Сюжеты известных произведений «Илиада» и «Одиссея» взяты из общего сборника эпических сказаний о Троянской войне. И каждая из этих двух поэм представляет собой небольшую зарисовку из более обширного цикла. Основная стихия, в которой действуют персонажи произведения «Илиада» - это война, изображающаяся не в виде столкновения народных масс, а как действия отдельно взятых персонажей.

Ахилл

Главным героем «Илиады» является Ахилл - молодой герой, сын Пелея и богини моря Фетиды. Слово «Ахилл» переводится как «быстроногий, подобный богу». Ахилл является центральным персонажем произведения. У него цельный и благородный характер, который олицетворяет настоящую доблесть, как ее понимали тогда греки. Для Ахилла нет ничего выше, чем долг и честь. Он готов отомстить за смерть своего друга, пожертвовав собственной жизнью. При этом Ахиллу чужды двуличие и хитрость. Несмотря на свою честность и искренность, он выступает как нетерпеливый и очень вспыльчивый герой. Он проявляет чувствительность в вопросах чести - несмотря на серьезные последствия для войска, он отказывается продолжать сражение из-за нанесенной ему обиды. В жизни Ахилла совпадает веление небес и страсти его собственного бытия. Герой мечтает о славе, и ради этого он также оказывается готовым пожертвовать собственной жизнью.

Противоборство в душе главного героя

Ахилл, главный герой «Илиады», привык повелевать и управлять, так как сознает свою силу. Он готов уничтожить на месте Агамемнона, который посмел его оскорбить. И гнев Ахилла проявляется в самых разных формах. Когда он мстит врагам за Патрокла, то превращается в настоящего демона-уничтожителя. Завалив весь берег реки трупами врагов, Ахилл вступает в схватку с самим богом этой реки. Однако очень интересно наблюдать за тем, как сердце Ахилла смягчается, когда он видит отца, просящего отдать тело его сына. Старик напоминает ему его собственного отца, и жестокий воин смягчается. Также Ахилл горько тоскует по своему другу, рыдает у матери. В сердце Ахилла борются благородство и желание отомстить.

Гектор

Продолжая давать характеристику главным героям «Илиады» Гомера, особенно подробно стоит остановиться на фигуре Гектора. Храбрость и мужество этого героя являются результатом преобладающей в его сознании доброй воли. Ему знакомо чувство страха, как и любому другому воителю. Однако, несмотря на это, Гектор научился проявлять храбрость в сражениях, побеждать трусость. Он с печалью в сердце оставляет своих родителей, сына и супругу, так как верен своему долгу - защите города Трои.

Гектор лишается помощи богов, поэтому вынужден отдать собственную жизнь за свой город. Он также изображен человечным - ни разу он не попрекает Елену, прощает своего брата. Гектор не испытывает к ним ненависти, несмотря на то что именно они были виновниками разразившейся Троянской войны. В словах героя нет пренебрежения другими людьми, он не выражает свое превосходство. Основным отличием Гектора от Ахилла является человечность. Этому качеству противопоставляется чрезмерная агрессивность главного героя поэмы.

Ахилл и Гектор: сравнение

Частым заданием также бывает и сравнительная характеристика главных героев «Илиады» - Ахилла и Гектора. Сыну Приама Гомер придает более положительные, человечные черты, нежели главному герою. Гектору известно о том, что такое социальная ответственность. Он не ставит свои переживания выше жизней других людей. В противовес ему, Ахилл является настоящим олицетворение индивидуализма. Он возводит свой конфликт с Агамемноном до поистине космических масштабов. В Гекторе же читатель не наблюдает той кровожадности, которая присуща Ахиллу. Он является противником войны, понимает, каким страшным бедствием она оказывается для людей. Вся отвратительная и ужасная сторона войны понятна для Гектора. Именно этот герой предлагает не бороться целыми войсками, а выставить от каждой стороны отдельных представителей.

Гектору помогают боги - Аполлон и Артемида. Однако он очень отличается от Ахилла, являющегося сыном богини Фетиды. Ахилл не подвержен воздействию оружия, единственное его уязвимое место - это пятка. Фактически он является полудемоном. Собираясь на сражения, он надевает на себя доспехи самого Гефеста. А Гектор - это простой человек, которому предстоит ужасное испытание. Он осознает, что может лишь ответить на вызов, ведь богиня Афина помогает его врагу. персонажей очень разнятся. С имени Ахилла начинается «Илиада», а именем Гектора заканчивается.

Стихия героев

Описание главных героев поэмы «Илиада» Гомера было бы неполным без характеристики той среды, в которой происходит действие поэмы. Как уже было указано, такой средой является война. Во многих местах поэмы упоминаются подвиги отдельно взятых персонажей: Менелая, Диомеда. Однако наиболее значительным подвигом все же является победа Ахилла над его противником Гектором.

Также воитель хочет достоверно знать, с кем именно он имеет дело. В некоторых случаях противостояние прекращается на время, и для обеспечения свободы воинам, а также невмешательства посторонних людей, перемирие освящается жертвоприношениями. Гомер, живший в обстановке войны и постоянных убийств, выразительно изображает предсмертные мучения умирающих. Не менее ярко изображены в поэме жестокость победителей.

Менелай и Агамемнон

Одни из главных героев «Илиады» - это микенский а также спартанский правитель Менелай. Гомер изображает обоих не самыми привлекательными персонажами - оба не упускают возможности злоупотребить своим положением, в особенности Агамемнон. Именно его себялюбие и послужило причиной гибели Ахилла. А заинтересованность Менелая в нападении и послужила причиной того, что разгорелась война.

Менелай, за которого в сражениях выступают ахейцы, должен был занять место микенского правителя. Однако он оказывается неподходящим на эту роль, и это место оказывается занятым именно Агамемноном. Сражаясь с Парисом, он дает волю своей злости, которая накопилась у него против своего обидчика. Однако как воитель он значительно уступает другим героям поэмы. Его действия оказываются значительными только в процессе спасения тела Патрокла.

Другие герои

Один из самых обаятельных главных героев «Илиады» - это старец Нестор, который любит постоянно вспоминать годы своей молодости, давать свои наставления юным воинам. Также привлекателен и Аякс, который своей храбростью и силой превосходит всех, исключая Ахилла. Вызывает восхищение и Патрокл, самый близкий друг Ахилла, который был воспитан с ним под одной крышей. Совершая свои подвиги, он слишком увлекся мечтой захватить Трою и погиб от беспощадной руки Гектора.

Престарелый троянский правитель по имени Приам не является главным героем «Илиады» Гомера, однако обладает привлекательными чертами. Он - истинный патриарх, который окружен многочисленным семейством. Состарившись, Приам уступает право командовать войском своему сыну, Гектору. От имени всего своего народа старец приносит жертвоприношения богам. Приама отличают такие черты характера, как мягкость, обходительность. Он хорошо относится даже к Елене, которую все ненавидят. Однако старца преследует несчастье. Все его сыновья погибают в сражениях от руки Ахилла.

Андромаха

Главные герои поэмы «Илиада» - воины, однако в произведении можно встретить и немало женских образов. Это по имени Андромаха, его мать Гекуба, а также Елена и плененная Брисеида. Впервые читатель встречается с Андромахой в шестой песне, где повествуется о ее встрече с супругом, вернувшимся с поля брани. Уже в тот момент она интуитивно предчувствует гибель Гектора и уговаривает его не покидать города. Но Гектор не внимает ее словам.

Андромаха является верной и любящей женой, которая вынуждена жить в постоянной тревоге за своего супруга. Судьба этой женщины наполнена трагизмом. Когда ее родной город Фивы был разорен, мать и братья Андромахи были убиты врагами. После этого события погибает и ее мать, Андромаха остается одна. Теперь весь смысл ее существования - в любимом муже. После того как она прощается с ним, то оплакивает вместе со служанками, как уже погибшего. После этого Андромаха не встречается на страницах поэмы до самой смерти героя. Скорбь является главным настроением героини. Она предвидит заранее свой горький жребий. Когда Андромаха слышит крики на стене и бежит узнать, что же произошло, то видит: Ахилл тащит по земле тело Гектора. Она падает без чувств.

Герои «Одиссеи»

Частый вопрос, который задается на уроках литературы учащимся - назвать главных героев «Илиады» и «Одиссеи». Поэму «Одиссею», наряду с «Илиадой», принято считать важнейшим памятником всей эпохи перехода от общинно-родового к рабовладельческому строю.

В «Одиссее» описано даже больше мифологических созданий, чем в «Илиаде». Боги, люди, сказочные создания - самыми разными персонажами полны "Илиада" и "Одиссея" Гомера. Главные герои произведений - это и люди, и боги. Причем боги принимают активное участие в жизнях простых смертных, помогая им или отнимая силу. Главный герой «Одиссеи» - это греческий царь Одиссей, который возвращается после сражения домой. Среди других персонажей выделяется его покровительница, богиня мудрости Афина. Противостоит главному герою морской бог Посейдон. Немаловажной фигурой является и верная Пенелопа, жена Одиссея.

Образы богов в поэмах Гомера

Происхождение греческой трагедии

Вопрос о происхождении древнегреческой трагедии принадлежит к числу наиболее сложных вопросов в истории античной литературы. Одна из причин этого состоит в том, что сочинения античных ученых, живших в V в. до н. э. и, вероятно, располагавших какими-то еще более древними документами, в частности произведениями первых трагических поэтов, до нас не дошли. Наиболее раннее свидетельство принадлежит Аристотелю и содержится в главе IV его «Поэтики».

Греки считали, что эпические поэмы «Илиада» и «Одиссея» были сложены слепым поэтом Гомером. Семь греческих городов претендовали на то, чтобы считаться родиной поэта. В то же время не существует никаких достоверных свидетельств о Гомере, и вообще нельзя считать доказанным, что обе поэмы были созданы одним и тем же человеком. В обеих поэмах собраны древние легенды, «рассказы путников» и свидетельства микенской эпохи, и в то же время четкость сюжета и рельефность характеров героев делает «Илиаду» и «Одиссею» непохожими на устные эпические поэмы. Во времена Писистрата обе поэмы были уже известны в своем окончательном виде. По-видимому, автор «Илиады» был ионийцем и написал поэму около 700 года до н.э. на богатом материале троянских сражений. Все события «Илиады» происходят в течение нескольких недель, однако предполагается, что читатель знает всю предысторию троянской войны. Возможно, что «Одиссея» была написана позднее тем же автором. Отношения героев «Одиссеи» более запутанные, их характеры менее «героические» и более утонченные; автор показывает свое глубокое знание стран восточного Средиземноморья. Между поэмами весьма тесная логическая связь, и возможно, что «Одиссея» была задумана как продолжение «Илиады».

Запись поэм Гомера была произведена не позднее VI века до н.э. и имела государственное значение. Для всех древних греков «Илиада» и «Одиссея» являлись не только излюбленным чтением. По ним велось обучение в школах. Подростки и юноши учились в доблести на примерах героев древних сказаний. Насколько широко были известны стихи Гомера, можно судить по интересной находке, сделанной в Северном Причерноморье, где в античную эпоху находились процветающие греческие колонии. Это обломок камня, на котором вырезано начало гомеровского стиха из «Илиады» – «Продвинулись звезды...». Поскольку надпись не закончена и сделана с ошибками, то ученые предполагают, что высекал ее либо начинающий камнерез, либо ученик резчика, выполнявший упражнение. Но этот обломок камня с незаконченным стихом, вырезанным во II веке до н.э., ценен как свидетельство того, сколь велика была слава Гомера.

