиночество, черт подери.

Самое подходящее выражение, на мой взгляд, описывающее это произведение — это «сказка для взрослых». Метафизическое лоскутное цветное одеяло, которое лежало на печке и никому не мешало, до тех пор, пока ты не начал его рассматривать, и оказалось, что лоскуты из которых оно состоит, являют собой вполне самостоятельные фрагменты, которые складываются в причудливый узор.

Позже я узнал, что жанр в котором написана эта книга, называется «магический реализм», а я все никак не мог подобрать слова, чтобы описать прочитанное. Есть мнение, что отчасти этот роман автобиографичен. Возможно это и так.

В книге есть места, которые заставят вас смеяться. Есть места, которые заставят вас грустить или даже задыхаться от несправедливости. Есть места, читая которые вы будете с сожалением понимать, что книга вот-вот закончится, но еще ничего не ясно. Есть и финал, который был отчасти предсказуем, но не давал бы нам никакого ответа, словно Маркес хотел бы чтобы читатель немного подумал над прочитанным.

Если соберетесь читать «Сто лет одиночества» — просто сделайте это, и надеюсь, вы поймете почему этот роман является одним из центральных произведений художественной литературы 20го века. Книга читается очень живо, слог яркий и динамичный, а энергия, заключенная в строках «100 лет одиночества» будет вам напоминать латиноамериканский карнавал. А какую книгу вы прочитали последней? Чирканите в комментариях к статье, интересно, что еще можно почитать на досуге. Буду рад советам от своих читателей.

Вконтакте

Одноклассники

Роман Владимира Набокова «Лолита» — не верьте в отзывы! Я читал и мне таки есть, что сказать! Роман Пена Дней — мой отзыв о романе Бориса Виана

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Исторический контекст

Роман «Сто лет одиночества» был написан Гарсиа Маркесом в течение 18 месяцев, между 1965 и 1966 годами в Мехико . Оригинальная идея этого произведения появилась в 1952 году, когда автор посетил свою родную деревню Аракатака в компании матери. В его рассказе «День после субботы», опубликованном в 1954 году, первый раз появляется Макондо. Свой новый роман Гарсиа Маркес планировал назвать «Дом», но в итоге передумал, чтобы избежать аналогий с романом «Большой дом», опубликованным в 1954 году его другом Альваро Самудио .

Первый, считающийся классическим, перевод романа на русский язык принадлежит Нине Бутыриной и Валерию Столбову . Современный перевод, получивший распространение сейчас на книжных рынках, был выполнен Маргаритой Былинкиной. В 2014 году перевод Бутыриной и Столбова был переиздан, эта публикация стала первой легальной версией .

Композиция

Книга состоит из 20 неименованных глав, в которых описывается история, закольцованная во времени: события Макондо и семьи Буэнди́а, например, имена героев, повторяются снова и снова, объединяя фантазию и реальность. В первых трёх главах рассказывается о переселении группы людей и основании деревни Макондо. С 4 по 16 главы повествуется об экономическом, политическом и социальном развитии селения. В последних главах романа показан его закат.

Почти все предложения романа построены в косвенной речи и довольно длинны. Прямая речь и диалоги почти не используются. Примечательно предложение из 16-й главы , в котором Фернанда дель Карпио причитает и жалеет себя, в печатном виде оно занимает две с половиной страницы.

История написания

«…У меня была жена и двое маленьких сыновей. Я работал пиар-менеджером и редактировал киносценарии. Но чтобы написать книгу, нужно было отказаться от работы. Я заложил машину и отдал деньги Мерсе́дес. Каждый день она так или иначе добывала мне бумагу, сигареты, все, что необходимо для работы. Когда книга была кончена, оказалось, что мы должны мяснику 5000 песо - огромные деньги. По округе пошёл слух, что я пишу очень важную книгу, и все лавочники хотели принять участие. Чтобы послать текст издателю, необходимо было 160 песо, а оставалось только 80. Тогда я заложил миксер и фен Мерседес. Узнав об этом, она сказала: „Не хватало только, чтобы роман оказался плохим“».

Из интервью Гарсиа Маркеса журналу Esquire

Центральные темы

Одиночество

На протяжении романа всем его героям назначено судьбой страдать от одиночества , которое является врожденным «пороком» семьи Буэнди́а. Селение, где происходит действие романа, Макондо, также одинокое и отделённое от современного ему мира, живёт в ожидании визитов цыган, привозящих с собой новые изобретения, и в забвении, в постоянных трагических событиях в истории культуры, описанной в произведении.