Поэмы «Илиада» и «Одиссея», приписываемые слепому старцу Гомеру, оказали огромнейшее, ни с чем несравнимое влияние на всю историю античной культуры, а позже и на культуру нового времени. Долгое время события, описываемые в поэмах Гомера, считались вымыслом, красивыми легендами, облеченными в прекрасные стихи, не имеющие под собой никакой реальной основы. Однако археологу любителю Генриху Шлиману посчастливилось после многих неудач раскрыть напластования древних городов на холме Гиссарлык в Малой Азии (на территории современной Турции), где некогда стояла «Священная Троя» Гомера. После этого успеха Шлиман приступил к раскопкам Микен и Тиринфа, древних городов, упоминавшихся в поэмах Гомера.

По-видимому, героический эпос древних греков складывался постепенно. На основе исторической реальности нескольких эпох и окончательно оформился в VIII веке до н.э. Среди многочисленных литературных произведений древности, дошедших до нашего времени, ни одно из них не оказало такого сильного влияния на дальнейшее развитие общечеловеческой культуры, как «Илиада» и «Одиссея».

Обе поэмы принадлежат к жанру героического эпоса, где рядом с известными историческими фигурами обрисован легендарный и мифологический герой, полубоги и боги. Почтительное отношение к богам, любовь и уважение к родителям, защита отчизны – вот основные заповеди греков, воспроизведенные в поэмах Гомера. Поэма «Илиада» является непревзойденной энциклопедией социальной жизни Давней Греции, моральных устоев, обычаев, культуры античного мира. Поэмы состояли из песен, каждую из которых можно было исполнять отдельно, как самостоятельный рассказ о том или ином событии из жизни ее героев. Все они, так или иначе, участвуют в троянской войне. Как в «Илиаде» для повествования выбран только один эпизод, «гнев Ахилла», так и в «Одиссее» - только самый конец его странствий, последние два перегона, с дальнего западного края земли дородной Итаки.

Огромное мастерство слагателя этих поэм, их эпохальность, красочность, колорит привлекает читателя и поныне, несмотря на огромную временную пропасть, лежащую между ними.

Гомэровский эпос – черты жанра и его становление

Миф рождается стихией самой первобытной жизни, обоснованной через самое себя. Мифология всегда играла в культуре античности огромную роль. Ее понимание менялось, она по-разному трактовалась, но все же оставалась проявлением античного мировоззрения.

Греческая мифология существовала в далеких тысячелетиях до новой эры и закончила свое развитие с концом общинно-родового строя. Она существенно отличается от ранних форм устного народного творчества, где всегда ощущается стремление к фантазии и поучению. В мифе живут особой жизнью и природа, и сами общественные формы, переработанные художественным образом, наделенные эстетической направленностью, отражающие мифологическую картину всего космоса, богов, героев, которая принимает законченно-систематический вид. В греческих мифах действуют боги, герои (потомки богов и смертных), гиганты (мифологические чудовища), обычные земные люди, персонифицированные образы судьбы (Мойра), мудрости (Мать-Земля), времени (Кронос), добра, радости (Грации) и т. д., определяются стихии (огонь, вода, воздух) и духи стихии (Океаниды, Гарпии, Нимфы, Нереиды, Дриады, Сирены), подземное и надземное царства (Олимп и Тартар). Греческая мифология - это красота героических подвигов, поэтическое определение мирового порядка, Космоса, его внутренняя жизнь, описание мироустройства, сложных взаимоотношений, освоение духовного опыта. Поэмы Гомера представляют целую галерею индивидуально обрисованных типических образов. Люди и боги в поэмах Гомера: «человеческое» в богах и «божественное» в героях. В обеих поэмах много религиозно – мифологических противоречий. Образы гомеровских поэм отличаются цельностью, простотой, во многих случаях даже наивностью, которая характерна для эпохи «детства человеческого общества». Они обрисованы с замечательной силой и жизненностью и отмечены глубочайшей человеческой правдой. Олимпийские, до олимпийские боги были для древнего грека мифом. Каждое существо имело свою священную биографию, своё развернутое магическое имя, силой которого оно повелевало и совершало чудеса. Миф оказывался чудом и реальным предметом веры.

Зевс – верховный бог, но он многого не знает, что творится в его царстве, его легко обмануть; в решительные моменты он не знает, как поступить. Порой невозможно понять, кого он защищает, греков или троянцев. Вокруг него ведется постоянная интрига, причем часто совсем не принципиального характера, какие-то домашние и семейные ссоры. Зевс – весьма колеблющийся правитель мира, иногда даже глуповатый. Вот типичное обращение к Зевсу:

С переходом от матриархата к патриархату развивается новая ступень мифологии, которую можно назвать героической, олимпийской или классической мифологией. Вместо мелких божков появляется один главный, верховный бог Зевс, патриархальная община появляется теперь и на горе Олимпе. Зевс – главный бог «дальновержец», который по сути дела решает все самые важные вопросы, а также борется с разного рода чудовищами, заточает их под землю или даже в Тартар. Каждое божество в греческом пантеоне выполняло строго определенные функции:

Зевс - главный бог, властитель неба, громовержец, олицетворял силу и власть.

Гера - жена Зевса, богиня брака, покровительница семьи.

Посейдон - бог моря, брат Зевса.

Афина - богиня мудрости, справедливой войны.

Афродита - богиня любви и красоты, рожденная из морской пены.

Арес - бог войны.

Артемида - богиня охоты.

Аполлон - бог солнечного света, светлого начала, покровитель искусств.

Гермес - бог красноречия, торговли и воровства, вестник богов, проводник душ умерших в царство Аида - бога подземного царства.

Гефест - бог огня, покровитель ремесленников и особенно кузнецов.

Деметра - богиня плодородия, покровительница земледелия.

Гестия - богиня домашнего очага.

Древнегреческие боги жили на заснеженной горе Олимп.

Теперь всем правит Зевс, все стихийные силы в его подчинении, теперь он не только гром и молния, которых так боятся люди, теперь к нему также можно обратиться за помощью В принципе как во всей древне Греческой, так и отдельно в гомеровском эпосе существует изображения множество богов, но образы их меняются переходя из произведения в произведения. Роль божественного вмешательства (бог из машины), играет тут так же немаловажную роль. О божественном вмешательстве можного говорить на примере Илиады. Там оно происходит повсеместно.

Ты не обетам богов, а ширяющим в воздухе птицам

Верить велишь? Презираю я птиц и о том не забочусь,

Вправо ли птицы несутся, к востоку денницы и солнца,

Или налево пернатые к мрачному западу мчатся.

Верить должны мы единому, Зевса великого воле,

Зевса, который и смертных и вечных богов повелитель!

Знаменье лучшее всех - за отечество храбро сражаться!

Что ты страшишься войны и опасностей ратного боя?

Ежели Трои сыны при ахейских судах мореходных

Все мы падем умерщвленные, ты умереть не страшися

Кроме богов существовал культ героев - полубожеств, родившихся от брака богов и смертных. Гермес, Тезей, Ясон, Орфей являются героями многих древнегреческих поэм и мифов. Сами боги поделились на два противоборствующих лагеря: одни поддерживают Афродиту, которая на стороне троянцев, другие за Афину, которая помогает ахейцам (грекам).

В «Илиаде» олимпийские боги являются такими же действующими лицами, как и люди. Их заоблачный мир, изображенный в поэме, создан по образу и подобию земного мира. Богов от обычных людей отличали лишь божественная красота, необычайная сила, дар превращаться в любое существо и бессмертие. Подобно людям, верховные божества нередко ссорились между собой и даже враждовали. Описание одной из таких ссор дано в самом начале "Илиады", когда Зевс, сидя во главе пиршествующего стола, угрожает побоями своей ревнивой и раздражительной супруге Гере за то, что она осмелилась ему возражать. Хромой Гефест уговаривает мать смириться и не ссориться с Зевсом из-за смертных. Благодаря его усилиям вновь воцаряется мир и веселье. Златокудрый Апполон играет на лире, аккомпонируя хору прекрасных муз. С заходом солнца пир заканчивается и боги расходятся по своим чертогам, воздвигнутым для них на Олимпе искусным Гефестом. Боги как люди они имеют свои предпочтения и симпатии. Богиня Афина, покровительница греков, больше всего из них любила Одиссея и помогала ему на каждом шагу. Зато бог Посейдон его ненавидел - мы скоро узнаем почему, - и это Посейдон своими бурями десять лет не давал ему добраться до родины. Десять лет под Троей, десять лет в странствиях, и только на двадцатый год его испытаний начинается действие «Одиссеи». Начинается оно, как и в «Илиаде», «Зевсовой волей» боги держат совет, и Афина заступается пред Зевсом за Одиссея.

Несмотря на то, что боги все время появляются в "Илиаде" и помогают направить действие в нужную поэту сторону, по сути дела интересы и поэта, и его героев сосредоточены на посюстороннем человеческом мире. От богов, как они изображены в "Илиаде", очевидно в духе эпической традиции, человеку не приходится ждать справедливости или утешения в жизненных горестях; они поглощены своими интересами и предстают перед нами существами с нравственным уровнем, соответствующим отнюдь не лучшим представителям человеческого рода. Один единственный раз говорится в "Илиаде" о том, что Зевс карает людей за несправедливость, и при этом за неправосудие власть имущих он обрушивает губительный ливень на весь город ("Илиада", ХV, 384 - 392).

Так устремились трояне с неистовым воплем за стену;

Коней пригнали туда ж и у корм в рукопашную битву

С копьями острыми стали; они с высоты колесниц их, (385)

Те же с высоты кораблей своих черных, на оных держася,

Бились шестами огромными, кои в судах сохранялись

К бою морскому, сплоченные, сверху набитые медью.

Храбрый Патрокл, доколе ахейцы с троянскою силой

Бились еще пред стеною, вдали от судов мореходных, (390)

В куще сидел у высокого духом вождя Эврипила,

Душу ему услаждал разговором и тяжкую рану

Так, Зевс угрожает Гере, ненавидящей троянцев, тем, что разрушит город людей, любезных ей, и Гера предлагает ему, если он того захочет, разрушить три самых любезных ей города - Аргос, Спарту и Микены с их ни в чем не повинными жителями ("Илиада", IV, 30 - 54). Эпические герои, имеющие свои человеческие недостатки, выглядят в нравственном отношении явно выше богов.

Ей негодующей сердцем ответствовал Зевс тучеводец: (30)

"Злобная; старец Приам и Приамовы чада какое

Зло пред тобой сотворили, что ты непрестанно пылаешь

Град Илион истребить, благолепную смертных обитель?

Если б могла ты, войдя во врата и троянские стены,

Ты бы пожрала живых и Приама, и всех Приамидов, (35)

И троянский народ, и тогда б лишь насытила злобу!

Делай, что сердцу угодно; да горький сей спор напоследок

Грозной вражды навсегда между мной и тобой не положит.

Слово еще изреку я, а ты впечатлей его в сердце:

Если и я, пылающий гневом, когда возжелаю (40)

Град ниспровергнуть, отчизну любезных тебе человеков, -

Гнева и ты моего не обуздывай, дай мне свободу!

Град сей тебе я предать соглашаюсь, душой несогласный.

Так, под сияющим солнцем и твердью небесною звездной

Сколько ни зрится градов, населенных сынами земными, (45)

Сердцем моим наиболее чтима священная Троя,

Трои владыка Приам и народ копьеносца Приама.

Там никогда мой алтарь не лишался ни жертвенных пиршеств,

Ни возлияний, ни дыма: сия бо нам честь подобает".

Вновь провещала к нему волоокая Гера богиня: (50)

"Три для меня наипаче любезны ахейские града:

Аргос, холмистая Спарта и град многолюдный Микена.

Их истреби ты, когда для тебя ненавистными будут;

Я не вступаюсь за них и отнюдь на тебя не враждую.