Одиночество более всего заметно в полковнике Аурелиано Буэнди́а, поскольку его неспособность выражать свою любовь заставляет его уходить на войну, оставляя своих сыновей от разных матерей в разных селениях. В другом случае, он просит начертить вокруг себя трёхметровый круг, чтобы к нему никто не приближался. Подписав мирный договор, он стреляет себе в грудь, чтобы не встречаться со своим будущим, но из-за своей неудачливости не достигает цели и проводит свою старость в мастерской, изготавливая золотых рыбок в честном согласии с одиночеством.

Другие герои романа также терпели последствия одиночества и заброшенности:

  • основатель Макондо Хосé Аркáдио Буэнди́а (много лет провёл в одиночестве под деревом);
  • У́рсула Игуарáн (жила в уединении своей старческой слепоты);
  • Хосе Аркадио и Ребека (ушли жить в отдельный дом, чтобы не позорить семью);
  • Амаранта (была всю жизнь незамужней);
  • Геринéльдо Мáркес (всю жизнь ждал так и не полученных пенсии и любви Амаранты);
  • Пьетро Кре́спи (отвергнутый Амарантой самоубийца);
  • Хосе Аркадио Второй (после увиденного расстрела никогда и ни с кем не вступал в отношения и провёл свои последние годы, запершись в кабинете Мельки́адеса);
  • Фернанда дель Карпио (была рождена, чтобы стать королевой и первый раз покинула свой дом в 12 лет);
  • Рената Ремéдиос «Ме́ме» Буэнди́а (была отправлена в монастырь против своей воли, но совершенно безропотно после несчастия с Маурисьо Бабилонья, прожив там в вечном молчании);
  • Аурелиано Бабилонья (жил, запершись в мастерской полковника Аурелиано Буэндиа, а после смерти Хосе Аркадио Второго перебрался в комнату Мельки́адеса).

Одна из основных причин их одинокой жизни и отрешённости - неспособность любить и предрассудки, которые были разрушены отношениями Аурелиано Бабилонья и Амаранты Урсулы, чье незнание своего родства привело к трагическому финалу истории, в которой единственный сын, зачатый в любви, был съеден муравьями. Этот род не способен был любить, поэтому они были обречены на одиночество. Был исключительный случай между Аурелиано Вторым и Петрой Кóтес: они любили друг друга, но у них не было и не могло быть детей. Единственная возможность иметь дитя любви у члена семьи Буэнди́а заключается в отношениях с другим членом семьи Буэнди́а, что и произошло между Аурелиано Бабилонья и его тетей Амарантой Урсулой. Кроме того, этот союз зародился в любви, предназначенной для смерти, любви, покончившей с родом Буэнди́а.

Наконец, можно говорить о том, что одиночество проявилось во всех поколениях. Самоубийство, любовь, ненависть, предательство, свобода, страдания, тяга к запретному - второстепенные темы, которые на протяжении романа меняют наши взгляды на многое и дают понять, что в этом мире мы живём и умираем в одиночестве.

Реальность и вымысел

В произведении фантастические события преподносятся через обыденность, через ситуации, которые для персонажей не являются аномальными. Также и исторические события Колумбии , например, гражданские войны между политическими партиями, массовое убийство работников банановых плантаций (в 1928 году транснациональная банановая корпорация «Юнайтед Фрут » совершила при помощи правительственных войск жестокую резню сотен забастовщиков, ожидавших возвращения делегации с переговоров после массовых протестов), отражены в мифе о Макондо. Такие события, как вознесение на небо Ремедиос, пророчества Мелькиадеса, появление умерших персонажей, необычные предметы, привозимые цыганами (магнит, лупа, лёд)… врываются в контекст реальных событий, отраженных в книге, и призывают читателя войти в мир, в котором возможны самые невероятные события. Именно в этом заключается такое литературное течение как магический реализм , характеризующий новейшую латиноамериканскую литературу.

Инцест

Отношения между родственниками обозначаются в книге через миф о рождении ребёнка со свиным хвостиком. Несмотря на это предупреждение, отношения возникают вновь и вновь между разными членами семьи и в разных поколениях на протяжении всего романа.

История начинается с отношений между Хосе Аркадио Буэндиа и его двоюродной сестрой Урсулой, которые росли вместе в старом посёлке и много раз слышали о своём дяде, имевшем свиной хвостик. Впоследствии Хосе Аркадио (сын основателя) женился на Ребеке, приёмной дочери, которая предположительно была его сестрой. Аркадио был рожден от Пилар Тернерa, и не подозревал, почему она не отвечала на его чувства, так как не знал ничего о своем происхождении. Аурелиано Хосе влюбился в свою тетю Амаранту, предложил ей женитьбу, но получил отказ. Также можно назвать близкими к любви отношения между Хосе Аркадио (сыном Аурелиано Второго) и Амарантой, тоже неудавшиеся. В конце концов развиваются отношения между Амарантой Урсулой и её племянником Аурелиано Вавилонья, которые даже не подозревали о своем родстве, поскольку Фернанда, бабушка Аурелиано и мать Амаранты Урсулы, скрыла тайну его рождения.

Эта последняя и единственно искренняя любовь в истории семьи, как это ни парадоксально, стала виной гибели рода Буэндиа, которая была предсказана в пергаментах Мельки́адеса.

Сюжет

Почти все события романа происходят в вымышленном городке Макондо, но имеют отношение к историческим событиям в Колумбии . Город был основан Хосе Аркадио Буэндиа, волевым и импульсивным лидером, глубоко заинтересованным в тайнах вселенной, которые ему периодически открывали заезжие цыгане во главе с Мелькиадесом. Город постепенно растёт, и правительство страны проявляет интерес к Макондо, но Хосе Аркадио Буэндиа оставляет руководство городом за собой, переманив присланного алькальда (мэра) на свою сторону.

Отрывок, характеризующий Сто лет одиночества

– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.

Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.

Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка, Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.

Третий ребёнок Хосе Аркадио Буэндиа и Урсулы. Амаранта растёт вместе со своей троюродной сестрой Ребекой, они одновременно влюбляются в итальянца Пьетро Креспи, тот отвечает взаимностью Ребеке, и с тех пор она становится злейшим врагом Амаранты. В минуты ненависти Амаранта даже пытается отравить соперницу. После того, как Ребека выходит замуж за Хосе Аркадио, она теряет всякий интерес к итальянцу. Позднее Амаранта отвергает и полковникаХеринельдо Маркеса, оставшись в итоге старой девой. В неё были влюблены и мечтали о сексе с ней племянник Аурелиано Хосе и внучатый племянник Хосе Аркадио. Но умирает Амаранта девственницей в глубокой старости, в точности как ей предсказала сама смерть - после того, как она закончила вышивать погребальный саван.

Ребека - сирота, которую удочерили Хосе Аркадио Буэндиа и Урсула. Ребека пришла в семью Буэндиа в возрасте около 10 лет с мешком. Внутри него были кости её родителей, которые являлись двоюродными родственниками Урсулы. Сначала девочка была чрезвычайно робкой, почти не разговаривала и имела привычки есть землю и извёстку со стен дома, а также сосать свой палец. Когда Ребека взрослеет, её красота пленяет итальянца Пьетро Креспи, но их свадьбапостоянно откладывается из-за многочисленных трауров. В итоге эта любовь делает её и Амаранту, которая также влюблена в итальянца, злейшими врагами. После возвращения Хосе Аркадио, Ребека выходит наперекор воле Урсулы за него замуж. За это влюблённую пару изгоняют из дома. После смерти Хосе Аркадио, Ребека, озлобившись на весь мир, запирается в доме в одиночестве под заботой своей служанки. Позднее 17 сыновей полковника Аурелиано пытаются отремонтировать дом Ребеки, но им удаётся лишь обновить фасад, входную дверь им не открывают. Умирает Ребека в глубокой старости, со своим пальцем во рту.

Аркадио - незаконнорождённый сын Хосе Аркадио и Пилар Тернеры. Он - школьный учитель, однако берёт на себя руководство Макондо по требованию полковника Аурелиано, когда тот покидает город. Становится деспотичным диктатором. Аркадио старается искоренить церковь, начинаются гонения на живущих в городе консерваторов (в частности на дона Аполинара Москоте). Когда он пытается казнить Аполинара за ехидное замечание, Урсула не выдержав по-матерински высекает его как маленького ребёнка. Получив информацию о том, что силы консерваторов возвращаются, Аркадио принимает решение бороться с ними теми малыми силами, что есть в городе. После поражения и захвата города консерваторами он был расстрелян.