Однако современные Гомеру представления о божестве как блюстителе нравственного порядка, которые в развернутом виде предстанут перед нами в поэмах Гесиода, прокладывают себе дорогу и в "Илиаду", причем по большей части в прямой речи действующих лиц. Любопытно, что боги чаще фигурируют в таких высказываниях безымянно или под обобщенным именем Зевса. Еще большие уступки складывающимся представлениям о божестве - поборнике справедливости делаются в "Одиссее". Гомер даже вкладывает в уста Зевсу в самом начале поэмы полемику с людьми, которые обвиняют богов в своих несчастьях (I, 32 -43).

Рек он; и старец трепещет и, слову царя покоряся,

Идет, безмолвный, по брегу немолчношумящей пучины.

Там, от судов удалившися, старец взмолился печальный (35)

Фебу царю, лепокудрыя Леты могущему сыну:

"Бог сребролукий, внемли мне: о ты, что, хранящий, обходишь

Хрису, священную Киллу и мощно царишь в Тенедосе,

Сминфей! если когда я храм твой священный украсил,

Если когда пред тобой возжигал я тучные бедра (40)

Коз и тельцов, - услышь и исполни одно мне желанье:

Слезы мои отомсти аргивянам стрелами твоими!"

Боги Гомера бессмертны, вечно юны, лишены серьезных забот, и все предметы обихода у них золотые. И в "Илиаде", и в "Одиссее" поэт развлекает свою аудиторию рассказами о богах, и нередко боги выступают в ролях, каких постыдился бы любой смертный. Так, в "Одиссее" рассказывается о том, как бог Гефест хитро поймал на месте преступления с прелюбодеем богом Аресом свою жену Афродиту (VIII, 266 - 366). В "Илиаде" Гера бьет по щекам свою падчерицу Артемиду ее собственным луком (ХХI, 479 - 49б),

Но раздражилася Гера, супруга почтенная Зевса,

И словами жестокими так Артемиду язвила: (480)

"Как, бесстыдная псица, и мне уже ныне ты смеешь

Противостать? Но тебе я тяжелой противницей буду,

Гордая луком! Тебя лишь над смертными женами львицей

Зевс поставил, над ними свирепствовать дал тебе волю.

Лучше и легче тебе поражать по горам и долинам (485)

Ланей и диких зверей, чем с сильнейшими в крепости спорить.

Если ж ты хочешь изведать и брани, теперь же узнаешь,

Сколько тебя я сильнее, когда на меня ты дерзаешь!"

Так лишь сказала и руки богини своею рукою

Левой хватает, а правою, лук за плечами сорвавши, (490)

Луком, с усмешкою горькою, бьет вкруг ушей Артемиду:

Быстро она отвращаясь, рассыпала звонкие стрелы

И, наконец, убежала в слезах. Такова голубица,

Ястреба, робкая, взвидя, в расселину камня влетает,

В темную нору, когда ей не сужено быть уловленной,- (495)

Так Артемида в слезах убежала и лук свой забыла.

Афродита плачет, жалуясь на раны, которые нанес ей смертный Диомед (V, 370 - 380),

Но Киприда стенящая пала к коленам Дионы, (370)

Матери милой, и матерь в объятия дочь заключила,

Нежно ласкала рукой, вопрошала и так говорила:

"Дочь моя милая, кто из бессмертных с тобой дерзновенно

Так поступил, как бы явно какое ты зло сотворила?"

Ей, восстенав, отвечала владычица смехов Киприда: (375)

"Ранил меня Диомед, предводитель аргосцев надменный,

Ранил за то, что Энея хотела я вынесть из боя,

Милого сына, который всего мне любезнее в мире.

Ныне уже не троян и ахеян свирепствует битва;

Ныне с богами сражаются гордые мужи данаи!" (380)

а ее мать Диона утешает ее рассказом о том, что смертные гиганты От и Эфиальт засадили как-то в медную бочку самого бога войны Ареса, так что он едва не погиб там (V, 383 - 391).

Много уже от людей, на Олимпе живущие боги,

Мы пострадали, взаимно друг другу беды устрояя.

Так пострадал и Арей, как его Эфиальтес и Отос, (385)

Два Алоида огромные, страшною цепью сковали:

Скован, тринадцать он месяцев в медной темнице томился.

Верно бы там и погибнул Арей, ненасытимый бранью,

Если бы мачеха их, Эрибея прекрасная, тайно

Гермесу не дала вести: Гермес Арея похитил, (390)

Силы лишенного: страшные цепи его одолели.

С полной серьезностью говорит всегда Гомер о наполовину персонифицированной судьбе - Мойре. Над ней не властны сами боги, и в ее руках находятся, в конечном счете, жизнь и смерть человека, победа и поражение в сражении. Мойра неумолима, к ней бессмысленно обращаться с молитвами и совершать жертвоприношения. Как это и естественно при таких религиозных воззрениях, мрачны и представления о загробной жизни, отражающиеся в гомеровских поэмах, они не оставляют человеку надежды на лучшее будущее после смерти. Души умерших, подобные теням, обитают в преисподней, в царстве Аида. Они лишены сознания и сравниваются поэтом с летучими мышами. Только испив крови жертвенного животного, обретают они на время сознание и память. Сам Ахилл, которого Одиссей встречает во время своего путешествия в царство мертвых, заявляет ему, что он лучше хотел бы быть на земле поденщиком у бедняка, чем царствовать над тенями в подземном мире. Души умерших отделены от мира живых неодолимой преградой: они не могут ни помочь оставшимся на земле своим близким, ни причинить зло своим врагам. Но даже этот жалкий удел бессмысленного существования в преисподней недоступен для душ, тело которых не было погребено надлежащим образом. Душа Патрокла осит о погребении Ахилла ("Илиада", ХХIII, 65 - 92),

Так устремился от них Посидаон, колеблющий землю. (65)

Первый бога постиг Оилеев Аякс быстроногий;

Первый он взговорил к Теламонову сыну Аяксу:

"Храбрый Аякс! без сомнения, бог, обитатель Олимпа,

Образ пророка приняв, корабли защищать повелел нам.

Нет, то не Калхас, вещатель оракулов, птицегадатель; (70)

Нет, по следам и по голеням мощным сзади познал я

Вспять отходящего бога: легко познаваемы боги.

Ныне, я чую, в груди у меня ободренное сердце

Пламенней прежнего рвется на брань и кровавую битву;

В битву горят у меня и могучие руки, и ноги". (75)

Быстро ему отвечал Теламонид, мужества полный:

"Так, Оилид! и мои на копье несмиримые руки

В битву горят, возвышается дух, и стопы подо мною,

Чувствую, движутся сами; один я, один я пылаю

С Гектором, сыном Приама, неистовым в битвах, сразиться". (80)

Так меж собой говорили владыки народов Аяксы,

Жаром веселые бранным, ниспосланным в сердце их богом.

Тою порой возбуждал Посидаон задних данаев,

Кои у черных судов оживляли унылые души:

Воины, коих и силы под тяжким трудом изнурились, (85)

И жестокая грусть налегла на сердца их, при виде

Гордых троян, за высокую стену толпой перешедших:

Смотря на их торжествующих, слезы они проливали,

Смерти позорной избегнуть не чаяли. Но Посидаон,

Вдруг посреди их явившися, сильные поднял фаланги. (90)

Первому Тевкру и Леиту он предстал, убеждая,

Там Пенелею царю, Деипиру, Фоасу герою,

душа спутника Одиссея Эльпенора обращается с аналогичной просьбой к Одиссею ("Одиссея", ХI, 51 - 80),

Прежде других предо мною явилась душа Ельпенора;

Бедный, еще не зарытый, лежал на земле путеносной.

Не был он нами оплакан; ему не свершив погребенья,

В доме Цирцеи его мы оставили: в путь мы спешили.

Слезы я пролил, увидя его; состраданье мне душу проникло.

"Скоро же, друг Ельпенор, очутился ты в царстве Аида!

Пеший проворнее был ты, чем мы в корабле быстроходном".

Так я сказал; простонавши печально, мне так отвечал он:

"О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей многославный,

Демоном злым погублен я и силой вина несказанной;

Крепко на кровле заснув, я забыл, что назад надлежало

Прежде пойти, чтоб по лестнице с кровли высокой спуститься;

Бросясь вперед, я упал и, затылком ударившись оземь,

Кость изломал позвоночную; в область Аида мгновенно

Дух отлетел мой. Тебя же любовью к отсутственным милым,

Верной женою, отцом, воспитавшим тебя, и цветущим

Сыном, тобой во младенческих летах оставленным дома,

Ныне молю (мне известно, что, область Аида покинув,

Ты в корабле возвратишься на остров Цирцеи) - о! вспомни,

Вспомни тогда обо мне, Одиссей благородный, чтоб не был

Там не оплаканный я и безгробный оставлен, чтоб гнева

Мстящих богов на себя не навлек ты моею бедою.

Бросивши труп мой со всеми моими доспехами в пламень,

Холм гробовой надо мною насыпьте близ моря седого;

В памятный знак же о гибели мужа для поздних потомков

В землю на холме моем то весло водрузите, которым

Некогда в жизни, ваш верный товарищ, я волны тревожил".

Так говорил Ельпенор, и, ему ечая, сказал я:

"Все, злополучный, как требуешь, мною исполнено будет".

ибо в противном случае их ждет еще более тяжкая участь - скитаться, не находя себе даже того горестного успокоения, которое ждет их в царстве мертвых.

Надо сказать, что как в вопросе о вмешательстве богов в земную жизнь людей, так и в том, что касается загробной жизни, в "Одиссее" заметнее отразились новые тенденции в верованиях греков VIII в. до н. э. Отражением этих тенденций являются и стихи ХI, 576 - 600, где говорится, что совершившие при жизни преступления против богов Титий и Сизиф несут наказание в преисподней, и стихи ХI, 568 - 571, согласно которым Минос – царь Крита, «славный сын Зевса» – и на том свете творит суд над тенями.

Сюжетно-композиционные особенности и образная система поэм Гомера

Греческие мифы рассказывают, что Земля, отягощенная разросшимся населением, просила Зевса пощадить ее и уменьшить число людей, живущих на ней. Ради просьбы Земли по воле Зевса и начинается Троянская война. Елена исполнена презрения к Парису, но богиня Афродита снова властно бросает ее в объятия этого человека (III, 390-420) .

"В дом возвратится, Елена; тебя Александр призывает.

Он уже дома, сидит в почивальне, на ложе точеном,

Светел красой и одеждой; не скажешь, что юный супруг твой

С мужем сражался и с боя пришел, но что он к хороводу

Хочет идти иль воссел опочить, хоровод лишь оставив".

Так говорила, - и душу Елены в груди взволновала:

Но, лишь узрела Елена прекрасную выю Киприды,

Прелести полные перси и страстно блестящие очи,

В ужас пришла, обратилась к богине и так говорила:

"Ах, жестокая! снова меня обольстить ты пылаешь?

Фригии град иль Меонии радостной хочешь увлечь ты,

Если и там обитает любезный тебе земнородный?

Ныне, когда Менелай, на бою победив Александра,

Снова в семейство меня возвратить, ненавистную, хочет,

Что ты являешься мне, с злонамеренным в сердце коварством?

Шествуй к любимцу сама, от путей отрекися бессмертных

И, стопою твоей никогда не касаясь Олимпа,

Вечно при нем изнывай и ласкай властелина, доколе

Будешь им названа или супругою, или рабою!

Я же к нему не пойду, к беглецу; и позорно бы было

Ложе его украшать; надо мною троянские жены

Все посмеются; довольно и так мне для сердца страданий!"