Незаконнорождённый сын полковника Аурелиано и Пилар Тернеры. В отличие от сводного брата Аркадио, знал тайну своего происхождения и общался с матерью. Был воспитан тёткой, Амарантой, в которую был влюблён, однако не смог её добиться. Одно время сопровождал отца в его походах, участвовал в боевых действиях. Вернувшись в Макондо, был убит в результате неповиновения властям.

Сын Аркадио и Санты Софии де ла Пьедад, брат-близнец Хосе Аркадио Второго. О его детстве можно прочитать выше. Вырос огромным как его дед Хосе Аркадио Буэндиа. Благодаря страстной любви между ним и Петрой Котес её скот размножался так стремительно, что Аурелиано Второй стал одним из самых богатых людей в Макондо и к тому же самым весёлым и гостеприимным хозяином. «Плодитесь, коровы, жизнь коротка!» - такой девиз был на поминальном венке, принесённым его многочисленными друзьями-собутыльниками на его могилу. Женился он, правда, не на Петре Котес, а на Фернанде дель Карпио, которую долго искал после карнавала по единственной примете - она самая красивая женщина в мире. С ней у него было трое детей: Амаранта Урсула, Хосе Аркадио и Рената Ремедиос, с которой он был особенно близок.

Амаранта У́рсула - младшая дочь Фернанды и Аурелиано Второго. Очень похожа на Урсулу (жену основателя рода), которая умерла, когда Амаранта была совсем маленькой. Она так и не узнала, что мальчик, присланный в дом Буэндиа, - её племянник, сын Меме. Она родила от него ребёнка (со свиным хвостиком), в отличие от остальных своих родственников - в любви. Она училась в Бельгии, но вернулась из Европы в Макондо со своим мужем, Гасто́ном, привезя с собой клетку с полсотней канареек, чтобы в Макондо снова стали жить птицы, которые поубивались после смерти Урсулы. Позже Гастон вернулся в Брюссель по делам и как ни в чём не бывало принял новость о романе между своей женой и Аурелиано Вавилонья. Амаранта Урсула умерла во время родов своего единственного сына, Аурелиано, положившего конец роду Буэндиа.

Сын Аурелиано Вавилоньи и его тёти, Амаранты Урсулы. При его рождении сбылось старое предсказание Урсулы - ребёнок родился со свиным хвостиком, ознаменовав конец семьи Буэндиа. Несмотря на то, что его мать хотела назвать ребёнка Родриго, отец решил дать ему имя Аурелиано, следуя семейной традиции. Это единственный за целый век член семьи, рождённый в любви. Но, поскольку семья была обречена на сто лет одиночества, он не мог выжить. Аурелиано был съеден муравьями, которые заполонили дом из-за потопа, - именно так, как об этом было написано в эпиграфе к пергаментам Мелькиадеса: «Первый в роду будет к дереву привязан, последнего в роду съедят муравьи».

Мелькиадес

Мелькиадес - член табора цыган, которые навещали Макондо каждый год в марте, демонстрируя удивительные предметы со всего мира. Мелькиадес продает Хосе Аркадио Буэндиа несколько новых изобретений, в том числе пару магнитов и алхимическую лабораторию. Позже цыгане сообщают, что Мелькиадес умер в Сингапуре, но, тем не менее, возвращается, чтобы жить с семьей Буэндиа, заявляя, что он не смог вынести одиночество смерти. Он остаются у Буэндиа и начинает писать загадочные пергаменты, которые в будущем расшифрует Аурелиано Вавилонья, и на которых начертано пророчество о конце рода Буэндиа. Мелькиадес умирает во второй раз, утонув в реке рядом с Макондо, и, после большой церемонии, организованной Буэндиа, становится первым человеком, похороненным в Макондо. Его имя происходит от Мельхиседека из Старого Завета, чей источник власти как первосвященника был загадочным.

Пилар Тернера

Пилар - местная женщина, которая спала с братьями Аурелиано и Хосе Аркадио. Она становится матерью их детей, Аурелиано Хосе и Аркадио. Пилар читает будущее по картам и очень часто делает точные, хоть и туманные, предсказания. Она тесно связана с Буэндиа на протяжении всего романа, помогая им своими предсказаниями по картам. Она умирает спустя некоторое время после того, как ей исполнилось 145 лет (после этого она перестала считать), доживая до самых последних дней Макондо.