гомер поэма греческий трагедия

Ей, раздраженная Зевсова дочь, отвечала Киприда:

"Смолкни, несчастная! Или, во гневе тебя я оставив,

Так же могу ненавидеть, как прежде безмерно любила.

Вместе обоих народов, троян и ахеян, свирепство

Я на тебя обращу, и погибнешь ты бедственной смертью!"

Так изрекла, - и трепещет Елена, рожденная Зевсом,

И, закрывшись покровом сребристоблестящим, безмолвно,

Сонму троянок невидимо, шествует вслед за богиней.

Скоро достигли они Александрова пышного дома;

Обе служебницы бросились быстро к домашним работам.

Тихо на терем высокий жена благородная всходит.

Там для нее, улыбаясь пленительно, кресло Киприда,

Земной причиной этой войны было похищение царицы Елены троянским царевичем Парисом. Однако это похищение обосновывалось чисто мифологически. Один из греческих царей, Пелей, женился на морской царевне Фетиде, дочери морского царя Нерея. На свадьбе присутствовали все боги, кроме Эриды, богини раздора, замыслившей, поэтому отомстить богам и бросившей богиням золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Миф повествовал, что претендентами на обладание этим яблоком явились Гера (супруга Зевса), Афина (дочь Зевса и богиня войны и ремесел) и Афродита (дочь Зевса, богиня любви и красоты). И когда спор богинь дошел до Зевса, он приказал разрешить его Парису, сыну троянского царя Приама. Эти мифологические мотивы весьма позднего происхождения. Все три богини имели долгую мифологическую историю и представлялись в древности суровыми существами. Человек уже считает себя настолько сильным и мудрым, что может даже творить суд над богами.

Боги постоянно вздорят между собой, вредят друг другу, обманывают друг друга; одни из них почему-то стоят за троянцев, другие за греков. Не видно, чтобы Зевс имел какой-либо моральный авторитет. Внешний облик богов изображается также противоречиво. Афина в пятой песни "Илиады" такая огромная, что от нее трещит колесница Диомеда, на которую она вступила, а в "Одиссее" это какая-то заботливая тетушка для Одиссея, с которой он сам обращается без особого почтения. Вместе с тем появляются и боги нового типа. Женские божества: Гера, главная богиня на Олимпе, жена и сестра Зевса, Гера совоокая, она становится покровительницей брака и семьи. Деметра, покровительница земледелия, с ней будут связаны Элисифнские мистерии. Афина, богиня честной, открытой войны (в отличие от Ареса), Афродита – богиня любви и красоты, Гестия – домашнего очага, Артемида – приобрела красивый стройный вид, и стала образцом милого и дружелюбного отношения к людям. Возросшее ремесло потребовало для себя бога – Гефеста. Богами специального патриархального уклада жизни стали Афина Паллада и Аполлон, которые славятся красотой и мудростью. Гермес из прежнего примитивного существа стал покровителем торговли, скотоводства, искусства и всякого рода человеческого мероприятия. Теперь всем правит Зевс, все стихийные силы в его подчинении, теперь он не только гром и молния, которых так боятся люди, теперь к нему также можно обратиться за помощью. В принципе как во всей древне Греческой, так и отдельно в гомеровском эпосе существует изображения множество богов, но образы их меняются, переходя из произведения в произведения. Роль божественного вмешательства (бог из машины), играет тут так же немаловажную роль. О божественном вмешательстве можно говорить на примере Илиады. Там оно происходит повсеместно.

Мифологический момент создает то единство в картине мира, которое эпос не в состоянии охватить рационально. Для гомеровской трактовки богов характерны два обстоятельства: боги Гомера очеловечены: им приписан не только человеческий облик, но и человеческие страсти, эпос индивидуализирует божественные характеры так же ярко, как человеческие. Затем, боги наделены многочисленными отрицательными чертами: они мелочны, капризны, жестоки, несправедливы. В обращении между собой боги зачастую даже грубы: на Олимпе происходит постоянная перебранка, и Зевс нередко угрожает побоями Гере и прочим строптивым богам. В «Илиаде» люди и боги показаны сражающимися как равные. От «Илиады» вторая гомеровская поэма отличается обилием авантюрных и фантастических, сказочных мотивов.

В изображении общего хода действий, в сцеплении эпизодов и отдельных сцен огромную роль играет «божественное вмешательство». Сюжетное движение определяется необходимостью, лежащей вне характера изображаемых героев, волею богов, «судьбою». Мифологический момент создает то единство в картине мира, которое эпос не в состоянии охватить рационально. Для гомеровской трактовки богов характерны два обстоятельства: боги Гомера гораздо более очеловечены, чем это имело место в действительной греческой религии, где еще сохранялся культ фетишей, почитание животным. Им полностью приписан не только человеческий облик, но и человеческие страсти, и эпос индивидуализирует божественные характеры так же ярко, как человеческие. В «Илиаде» – Боги наделены многочисленными отрицательными чертами: они мелочны, капризны, жестоки, несправедливы. В обращении между собой боги зачастую даже грубы: на Олимпе происходит постоянная перебранка, и Зевс нередко угрожает побоями Гере и прочим строптивым богам. Никаким иллюзий «благости» божественного управления миром "Илиада" не создает. Иначе в «Одиссее» встречается и концепция богов как блюстителей справедливости и нравственности Олимпийские боги являются скорее героическими, но и хтоническое начало сильно в большинстве из них. Под хтонизмом понимают ту мифологию, которая строится по типу стихийных и беспорядочных явлений природы.

«Одиссея» рисует более позднюю эпоху, чем «Илиада» – в первой показана более развитая рабовладельческая система. Вместе с тем обе поэмы отмечены единством стиля и композиционных принципов, что делает их своего рода дилогией и диптихом. В обоих сюжет строится на фольклорно-сказочном мотиве «недостачи» (Ахилл хочет вернуть отобранную у него Бризеиду, Одиссей стремится к Пенелопе и мстит женихам, пытающимся отобрать ее у него), действие связано с великими испытаниями и утратами (Ахилл теряет друга и свои доспехи, оружие; Одиссей лишается всех своих спутников и кораблей, а в финале главный герой воссоединяется с любимой, хотя это торжество отмечено и печалью (похороны Патрокла, предчувствие близкой гибели Ахилла; новые тревоги Одиссея, которому судьба посылает очередные испытания) по воле богов.

В «Одиссее» начало, и конец поэмы посвящены эпизодам на Итаке, а композиционный центр отдан рассказу Одиссея о его странствиях, в которых главное место занимает его спуск в Аид, непосредственно перекликающийся с «Илиадой» (беседа Одиссея с душами Ахилла и Агамемнона). Эта симметрия имеет большую смысловую нагрузку, образно воплощая мифологические представления поэта о цикличном движении времени и о сферическом устройстве гомеровского космоса. Ритмическая упорядоченность помогает Гомеру как-то согласовывать и сглаживать многочисленные противоречия, неувязки в тексте его поэм, служившие издавна аргументом многих противников авторства Гомера. Эти неувязки в основном сюжетные: в «Илиаде» один эпизодический персонаж убит (царь Пилемен)

Там Пилемена повергли, Арею подобного мужа,

Бранных народов вождя, щитоносных мужей пафлагонян,

Мужа сего Атрейон Менелай, знаменитый копейщик,

Длинным копьем, сопротиву стоящего, в выю уметил;

а в песни 13 он оказывается жив и прочие.

Там на него налетел Гарпалион, царя Пилемена

Доблестный сын: за отцом он любезным последовал к брани

В «Одиссее главный герой только ослепил Полифема,

Ближе к циклопу его из огня подтащил я. Кругом же

Стали товарищи. Бог великую дерзость вдохнул в них.

Взяли обрубок из дикой оливы с концом заостренным,

В глаз вонзили циклопу. А я, упираяся сверху,

Начал обрубок вертеть, как в бревне корабельном вращает

Плотник сверло, а другие ремнем его двигают снизу,

Взявшись с обеих сторон; и вертится оно непрерывно.

Так мы в глазу великана обрубок с концом раскаленным

Быстро вертели. Ворочался глаз, обливаемый кровью:

Жаром спалило ему целиком и ресницы и брови;

Лопнуло яблоко, влага его под огнем зашипела.

Так же, как если кузнец топор иль большую секиру

Сунет в холодную воду, они же шипят, закаляясь,

И от холодной воды становится крепче железо, -

Так зашипел его глаз вкруг оливковой этой дубины.

Страшно и громко завыл он, завыла ответно пещера.

В ужасе бросились в стороны мы от циклопа. Из глаза

Быстро он вырвал обрубок, облитый обильною кровью,

В бешенстве прочь от себя отшвырнул его мощной рукою

И завопил, призывая циклопов, которые жили

С ним по соседству средь горных лесистых вершин по пещерам.

Громкие вопли услышав, сбежались они отовсюду,

Вход обступили в пещеру и спрашивать начали, что с ним:

Что за беда приключилась с тобой, Полифем, что кричишь ты

Чрез амвросийную ночь и сладкого сна нас лишаешь?

Иль кто из смертных людей насильно угнал твое стадо?

Иль самого тебя кто-нибудь губит обманом иль силой? -

Им из пещеры в ответ закричал Полифем многомощный:

Други, Никто! Не насилье меня убивает, а хитрость! -

Те, отвечая, к нему обратились со словом крылатым:

Раз ты один и насилья никто над тобой не свершает,

Кто тебя может спасти от болезни великого Зевса?

Тут уж родителю только молись, Посейдону-владыке! -

Так сказавши, ушли. И мое рассмеялося сердце,

Как обманули его мое имя и тонкая хитрость.

Афина же говорит Одиссею: ты разгневал Посейдона «умерщвлением милого сына». Но большинство авторитетных гомероведов признает теперь, что древний поэт, комбинируя различные мифы, мог не заботиться о согласовании всех мелких деталей друг с другом. Тем более что и литераторы нового времени, замечая противоречия в своих печатных произведениях, не всегда хотят исправлять их, как об этом с улыбкой говорит Теккерей, как и для Шекспира, Сервантеса, Бальзака и др. великих авторов, допускавших те или иные несогласованности в своих произведениях, куда важнее была забота о единстве целого.

Никаким иллюзий "благости" божественного управления миром «Илиада» не создает. Иначе в «Одиссее» там наряду с чертами, напоминающими богов «Илиада», встречается и концепция богов как блюстителей справедливости и нравственности

Греческие мифы рассказывают, что Земля, отягощенная разросшимся населением, просила Зевса пощадить ее и уменьшить число людей, живущих на ней. Ради просьбы Земли по воле Зевса и начинается Троянская война. Земной причиной этой войны было похищение царицы Елены троянским царевичем Парисом. Однако это похищение обосновывалось чисто мифологически. Один из греческих царей, Пелей, женился на морской царевне Фетиде, дочери морского царя Нерея. На свадьбе присутствовали все боги, кроме Эриды, богини раздора, замыслившей, поэтому отомстить богам и бросившей богиням золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Миф повествовал, что претендентами на обладание этим яблоком явились Гера (супруга Зевса), Афина (дочь Зевса и богиня войны и ремесел) и Афродита (дочь Зевса, богиня любви и красоты). И когда спор богинь дошел до Зевса, он приказал разрешить его Парису, сыну троянского царя Приама. Эти мифологические мотивы весьма позднего происхождения. Все три богини имели долгую мифологическую историю и представлялись в древности суровыми существами. Человек уже считает себя настолько сильным и мудрым, что может даже творить суд над богами. Дальнейшее развитие данного мифа только усугубляет этот мотив относительного бесстрашия человека перед богами и демонами: Парис присуждает яблоко Афродите, и та помогает ему похитить спартанскую царицу Елену.

Гомеру приписывали разнообразнейшие познания во всех сторонах жизни – от военного искусства до земледелия и искали в его произведениях советы на любой случай, хотя ученый-энциклопедист эллинистической эпохи Эратосфен и пытался напоминать, что главной целью Гомера было не поучение, а развлечение.

Гомер – это начало начал всей литературы, и успехи в изучении его творчества могут рассматриваться как символ движения вперед всей филологической науки, а интерес к поэмам Гомера и их эмоциональное восприятие должны рассматриваться как надежный признак здоровья всей человеческой культуры.

Величайшим новаторством Гомера, которое и выдвигает его в статус создателя всей европейской литературы, является принцип синекдохи (часть вместо целого). Взятый им как основа сюжет строения "Илиады" и "Одиссеи", - не все десять лет Троянской войны (как то предполагалось мифом), а всего лишь 51 день. Из них полно освещены события девяти дней. Не десять лет возвращения Одиссея, а всего 40 дней, из которых наполнены важными событиями опять-таки девять дней. Такая концентрированность действия позволила Гомеру создать «оптимальные» объемы поэм (15 693 стихотворные строки в "Илиаде", 12 110 строк в "Одиссее"), которые, с одной стороны, создают впечатление эпического размаха, с другой же - не превышают размеры среднего европейского романа. Предвосхитил Гомер и ту традицию в прозе XX в., которая побуждает романистов ограничивать действие больших романов одним или несколькими днями (Дж. Джойс, Э. Хемингуэй, У. Фолкнер).

При написании этой работы мы не ставили себе цель ответить на какие-либо вопросы, а просто попытались сделать некий небольшой общий обзор на тему образ богов в поэмах Гомера.

Переводы Гомера Древнерусский читатель мог найти упоминания о Гомере (Омире, как его называли на Руси, следуя византийскому произношению) уже в "Житии" первоучителя Кирилла, а о троянской войне прочесть в переведенных уже в киевскую эпоху византийских всемирных хрониках. Первая попытка стихотворного приложения небольших фрагментов гомеровских поэм принадлежит Ломоносову. Тредиаковский перевел гекзаметром - тем же стихотворным размером, которым писал Гомер роман французского писателя Фенелона "Приключения Телемаха", написанный по мотивам "Одиссеи", а точнее "Телемахии", о которой упоминалось выше. "Телемахия" Тредиаковского содержала ряд вставок - прямых переводов с греческого. Во второй половине XVIII века поэмы Гомера переводил Ермил Костров. В XIX веке были сделаны ставшие классическими переводы "Илиады" Гнедичем и "Одиссеи" Жуковским. По поводу перевода Гнедича Пушкин написал гекзаметром сначала такую эпиграмму: "Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера Боком одним с образцом схож и его перевод". Потом Пушкин тщательно вымарал эту эпиграмму и написал следующую: "Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи Старца великого тень чую смущенной душой". После Гнедича перевод "Илиады" был осуществлен еще и Минским, а затем, уже в советское время - Вересаевым, однако эти переводы были не столь удачны. Переводом же "Одиссеи" после Жуковского долгое время никто не занимался и все же через почти 100 лет после Жуковского "Одиссею" перевел Шуйский, а затем и Вересаев, но опять же, эти переводы не получили столь широкого распространения и признания.

Ярко выражено стремление поэта придать этим объемным произведениям определенную связность (через организацию фабулы вокруг одного основного стержня, сходного построения первой и последней песен, благодаря параллелям, связывающим отдельные песни, воссозданию предшествующих событий и предсказанию будущих). Но более всего о единстве плана эпопеи свидетельствуют логичное, последовательное развитие действия и цельные образы главных героев.

Стоит обратить внимание на два вида мифологического у Гомера, а именно на хтонизм и героизм. Под хтонизмом понимают ту мифологию,которая строится по типу стихийных и беспорядочных явлений природы, беспринципных и анархических, иногда просто звериных, а зачастую дисгармонических(керы, гарпии, эринии, доолимпийские божества). Героическая мифология, наоборот, оперирует уже с образами чисто человеческими, более или менее уравновешенными или гармоническими, содержащими в себе установку на определенные принципы и мораль. Олимпийские боги являются скорее героическими, но и хтоническое начало сильно в большинстве из них.

Литература

1. Гомер "Илиада", М., "Правда", 1984.

2. Гомер "Одиссея", М., "Правда", 1984.

3. Лосев А. Ф. "Гомер", М., 1960.

4. Шестаков С. "О происхождении поэм Гомера", Казань, 1892.

5. Шталь И. В. "Одиссея" героическая поэма странствий", М., "Наука", 1978

Боги и люди (От Миноса до Эзопа). "Илиада"

Боги и люди (От Миноса до Эзопа). "Илиада"

Действие поэмы укладывается примерно в пятьдесят дней на исходе десятого года осады. Гибель Трои предрешена роком, которого боятся и боги и люди.
Не только завязка, но и общее содержание "Илиады" определяется в первых же стихах поэмы:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:
Многие души могучие славных героев низринул
В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным
Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля), -
С оного дня, как воздвигшие спор, воспылали враждою
Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный.

(Здесь и далее "Илиада" и "Одиссея" цитируются в переводах соответственно Н.И. Гнедича и В.А. Жуковского по изданию: Гомер. Илиада. Одиссея. - М., Худож. лит., 1967 ("Библиотека всемирной литературы"). Илиада, I, 1-7.)
Это обращение к Музе со времен Гомера станет характернейшим средством зачина поэтических произведений у многих и многих авторов. Приведу здесь только один пример. Советский поэт Евгений Евтушенко начинает лучшую свою поэму "Братская ГЭС" с обращения, правда, не к самой Музе, но к великим ее русским избранникам:

Дай, Пушкин, мне свою певучесть,
свою раскованную речь,
свою пленительную участь -
как бы шаля, глаголом жечь.

Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,
своей презрительности яд
и келью замкнутой души,
где дышит, скрытая в тиши,
недоброты твоей сестра -
лампада тайного добра...

Но из-за чего же возникла ссора в стане ахейцев? Из-за пленницы, которую не поделили между собой Агамемнон и Ахиллес.
В десятом году осады Трои, при разделе добычи с завоеванного ахейцами города, пленная дочь Аполлонова жреца Хриса, Хрисеида, была присуждена Агамемнону. Хрис пришел в ахейский стан, предлагая выкуп за дочь; Агамемнон отказал, но Аполлон заставил его уступить, наслав чуму на ахейское войско. Почувствовавший себя обесчещенным, Агамемнон на ахейском собрании потребовал себе возмещения за счет других богатырей - а вследствие гневного возражения Ахилла, именно за его счет, пригрозив отнять у него его пленницу Брисеиду... Тогда Ахилл объявил, что отказывается от дальнейшего участия в войне (земная мотивировка поражения ахейцев). Агамемнон отнял у него Брисеиду; он же через свою божественную мать Фетиду упросил Зевса даровать победу троянам впредь до получения им от Агамемнона удовлетворения (небесная мотивировка поражения ахейцев...)
(Статья о Гомере Ф.Ф. Зелинского в кн: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Биографии. Т. 4. - М: Большая Российская Энциклопедия, 1993. С. 221.)

В первой песне, таким образом, дается завязка эпоса сразу и с точки зрения человеческой, земной, и с позиции небесной, олимпийской. "Ссора царей" не переросла в междоусобную войну только благодаря вмешательству Афины.
Таково вкратце содержание первой песни поэмы. Кстати, разбивку на песни (или главы) обеих поэм осуществили все те же александрийские ученые еще в III в. до н.э., и с тех пор она повторяется во всех изданиях.
Вторая песнь повествует о том, как Агамемнон, которому во сне явился Зевс и подтолкнул его к началу активных военных действий, решил сначала проверить настроение воинов и предложил им вернуться на родину. К его негодованию воины с радостью бросаются исполнять повеление начальника. Не забудем: осада Трои длится уже десять лет, и, конечно, походная, полная лишений жизнь, уже изрядно утомила осаждающих. Лишь мудрое вмешательство Одиссея заставляет ахейцев опомниться и вернуться к своим воинским обязанностям.
Вторая песнь завершается описанием войска ахеян, тем самым списком кораблей, который О. Мандельштам "прочел до середины" и который Ф.Ф. Зелинский называет "золотой книгой греческой знати".

Ныне поведайте, Музы, живущие в сенях Олимпа:
Вы, божества, - вездесущи и знаете всё в поднебесной;
Мы ничего не знаем, молву мы единую слышим:
Вы мне поведайте, кто и вожди и владыки данаев;
Всех же бойцов рядовых не могу ни назвать, ни исчислить,
Если бы десять имел языков я и десять гортаней,
Если б имел неслабеющий голос и медные перси;
Разве, небесные Музы, Кронида великого дщери,
Вы бы напомнили всех, приходивших под Трою ахеян.
Только вождей корабельных и все корабли я исчислю.
(Илиада, II, 484 - 493.)

Объем этого "списка" занимает добрых полтора десятка страниц, поэтому цитировать его здесь не представляется возможным.
В третьей песни троянцы выступают против греков под предводительством Гектора, но Парис предлагает заменить общее сражение единоборством. На время поединка между воюющими сторонами заключается перемирие. Против Париса выходит оскорбленный его вероломством Менелай и почти побеждает противника, однако Афродита спасает до смерти перепуганного Париса.
Четвертая песнь рассказывает о том, как Зевс предлагает богам возвратить Елену Менелаю. Афина, желая гибели троянцам, побуждает Пандара пустить стрелу в Менелая. Тот наносит ему легкую рану, тем самым нарушая перемирие. Вновь вспыхивает сражение, в котором боги распаляют противников своим подстрекательством.
Пятая песнь - апофеоз (Здесь - прославление, возвеличение воина.) греческого героя Диомеда, убивающего не только нарушителя перемирия Пандара, но и многих других троянских воинов. В их числе мог бы оказаться и Эней, если бы ему не оказала помощь мать - Афродита, которую в пылу ярости Диомед ранит в руку. Более того, он наносит ранение и самому богу войны Аресу.
Шестая песнь посвящена Гектору, сильнейшему бойцу троянского стана. Понимая, что для дальнейшей борьбы одних человеческих сил недостаточно, он отправляется в город, чтобы просить мать помолиться Афине об отвращении гибели от родины, а попутно и пристыдить Париса за трусость и побудить его вернуться в ряды защитников Трои.
В качестве эпизода в эпизоде здесь есть замечательная сцена побратимства двух соперников - троянца Главка с ахейцем Диомедом, прекращающих поединок сразу же после того, как они узнают, что их отцы связаны между собою узами гостеприимства.

Главк между тем, Гипполохид, и сын знаменитый Тидея
Между фаланг на средину сходились, пылая сразиться.
Чуть соступились герои, идущие друг против друга,
Первый из них взговорил Диомед, воеватель могучий:
"Кто ты, бестрепетный муж от земных обитателей смертных?
Прежде не зрел я тебя на боях, прославляющих мужа;
Но сегодня, как вижу, далёко ты мужеством дерзким
Всех превосходишь, когда моего копия нажидаешь.
Дети одних злополучных встречаются с силой моею!
Если бессмертный ты бог, от высокого неба нисшедший,
Я никогда не дерзал с божествами Олимпа сражаться...
Если же смертный ты муж и воскормлен плодами земными,
Ближе предстань, да к пределу ты смерти скорее достигнешь".

Быстро ему отвечал воинственный сын Гипполохов:
"Сын благородный Тидея, почто вопрошаешь о роде?
Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
Так человеки: сии нарождаются, те погибают.
Если ж ты хочешь, тебе и о том объявлю, чтобы знал ты
Наших и предков и род; человекам он многим известен.
Есть в конеславном Аргосе град знаменитый Эфира;
В оном Сизиф обитал, препрославленный мудростью смертный,
Тот Сизиф Эолид, от которого Главк породился.
Главк даровал бытие непорочному Беллерофонту...