Слово "Ternera" с испанского означает телятина, что подходит к тому, как с ней обращались Хосе Аркадио, Аурелиано и Аркадио. Также это может быть измененным словом "ternura", что по-испански означает "нежность". Пилар часто представляется как любящая фигура, и автор часто использует имена в подобной манере.

Она играет важную часть в сюжете, т.к. является связью между вторым и третьим поколениями семьи Буэндиа. Автор подчеркивает ее важность, заявляя после ее смерти: "Это был конец."

Пьетро Креспи

Пьетро - очень красивый и вежливый итальянский музыкант, который заведует музыкальной школой. Он устанавливает пианолу в доме Буэндиа. Он обручается с Ребекой, но Амаранта, которая также была влюблена в него, умудряется откладывать свадьбу на годы. Когда Хосе Аркадио и Ребека решают пожениться, он начинает свататься к Амаранте, которая была настолько озлобленна, что жестоко отвергает его. Подавленный потерей обеих сестер, он совершает суицид.

Петра Котес

Петра - темнокожая женщина с золотисто-карими глазами, похожими на глаза пантеры. Она любовница Аурелиано Второго и любовь всей его жизни. Она приехала в Макондо будучи подростком вместе со своим первым мужем. После смерти своего мужа она завязывает отношения с Хосе Аркадио Вторым. Когда она встречает Аурелиано Второго, она и с ним завязывает отношения, не зная, что это - два разных человека. После того, как Хосе Аркадио Второй решает покинуть ее, Аурелиано Второй получает ее прощение и остается с ней. Он продолжает видиться с ней, даже после своей свадьбы. В конце концов он начинает жить с ней, что сильно ожесточает его жену, Фернанду дель Карпио. Когда Аурелиано и Петра занимаются любовью, их животные плодятся с невиданной скоростью, но все они, в итоге, вымирают во время 4 лет дождя. Петра зарабатывает деньги, проводя лотереи и обеспечивает корзинами с едой Фернанду и ее семью после смерти Аурелиано Второго.

Мистер Герберт и мистер Браун

Мистер Герберт - гринго, который однажды появился в доме Буэндиа, чтобы пообедать. Впервые попробовав местные бананы, он добивается открытия банановой компанией плантации в Макондо. Плантацией управляет властный мистер Браун. Когда Хосе Аркадио Второй добивается забастовки рабочих на плантации, компания заманивает более 3 тысяч бастующих и пулеметы расстреливают их на городской площади. Банановая компания и правительство полностью укрывают происшествие. Хосе Аркадио - единственный, кто помнит о бойне. Компания приказывает армии уничтожить любое сопротивление и навсегда покидает Макондо. Происшествие скорее всего основано на Банановой Резне, которая произошла в Сьенаге, Магдалена в 1928 году.

Маурисио Вавилонья

Маурисио - брутально честный, великодушный и красивый механик, работающий на банановую компанию. Говорят, что он является потомком одного из цыган, что приходили в Макондо, когда город был еще маленькой деревенькой. У него была необычная особенность - он был постоянно окружен желтыми бабочками, которые даже определенное количество времени следовали за его возлюбленными. Он завязывает романтические отношения с Меме до тех пор, пока об этом не узнает Фернанда и не пытается положить этому конец. Когда Маурисио пытается в очередной раз пробраться в дом, чтобы увидеть Меме, Фернанда добивается того, что его подстрелили как вора кур. Парализованный и прикованный к постели, он проводит остаток своей долго жизни в одиночестве.

Гастон - состоятельный бельгийский муж Амаранты Урсулы. Она выходит за него замуж в Европе и переезжает в Макондо, ведя его на шелковом поводке. Гастон на 15 лет старше своей жены. Он авиатор и искатель приключений. Когда они вместе с Амарантой Урсулой переехали в Макондо, он, думая, что это лишь вопрос времени когда она поймет, что европейские способы здесь не работают. Как бы то ни было, когда он понимает, что его жена собирается остаться в Макондо, он добивается того, чтобы его аэроплан перевозили на корабле, чтобы он начал службу по доставке воздушных писем. Самолет был по ошибке отвезен в Африку. Когда он отправляется туда, чтобы заполучить его, Амаранта пишет ему о своей любви к Аурелиано Вавилонья Буэндиа. Гастон перешагивает через эти новости, только прося их перевезти ему его велосипед.