Рек, - и наполнился радостью сын благородный Тидеев;
Медную пику свою водрузил в даровитую землю
И приветную речь устремил к предводителю Главку:
"Сын Гипполохов! ты гость мне отеческий, гость стародавний!
Некогда дед мой Иней знаменитого Беллерофонта
В собственном доме двадцать дней угощал дружелюбно.
Оба друг другу они превосходные дали гостинцы...
Храбрый! отныне тебе я средь Аргоса гость и приятель.
Ты же мне - в Ликии, если приду я к народам ликейским.
С копьями ж нашими будем с тобой и в толпах расходиться.
Множество здесь для меня и троян, и союзников славных;
Буду разить, кого бог приведет и кого я постигну.
Множество здесь для тебя аргивян, поражай кого можешь.
Главк! обменяемся нашим оружием; пусть и другие
Знают, что дружбою мы со времен праотцовских гордимся".

Так говорили они - и, с своих колесниц соскочивши,
За руки оба взялись и на дружбу взаимно клялися.
(Илиада, VI, 119-129, 142-155, 212-218, 224-233.)

Меж тем в этой же песни происходит еще одна сцена, которую следовало бы ожидать гораздо позднее, к моменту решительного поединка двух главных героев поэмы, - сцена прощания Гектора с женой его Андромахой.
В общем ходе событий "Илиады" это пауза, передышка, - пишет М.Л. Гаспаров, - обо всем этом можно было бы и совсем не рассказывать, но Гомер вмещает сюда и трагический контраст грозной военной и мирной семейной жизни, и - в словах Андромахи - эпизод из начальных лет Троянской войны, и - в предвиденье Гектора - грядущий исход войны, и долг тех, кто со щитом, и долю тех, кто за щитом.
(М.Л. Гаспаров. Занимательная Греция. С. 16.)

Вот эта прославленная в мировой литературе сцена.

Он (Гектор)приближался уже, протекая обширную Трою,
К Скейским воротам (чрез них был выход из города в поле);
Там Андромаха супруга, бегущая, в встречу предстала,
Отрасль богатого дома, прекрасная дочь Этиона...
...За нею одна из прислужниц
Сына у персей держала, бессловного вовсе, младенца,
Плод их единый, прелестный, подобный звезде лучезарной.
Гектор его называл Скамандрием; граждане Трои -
Астианаксом: единый бо Гектор защитой был Трои.
Тихо отец улыбнулся, безмолвно взирая на сына.
Подле него Андромаха стояла, лиющая слезы;
Руку пожала ему и такие слова говорила:
"Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! ни сына
Ты не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скоро
Буду вдовой я, несчастная! скоро тебя аргивяне,
Вместе напавши, убьют! а тобою покинутой, Гектор,
Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады,
Если, постигнутый роком, меня ты оставишь: удел мой -
Горести! Нет у меня ни отца, ни матери нежной!
Старца отца моего умертвил Ахиллес быстроногий,
В день, как и град разорил киликийских народов цветущий,
Фивы высоковоротные. Сам он убил Этиона,
Но не смел обнажить: устрашался несчастия сердцем;
Старца он предал сожжению вместе с оружием пышным.
Создал над прахом могилу; и окрест могилы той ульмы
Нимфы холмов насадили, Зевеса великого дщери.
Братья мои однокровные - семь оставалось их в доме -
Все и в единый день преселились в обитель Аида:
Всех злополучных избил Ахиллес, быстроногий ристатель,
В стаде застигнув тяжелых тельцов и овец белорунных.
Матерь мою, при долинах дубравного Плака царицу,
Пленницей в стан свой привлек он с другими добычами брани,
Но даровал ей свободу, приняв неисчислимый выкуп;
Феба ж и матерь мою поразила в отеческом доме!
Гектор, ты всё мне теперь - и отец, и любезная матерь,
Ты и брат мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!
Сжалься же ты надо мною и с нами останься на башне,
Сына не сделай ты сирым, супруги не сделай вдовою;
Воинство наше поставь у смоковницы: там наипаче
Город приступен врагам и восход на твердыню удобен:
Трижды туда приступая, на град покушались герои,
Оба Аякса могучие, Идоменей знаменитый,
Оба Атрея сыны и Тидид, дерзновеннейший воин.
Верно, о том им сказал прорицатель какой-либо мудрый,
Или, быть может, самих устремляло их вещее сердце".

Ей отвечал знаменитый, шеломом сверкающий Гектор:
"Всё и меня то, супруга, не меньше тревожит; но страшный
Стыд мне пред каждым троянцем и длинноодежной троянкой,
Если, как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.
Сердце мне то запретит; научился быть я бесстрашным,
Храбро всегда меж троянами первыми биться на битвах,
Славы доброй отцу и себе самому добывая!
Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем,
Будет некогда день, и погибнет священная Троя,
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
Но не столько меня сокрушает грядущее горе
Трои, Приама родителя, матери дряхлой, Гекубы,
Горе тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых,
Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,
Сколько твое, о супруга! тебя меднолатный ахеец,
Слезы лиющую, в плен повлечет и похитит свободу!
И, невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке,
Воду носить от ключей Мессеиса или Гиперея,
С ропотом горьким в душе; но заставит жестокая нужда!
Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:
Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвах
Всех конеборцев троян, как сражалися вкруг Илиона!
Скажет - и в сердце твоем возбудит он новую горечь:
Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил бы от рабства!
Но да погибну и буду засыпан я перстью земною
Прежде, чем плен твой увижу и жалобный вопль твой услышу!"

Рек - и сына обнять устремился блистательный Гектор;
Но младенец назад, пышноризой кормилицы к лону
С криком припал, устрашася любезного отчего вида,
Яркою медью испуган и гребнем косматовласым,
Видя ужасно его закачавшимся сверху шелома.
Сладко любезный родитель и нежная мать улыбнулись.
Шлем с головы немедля снимает божественный Гектор,
Наземь кладет его, пышноблестящий, и, на руки взявши
Милого сына, целует, качает его и, поднявши,
Так говорит, умоляя и Зевса, и прочих бессмертных:
"Зевс и бессмертные боги! о, сотворите, да будет
Сей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит среди граждан;
Так же и силою крепок, и в Трое да царствует мощно.
Пусть о нем некогда скажут, из боя идущего видя:
Он и отца превосходит! И пусть он с кровавой корыстью
Входит, врагов сокрушитель, и радует матери сердце!"

Рек - и супруге возлюбленной на руки он полагает
Милого сына; дитя к благовонному лону прижала
Мать, улыбаясь сквозь слезы. Супруг умилился душевно,
Обнял ее и, рукою ласкающий, так говорил ей:
"Добрая! сердце себе не круши неумеренной скорбью.
Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;
Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный
Муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится.
Шествуй, любезная, в дом, озаботься своими делами;
Тканьем, пряжей займися, приказывай женам домашним
Дело свое исправлять; а война - мужей озаботит
Всех, наиболе ж меня, в Илионе священном рожденных".

Речи окончивши, поднял с земли бронеблещущий Гектор
Гривистый шлем, и пошла Андромаха безмолвная к дому,
Часто назад озираясь, слезы ручьем проливая.
Скоро достигла она устроением славного дома
Гектора мужегубителя; в оном служительниц многих,
Собранных вместе, нашла и к плачу их всех возбудила:
Ими заживо Гектор был в своем доме оплакан.
Нет, они помышляли, ему из погибельной брани
В дом не прийти, не избегнуть от рук и свирепства данаев.
(Илиада, VI, 392-394, 399 - 502.)

В седьмой песни "Илиады" успех, кажется, начинает склоняться на сторону троянцев. Возвратившийся в стан бойцов Гектор вызывает ахейцев на единоборство. По жребию против него выходит Аякс, сын Теламона. Он ранит троянца, но битва их прерывается приходом ночи. Греки считают Аякса победителем и празднуют успех. Тем временем стороны заключают перемирие для погребения убитых.
Восьмая и девятая песни описывают тяжелое положение ахейского лагеря и военный успех троянцев. Агамемнон отправляет посольство к Ахиллу, надеясь склонить его к примирению. Самолюбивый герой, однако, на все просьбы Аякса, Одиссея и старца Феникса отвечает отказом. Сверх того, он заявляет послам, что наутро вместе со своей дружиной возвращается на родину.
Этот отказ, - пишет А. Боннар, - от первоначально избранного жребия - от славы - во имя сохранения жизни опозорил бы его, если бы он смог остаться верным своему решению.
(А. Боннар. Указ. соч. С. 47.)

Десятая песнь поэмы рассказывает о том, как в ту же ночь два ахейских героя Диомед и Одиссей отправляются в разведку и захватывают троянского лазутчика Долона. Узнав у него расположение троянских сил и новость о прибытии на помощь осажденным фракийского царя Реса, обладающего чудесными конями, греки проникают в троянский стан, уничтожают Реса и на его конях возвращаются в свой лагерь.
Одиннадцатая песнь возвращает нас к истинному положению дел. Какие бы чудеса храбрости не выказывали ахейцы, противник наступает. Ранены и покидают поле сражения Диомед, Одиссей, Агамемнон. Ахейцы окружены и вынуждены защищаться в своем лагере.
Двенадцатая и тринадцатая песни рассказывают о том, как Гектор валуном пробивает ворота и врывается в лагерь противника. На помощь грекам приходит Посейдон, действуя в тайне от требующего сохранять нейтралитет Зевса.
Четырнадцатая и пятнадцатая песни рассказывают о делах олимпийцев. Пока Зевс спит, усыпленный уговорами Геры, Посейдон ободряет греков, и Аякс поражает Гектора камнем. Друзьям удается вынести героя с поля. Пробудившийся Зевс дает троянцам возможность получить решительный перевес.
С шестнадцатой песни начинается кульминация. Пока Патрокл рассказывает Ахиллу о положении дел, Гектор врывается в лагерь ахейцев и поджигает один из кораблей.

Ныне поведайте, Музы, живущие в сенях Олимпа,
Как на суда аргивян упал истребительный пламень.
Гектор, нагрянувши, изблизи ясенный дрот у Аякса
Тяжким ударил мечом, и у медяной трубки копейной
Ратовье махом рассек; бесполезно Аякс Теламонид
Взнес, потрясая, обрубленный дрот: далеко от Аякса
Острая медь отлетела и о землю звукнула, павши.
Сын Теламонов познал по невольному трепету сердца
Дело богов, и, познав, что его все замыслы в брани
Зевс громоносный ничтожит, даруя троянам победу,
Он отступил; и троянцы немедленно бросили шумный
Огнь на корабль: с быстротой разлилося свирепое пламя.
Так запылала корма корабля.
(Илиада, XVI, 112 - 124.)

Патрокл добивается у Ахилла разрешения вступить в бой и переодевается в его доспехи, один вид которых устрашает врагов. Ахилл наказывает своему любимому другу не увлекаться в бою и не рисковать понапрасну своей жизнью.
Песни семнадцатая и восемнадцатая повествуют о героизме и гибели Патрокла в единоборстве против Гектора. Вокруг тела павшего героя разгорается борьба. Гектор снимает с убитого доспехи, но друзья Патрокла не отдают ему тела. Сын Нестора Антилох приносит Ахиллу весть о смерти Патрокла.

Горе мне, храбрый, любезный Пелид! От меня ты услышишь
Горькую весть, какой никогда не должно бы свершиться!
Пал наш Патрокл! и уже загорелася битва за тело;
Он уже наг; совлек все оружие Гектор могучий!
(Илиада, XVIII, 18 - 21.)

Страшное отчаяние охватывает Ахилла:

... Пелида покрыло мрачное облако скорби.
Быстро в обе он руки схвативши нечистого пепла,
Голову всю им осыпал и лик осквернил свой прекрасный;
Риза его благовонная вся почернела под пеплом.
Сам он, великий, пространство покрывши великое, в прахе
Молча простерся и волосы рвал, безобразно терзая.
(Илиада, XVIII, 22 - 27.)

Мать утешает его, но Ахилл безутешен. Он оплакивает своего друга так же, как оплакивал Гильгамеш Энкиду: горе его невыносимо. Но к горю этому примешивается еще и гнев.

... Его из друзей всех больше любил я;
Им, как моею главой, дорожил; и его потерял я!
Гектор убийца похитил с него и доспех тот огромный,
Дивный, богами дарованный, дар драгоценный Пелею
В день, как, богиню, тебя на смертного ложе повергли.
О, почто не осталась ты нимфой бессмертного моря!
О, почто и Пелей не избрал себе смертной супруги!
Должно теперь и тебе бесконечную горесть изведать,
Горесть о сыне погибшем, которого ты не увидишь
В доме отеческом! ибо и сердце мое не велит мне
Жить и в обществе быть человеческом, ежели Гектор,
Первый, моим копием пораженный, души не извергнет
И за грабеж над Патроклом любезнейшим мне не заплатит!"

Матерь, слезы лиющая, снова ему говорила:
"Скоро умрешь ты, о сын мой, судя по тому, что вещаешь!
Скоро за сыном Приама конец и тебе уготован!"

Ей, тяжело воздохнув, отвечал Ахиллес быстроногий:
"О, да умру я теперь же, когда не дано мне и друга
Спасть от убийцы! Далеко, далеко от родины милой
Пал он; и, верно, меня призывал, да избавлю от смерти!
Что же мне в жизни? Я ни отчизны драгой не увижу,
Я ни Патрокла от смерти не спас, ни другим благородным
Не был защитой друзьям, от могучего Гектора падшим:
Праздный сижу пред судами, земли бесполезное бремя,
Я, которому равного между героев ахейских
Нет во брани, хотя на советах и многие лучше.
О, да погибнет вражда от богов и от смертных, и с нею
Гнев ненавистный, который и мудрых в неистовство вводит.
Он в зарождении сладостней тихо струящегось меда,
Скоро в груди человека, как пламенный дым, возрастает!
Гневом таким преисполнил меня властелин Агамемнон.
Но забываем мы всё прежде бывшее, как ни прискорбно;
Гнев оскорбленного сердца в груди укрощаем, по нужде.
Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу,
Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудят
Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги!
Смерти не мог избежать ни Геракл, из мужей величайший,
Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;
Мощного рок одолел и вражда непреклонная Геры.
Так же и я, коль назначена доля мне равная, лягу,
Где суждено; но сияющей славы я прежде добуду!..
В бой выхожу; не удерживай, матерь; ничем не преклонишь!"
(Илиада, XVIII, 81 - 126.)

Безоружный, ведь доспехи его были на павшем Патрокле, Ахилл выходит на вал и громким криком устрашает троянцев. Пользуясь этим, греки уносят тело Патрокла с места битвы.
Фетида отправляется к Гефесту за новыми доспехами для Ахилла. За ночь хромой бог сооружает их. Подробное описание доспехов и особенно щита, занимает несколько страниц поэмы. Мы, однако, не поскупимся на цитаты, ведь здесь Гомер рассказывает о быте своего времени, о жизни той самой Древней Греции, которую мы теперь и представляем себе именно из его стихов.

И в начале работал он щит и огромный и крепкий,
Весь украшая изящно; кругом его вывел на обод
Белый, блестящий, тройной; и приделал ремень серебристый.
Щит из пяти составил листов и на круге обширном
Множество дивного бог по замыслам творческим сделал.
Там представил он землю, представил и небо, и море,
Солнце, в пути неистомное, полный серебряный месяц,
Все прекрасные звезды, какими венчается небо:
Видны в их сонме Плеяды, Гиады и мощь Ориона,
Арктос, сынами земными еще колесницей зовомый;
Там он всегда обращается, вечно блюдет Ориона
И единый чужается мыться в волнах Океана.

Там же два града представил он ясноречивых народов:
В первом, прекрасно устроенном, браки и пиршества зрелись.
Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске,
Брачных песней при кликах, по стогнам градским провожают.
Юноши хорами в пляске кружатся; меж них раздаются
Лир и свирелей веселые звуки; почтенные жены
Смотрят на них и дивуются, стоя на крыльцах воротных.
Далее много народа толпится на торжище; шумный
Спор там поднялся; спорили два человека о пене,
Мзде за убийство; и клялся один, объявляя народу,
Будто он все заплатил; а другой отрекался в приеме.
Обв решились, представив свидетелей, тяжбу их кончить.
Граждане вкруг их кричат, своему доброхотствуя каждый;
Вестники шумный их крик укрощают; а старцы градские
Молча на тесаных камнях сидят и средь священного круга;
Скипетры в руки приемлют от вестников звонкоголосых;
С ними встают и один за другим свой суд произносят.
В круге пред ними лежат два таланта чистого злата,
Мзда для того, кто из них справедливее право докажет.

Город другой облежали две сильные рати народов,
Страшно сверкая оружием. Рати двояко грозили:
Или разрушить, иль граждане с ними дожны разделиться
Всеми богатствами, сколько цветущий их град заключает.
Те не склонялись еще и готовились к тайной засаде.
Стену стеречь по забралам супруг поставив любезных,
Юных сынов и мужей, которых постигнула старость,
Сами выходят; вождями их идут Арей и Паллада,
Оба златые, одетые оба златою одеждой;
Вид их прекрасен, в доспехах величествен, сущие боги!
Всем отличны они; человеки далёко их ниже.
К месту пришедшие, где им казалась удобной засада,
К брегу речному, где был водопой табунов разнородных,
Там заседают они, прикрываясь блестящею медью.
Два соглядатая их, отделясь, впереди заседают.
Смотрят кругом, не узрят ли овец и волов подходящих.
Скоро стада показалися; два пастуха за стадами,
Тешась цевницею звонкой, идут, не предвидя коварства.
Быстро, увидевши их, нападают засевшие мужи;
Грабят и гонят рогатых волов и овец среброрунных:
Целое стадо угнали и пастырей стада убили.
В стане, как скоро услышали крик и тревогу при стаде,
Вои, на площади стражей стоящие, быстро на коней
Бурных вскочили, на крик поскакали и вмиг принеслися.
Строем становятся, битвою бьются по брегу речному;
Колют друг друга, метая стремительно медные копья.
Рыщут и Злоба, и Смута, и страшная Смерть между ними:
Держит она то пронзенного, то не пронзенного ловит,
Или убитого за ногу тело волочит по сече;
Риза на персях ее обагровлена кровью людскою.
В битве, как люди живые, они нападают и бьются,
И один пред другим увлекают кровавые трупы.
Сделал на нем и широкое поле, тучную пашню,
Рыхлый, три раза распаханный пар; на нем землепашцы
Гонят яремных волов, и назад и вперед обращаясь;
И всегда, как обратно к концу приближаются нивы,
Каждому в руки им кубок вина, веселящего сердце,
Муж подает; и они, по своим полосам обращаясь,
Вновь поспешают уйти до конца глубобраздного пара.
Нива, хотя и златая, чернеется сзади орющих,
Вспаханной ниве подобясь: такое он чудо представил.

Далее выделал поле с высокими нивами; жатву
Жали наемники, острыми в дланях серпами сверкая.
Здесь полосой беспрерывною падают горстии густые;
Там перевязчики их в снопы перевязлами вяжут.
Три перевязчика ходят за жнущими; сзади их дети,
Горстая быстро колосья, одни за другими в охапах
Вяжущим их подают. Властелин между ними, безмолвно,
С палицей в длани, стоит на бразде и душой веселится,
Вестники одаль, под тению дуба, трапезу готовят;
В жертву заклавши вола, вкруг него суетятся; а жены
Белую сеют муку для сладостной вечери жнущим.

Сделал на нем отягченный гроздием сад виноградный,
Весь золотой, лишь одни виноградные кисти чернелись;
И стоял он на сребряных, рядом вонзенных подпорах.
Около саду и ров темно-синий, и белую стену
Вывел из олова; к саду одна пролегала тропина,
Коей носильщики ходят, когда виноград собирают.
Там и девицы и юноши, с детской веселостью сердца,
Сладостный плод носили в прекрасных плетеных корзинах.
В круге их отрок прекрасный по звонкорокочущей лире
Сладко бряцал, припевая прекрасно под льняные струны
Голосом тонким; они же, вокруг его пляшучи стройно,
С пеньем, и с криком, и с топотом ног хороводом несутся.
Там же и стадо представил волов, воздымающих роги:
Их он из злата одних, а других из олова сделал.
С ревом волы из оград вырываяся, мчатся на паству,
К шумной реке, к камышу густому по влажному брегу.
Следом за стадом и пастыри идут, четыре, златые,
И за ними следуют девять псов быстроногих.
Два густогривые льва на передних волов нападают,
Тяжко мычащего ловят быка; и ужасно ревет он.
Львами влекомый; и псы на защиту и юноши мчатся;
Львы повалили его и, сорвавши огромную кожу,
Черную кровь и утробу глотают; напрасно трудятся
Пастыри львов испугать, быстроногих псов подстрекая.
Псы их не слушают; львов трепеща, не берут их зубами:
Близко подступят, залают на них и назад убегают.

Там же Гефест знаменитый извил хоровод разновидный,
Оному равный, как древле в широкоустроенном Кносе
Выделал хитрый Дедал Ариадне прекрасноволосой.
Юноши тут и цветущие девы, желанные многим.
Пляшут, в хор круговидный любезно сплетяся руками.
Девы в одежды льняные и легкие, отроки в ризы
Светло одеты, и их чистотой, как елеем, сияют;
Тех - венки из цветов прелестные всех украшают;
Сих - золотые ножи, на ремнях чрез плечо серебристых.
Пляшут они, и ногами искусными то закружатся,
Столь же легко, как в стану колесо под рукою испытной,
Если скудельник его испытует, легко ли кружится;
То разовьются и пляшут рядами, одни за другими.
Купа селян окружает пленительный хор и сердечно
Им восхищается; два среди круга их головоходы,
Пение в лад начиная, чудесно вертятся в средине.

Там и ужасную силу представил реки Океана.
Коим под верхним он ободом щит окружил велелепный.

Девятнадцатая песнь рассказывает о примирении Ахилла с Агамемноном и вступлении героя в бой. Один из коней в колеснице Ахилла предвещает ему близкую смерть (Не правда ли, с этим мотивом в литературе вы уже встречались? Где? Конечно, В "Песни о вещем Олеге" А.С. Пушкина!), но это не останавливает идущего отомстить врагам за смерть друга.

Крикнул он голосом грозным на быстрых отеческих коней:
"Ксанф мой и Балий, Подарги божественной славные дети!
Иначе вы постарайтеся вашего вынесть возницу
К ратному сонму данаев, когда мы насытимся боем;
Вы, как Патрокла, его на побоище мертвым не бросьте!"

Рек он, - как вдруг под упряжью конь взговорил бурноногий,
Ксанф; понуривши морду и пышною гривой своею,
Выпавшей вон из ярма, досягнув до земли, провещал он
(Вещим его сотворила лилейнораменная Гера):
"Вынесем, быстрый Пелид, тебя еще ныне живого;
Но приближается день твой последний! Не мы, повелитель,
Будем виною, но бог всемогущий и рок самовластный,
Нет, не медленность наша, не леность дала сопостатам
С персей Патрокла героя доспех знаменитый похитить:
Бог многомощный, рожденный прекрасною Летой, Патрокла
Свергнул в передних рядах и Гектора славой украсил.
Мы же, хотя бы летать, как дыхание Зефира, стали,
Ветра быстрейшего всех, но и сам ты, назначено роком,
Должен от мощного бога и смертного мужа погибнуть!"
С сими словами Эринии голос коня перервали.