Полковник Геринельдо Маркез

Он друг и товарищ полковника Аурелиано Буэндиа. Он безрезультатно сватался к Амаранте.

Габриэль Гарсиа Маркез

Габриэль Гарсиа Маркез всего лишь незначительный персонаж в романе, но он назван именем автора. Он праправнук полковника Геринельдо Маркеза. Он и Аурелиано Вавилонья - близкие друзья потому, что они знают историю города, в которую никто больше не верит. Он уезжает в Париж, выиграв конкурс, и решает остаться там, продавая старые газеты и пустые бутылки. Он один из немногих, кто сумел покинуть Макондо до того, как город полностью уничтожен.

Люди живут и носят одни и те же имена – и разные, почти карнавальные, маски. Кто отличит героя от предателя, а шлюху – от святой? Различия в затерянном мире городка Макондо очень условны. Ибо там давно уже «порвалась дней связующая нить». И никому ее несоединить. Ни смертным. Ни судьбе. Ни Богу…

Габриэль Гарсия Маркес

Сто лет одиночества

* * *

Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой посмотреть на лед. Макондо было тогда небольшим селением с двумя десятками хижин, выстроенных из глины и бамбука на берегу реки, которая мчала свои прозрачные воды по ложу из белых отполированных камней, огромных, как доисторические яйца. Мир был еще таким новым, что многие вещи не имели названия и на них приходилось показывать пальцем. Каждый год в марте месяце у околицы селения раскидывало свои шатры оборванное цыганское племя и под визг свистулек и звон тамбуринов знакомило жителей Макондо с последними изобретениями ученых мужей. Сначала цыгане принесли магнит. Дородный цыган с дремучей бородой и худыми пальцами, скрюченными, словно птичья лапка, назвавший себя Мелькиадесом, с блеском продемонстрировал присутствующим сие, как он выразился, восьмое чудо света, созданное алхимиками Македонии. Держа в руках два железных бруска, он переходил от хижины к хижине, и охваченные ужасом люди видели, как тазы, котелки, щипцы и жаровни поднимаются со своих мест, а гвозди и винты отчаянно стараются вырваться из потрескивающих от напряжения досок. Предметы, уже давно и безнадежно потерянные, вдруг возникали именно там, где их до этого больше всего искали, и беспорядочной гурьбой устремлялись за волшебными брусками Мелькиадеса. «Вещи, они тоже живые, – провозглашал цыган с резким акцентом, – надо только уметь разбудить их душу». Хосе Аркадио Буэндиа, чье могучее воображение всегда увлекало его не только за ту грань, перед которой останавливается созидательный гений природы, но и дальше – за пределы чудес и волшебства, решил, что бесполезное пока научное открытие можно было бы приспособить для извлечения золота из недр земли.

Мелькиадес – он был честным человеком – предупредил: «Для этого магнит не годится». Но в ту пору Хосе Аркадио Буэндиа еще не верил в честность цыган и потому обменял на магнитные бруски своего мула и нескольких козлят. Напрасно его жена Урсула Игуаран, собиравшаяся за счет этих животных подправить расстроенные дела семьи, пыталась помешать ему. «Скоро я завалю тебя золотом – класть некуда будет», – отвечал ей муж. В течение нескольких месяцев Хосе Аркадио Буэндиа упрямо старался выполнить свое обещание. Пядь за пядью исследовал он всю окружающую местность, даже речное дно, таская с собой два железных бруска и громким голосом повторяя заклятие, которому научил его Мелькиадес. Но единственным, что ему удалось извлечь на белый свет, были покрытые ржавчиной доспехи пятнадцатого века – при ударе они издавали гулкий звук, как большая тыква, набитая камнями. Когда Хосе Аркадио Буэндиа и четыре односельчанина, сопровождавшие его в походах, разобрали доспехи на части, они нашли внутри обызвествленный скелет, на шее у него был медный медальон с прядкой женских волос.

В марте цыгане появились снова. Теперь они принесли с собой подзорную трубу и лупу величиной с хороший барабан и объявили, что это самые новейшие изобретения амстердамских евреев. Трубу установили возле шатра, а в дальнем конце улицы посадили цыганку. Уплатив пять реалов, вы заглядывали в трубу и видели эту цыганку так близко, словно до нее было рукой подать. «Наука уничтожила расстояния, – возвещал Мелькиадес. – Скоро человек сможет, не выходя из своего дома, видеть все, что происходит в любом уголке света». В один из жарких полдней цыгане устроили необыкновенное представление с помощью гигантской лупы: посредине улицы они положили охапку сухой травы, навели на нее солнечные лучи – и трава вспыхнула. У Хосе Аркадио Буэндиа, не успевшего еще утешиться после неудачи с магнитами, тут же родилась мысль превратить лупу в боевое оружие. Мелькиадес, как и в прошлый раз, попробовал было отговорить его. Но в конце концов согласился взять в обмен на лупу два магнитных бруска и три золотые монеты. Урсула с горя даже прослезилась. Эти монеты пришлось достать из сундука со старинными золотыми, которые ее отец скопил за всю свою жизнь, отказывая себе в самом необходимом, а она хранила под кроватью в ожидании, пока не подвернется дело, стоящее того, чтобы вложить в него деньги. Хосе Аркадио Буэндиа и не подумал утешать жену, он с головой погрузился в свои опыты и проводил их с самоотречением настоящего ученого и даже с риском для жизни. Стараясь доказать, что лупу можно с пользой применить против неприятельских войск, он подвергнул воздействию сосредоточенных солнечных лучей свое тело и получил ожоги, которые превратились в язвы и долго не заживали. Он уже готов был поджечь и собственный дом, да жена решительно воспротивилась столь опасной затее. Много часов провел Хосе Аркадио Буэндиа у себя в комнате за обдумыванием стратегических возможностей своего новейшего оружия и даже составил руководство по его применению, отличавшееся поразительной ясностью изложения и непреодолимой силой доводов. Это руководство вместе с приложенными к нему многочисленными описаниями проведенных опытов и несколькими листами пояснительных чертежей было отослано властям с гонцом, который перевалил через горный хребет, плутал по непроходимым болотам, плыл по бурным рекам, подвергался опасности быть растерзанным дикими зверями, умереть от тоски, погибнуть от чумы, пока наконец не вышел к почтовому тракту. Хотя добраться до города было в те времена почти невозможно, Хосе Аркадио Буэндиа обещал приехать по первому слову властей и показать военным начальникам, как действует его изобретение, и даже лично обучить их сложному искусству солнечной войны. Несколько лет он все ждал ответа. Наконец, устав ждать, пожаловался Мелькиадесу на новую неудачу, и тогда цыган самым убедительным образом доказал ему свое благородство, он забрал лупу, возвратил дублоны и подарил Хосе Аркадио Буэндиа несколько португальских мореходных карт и разные навигационные приборы. Своею собственной рукой Мелькиадес написал сжатое изложение трудов монаха Германа и оставил записи Хосе Аркадио Буэндиа, чтобы тот знал, что как пользоваться астролябией, буссолью и секстантом. Нескончаемые месяцы дождливого сезона Хосе Аркадио Буэндиа просидел, запершись в маленькой комнате в глубине дома, где никто не мог помешать его опытам. Он совершенно забросил свои домашние обязанности, все ночи проводил во дворе, наблюдая движение звезд, и чуть не получил солнечный удар, пытаясь найти точный способ определения зенита. Когда он в совершенстве освоил свои приборы, ему удалось составить себе такое точное понятие о пространстве, что отныне он мог плавать по незнакомым морям, исследовать необитаемые земли и завязывать отношения с чудесными существами, не выходя из стен своего кабинета. Именно в эту пору у него появилась привычка говорить с самим собой, разгуливая по дому и ни на кого не обращая внимания, в то время как Урсула и дети гнули спины в поле, ухаживая за бананами и малангой, маниокой и ямсом, ауйямой и баклажанами. Но вскоре кипучая деятельность Хосе Аркадио Буэндиа внезапно прекратилась и уступила место какому-то странному состоянию. Несколько дней он был словно околдованный, все бубнил что-то вполголоса, перебирая разные предположения, удивляясь и сам себе не веря. Наконец, в один декабрьский вторник, за обедом, он вдруг разом избавился от терзавших его сомнений. Дети до конца своей жизни будут помнить, с каким торжественным и даже величественным видом их отец, трясущийся, будто в ознобе, измученный долгими бдениями и лихорадочной работой воспаленного воображения, уселся во главе стола и поделился с ними своим открытием.