Мрачен и гневен к коню говорил Ахиллес быстроногий:
"Что ты, о конь мой, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!
Слишком я знаю и сам, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я
С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью".

Рек - и с криком вперед устремил он коней звуконогих.
(Илиада, XIX, 400 - 424.)

В двадцатой и двадцать первой песнях поэмы рассказывается, как в новом бою Зевс позволяет принять участие и богам. Ахилл, сея смерть налево и направо, везде ищет Гектора, но Аполлон защищает троянского героя и уводит его от решительной встречи. Троянцы, сокрушаемые Ахиллом, бегут к городу и к реке Ксанфу. Там и настигает их Ахилл, заваливая трупами ее русло. Оскорбленный бог реки поднимается против Ахилла, но на помощь тому приходит Гефест и своим огнем заставляет Ксанфа отступить. Так вспыхивает битва и среди богов.

В двадцать второй песни наступает развязка поэмы. Несмотря на то, что отец и мать умоляют Гектора уклониться от боя с Ахиллом, честь не позволяет ему сделать этого. Однако при виде приближающегося героя Гектора охватывает ужас. Он бежит. Ахилл преследует его. Так они трижды пробегают вокруг стен Трои. И тут Зевс бросает на весы два жребия.

Зевс распростер, промыслитель, весы золотые; на них он
Бросил два жребия Смерти, в сон погружающей долгий:
Жребий один Ахиллеса, другой - Приамова сына.
Взял посредине и поднял: поникнул Гектора жребий,
Тяжкий к Аиду упал...
(Илиада, XX, 209 - 213.)

Согласно этому решению, защитник Гектора Аполлон должен покинуть его, Афина же, благоволящая грекам, может прийти на помощь Ахиллу. Приняв вид Деифоба, Гекторова брата, она уговаривает героя вступить в поединок. Ахилл первым

...послал длиннотенную пику.
В пору завидев ее, избежал шлемоблещущий Гектор;
Быстро приник он к земле, и над ним пролетевшая пика
В землю вонзилась; но, вырвав ее, Ахиллесу Паллада
Вновь подала, невидима Гектору, коннику Трои.
Гектор же громко воскликнул к Пелееву славному сыну:
"Празден удар! и нимало, Пелид, бессмертным подобный,
Доли моей не узнал ты от Зевса, хотя возвещал мне;
Но говорлив и коварен речами ты был предо мною
С целью, чтоб я, оробев, потерял и отважность и силу.
Нет, не бежать я намерен; копье не в хребет мне вонзишь ты,
Прямо лицом на тебя устремленному, грудь прободи мне,
Ежели бог то судил! Но копья и сего берегися
Медного! Если бы, острое, в тело ты все его принял!
Легче была бы кровавая брань для сынов Илиона,
Если б тебя сокрушил я, - тебя, их лютейшую гибель!"

Рек он - и, мощно сотрясши, копье длиннотенное ринул,
И не проникнул: в средину щита поразил Ахиллеса;
Но далеко оружие щит отразил.. Огорчился
Гектор, узрев, что копье бесполезно из рук излетело,
Стал и очи потупил: копья не имел он другого.
Голосом звучным на помощь он брата зовет Деифоба,
Требует нового дротика острого: нет Деифоба.
Гектор постиг то своею душою, и так говорил он:
"Горе! к смерти меня всемогущие боги призвали!
Я помышлял, что со мною мой брат, Деифоб нестрашимый;
Он же в стенах илионских: меня обольстила Паллада.
Возле меня - лишь Смерть! и уже не избыть мне ужасной!
Нет избавления! Так, без сомнения, боги судили,
Зевс и от Зевса родившийся Феб; милосердные прежде
Часто меня избавляли; судьба наконец постигает!
Но не без дела погибну, во прах я паду не без славы;
Нечто великое сделаю, что и потомки услышат!"

Так произнес - и исторг из влагалища нож изощренный,
С левого боку висящий, нож и огромный и тяжкий;
С места, напрягшися, бросился, словно орел небопарный,
Если он вдруг из-за облаков сизых на степь упадает,
Нежного агнца иль зайца пугливого жадный похитить, -
Гектор таков устремился, махая ножом смертоносным.
Прянул и быстрый Пелид, и наполнился дух его гнева
Бурного; он перед грудью уставил свой щит велелепный,
Дивно украшенный; шлем на главе его четверобляшный
Зыблется светлый, волнуется пышная грива златая,
Густо Гефестом разлитая окрест высокого гребня.
Но, как звезда меж звездами в сумраке ночи сияет,
Геспер, который на небе прекраснее всех и светлее, -
Так у Пелида сверкало копье изощренное, коим
В правой руке потрясал он, на Гектора жизнь умышляя,
Места на теле прекрасном ища для верных ударов.
Но у героя все тело доспех покрывал медноковый,
Пышный, который похитил он, мощь одолевши Патрокла.
Там лишь, где выю ключи с раменами связуют, гортани
Часть обнажалася, место, где гибель душе неизбежна:
Там, налетевши, копьем Ахиллес поразил Приамида;
Прямо сквозь белую выю прошло смертоносное жало;
Только гортани ему не рассек сокрушительный ясень
Вовсе, чтоб мог, умирающий, несколько слов он промолвить;
Грянулся в прах он, - и громко вскричал Ахиллес, торжествуя:
"Гектор, Патрокла убил ты - и думал живым оставаться!
Ты и меня не страшился, когда я от битв удалялся,
Враг безрассудный! Но мститель его, несравненно сильнейший,
Нежели ты, за судами ахейскими я оставался,
Я, и колена тебе сокрушивший! Тебя для позора
Птицы и псы разорвут, а его погребут аргивяне".

Дышащий томно, ему отвечал шлемоблещущий Гектор:
"Жизнью тебя и твоими родными у ног заклинаю.
О! не давай ты меня на терзание псам мирмидонским;
Меди, ценного злата, сколько желаешь ты, требуй;
Вышлют тебе искупленье отец и почтенная матерь;
Тело лишь в дом возврати, чтоб трояне меня и троянки,
Честь воздавая последнюю, в доме огню приобщили".

Мрачно смотря на него, говорил Ахиллес быстроногий:
"Тщетно ты, пес, обнимаешь мне ноги и молишь родными!
Сам я, коль слушал бы гнева, тебя растерзал бы на части,
Тело сырое твое пожирал бы я, - то ты мне сделал!
Нет, человеческий сын от твоей головы не отгонит
Псов пожирающих! Если и в десять, и в двадцать крат мне
Пышных даров привезут и столько ж еще обещают;
Если тебя самого прикажет на золото взвесить
Царь Илиона Приам, и тогда - на одре погребальном
Матерь Гекуба тебя, своего не оплачет рожденья;
Птицы твой труп и псы мирмидонские весь растерзают!"

Дух испуская, к нему провещал шлемоблещущий Гектор:
"Знал я тебя; предчувствовал я, что моим ты моленьем
Тронут не будешь: в груди у тебя железное сердце.
Но трепещи, да не буду тебе я божиим гневом
В оный день, когда Александр и Феб стреловержец,
Как ни могучего, в Скейских воротах тебя ниспровергнут!"

Так говорящего, Гектора мрачная Смерть осеняет:
Тихо душа, из уст излетевши, нисходит к Аиду,
Плачась на долю свою, оставляя и младость и крепость.

Но к нему, и к умершему, сын быстроногий Пелеев
Крикнул еще: "Умирай! а мою неизбежную смерть я
Встречу, когда ни пошлет громовержец и вечные боги!"
(Илиада, ХХ, 273 - 366.)

Привязав тело Гектора за ноги к своей колеснице, Ахилл волочит его по полю боя. Троянцы видят это с городской стены. Вопли отца и матери героя достигают слуха Андромахи. Песнь заканчивается ее плачем, сценой тоже достаточно распространенной в мировой литературе (вспомним хотя бы знаменитый плач Ярославны из нашего "Слова о полку Игореве"). Вот этот знаменитый плач Андромахи.

Гектор, о горе мне, бедной! Мы с одинакою долей
Оба родилися: ты в Илионе, в Приамовом доме,
Я, злополучная, в Фивах, при скатах лесистого Плака,
В доме царя Этиноя; меня возрастил он от детства,
Смертный несчастный несчастную. О, для чего я родилась!
Ты, о супруг мой, в Аидовы домы, в подземные бездны
Сходишь навек и меня к неутешной тоске покидаешь
В доме вдовою; а сын, злополучными нами рожденный,
Бедный и сирый младенец! Увы, ни ему ты не будешь
В жизни отрадою, Гектор, - ты пал! - ни тебе он не будет!
Ежели он и спасется в погибельной брани ахейской,
Труд беспрерывный его, бесконечное горе в грядущем
Ждут беспокровного: чуждый захватит сиротские нивы.
С днем сиротства сирота и товарищей детства теряет;
Бродит один с головою пониклой, с заплаканным взором.
В нужде приходит ли он к отцовым друзьям и, просящий,
То одного, то другого смиренно касается ризы, -
Сжалясь, иной сиротливому чару едва наклоняет,
Только уста омочает и нёба в устах не омочит.
Чаще ж его от трапезы счастливец семейственный гонит,
И толкая рукой, и обидной преследуя речью:
- Прочь ты исчезни! не твой здесь отец пирует с друзьями! -
Плачущий к матери, к бедной вдовице дитя возвратится,
Астианакс мой, который всегда у отца на коленях
Мозгом лишь агнцев питался и туком овец среброрунных;
Если же сон обнимал, утомленного играми детства,
Сладостно спал он на ложе при лоне кормилицы нежном,
В мягкой постели своей, удовольствием сердца блистая.
Что же теперь испытает, лишенный родителя, бедный
Астианакс наш, которого так называют трояне,
Ибо один защищал ты врата и троянские стены,
Гектор; а ныне у вражьих судов, далеко от родимых,
Черви тебя пожирают, раздранного псами, нагого!
Наг ты лежишь! а тебе одеяния столько в чертогах,
Риз и прекрасных и тонких, сотканных руками троянок!
Все их теперь я, несчастная, в огненный пламень повергну!
Сделал ты их бесполезными, в них и лежать ты не будешь!
В сонме троян и троянок сожгу их, тебе я во славу!"

Так говорила, рыдая; и с нею стенали троянки.

(Илиада, XXII, 477-515.)

По существу, здесь конец поэмы. Но перед нами - эпос, свод народных песен. И значит, полагается эпилог. Что же сталось с телом Гектора? Как закончилась война? На первый вопрос "Илиада" отвечает. На второй, как ни странно, нет. Ответ на него - в следующей поэме, в "Одиссее".
В двадцать третьей песни "Илиады" к Ахиллу во сне является тень Патрокла и просит о погребении. Эта песнь и описывает погребение Патрокла с жертвоприношением троянских пленников и спортивными состязаниями в память погибшего.
Наконец двадцать четвертая песнь поэмы. Приам, отец Гектора, наущаемый богами и в сопровождении самого Гермеса, отправляется ночью в ахейский лагерь, чтобы выкупить тело сына. Сцена свидания Приама с Ахиллом требует цитирования, поскольку относится к сильнейшим в мировой литературе.

Старец, никем не примеченный, входит в покой и, Пелиду
В ноги упав, обымает колена и руки целует, -
Страшные руки, детей у него погубившие многих!
Так, если муж, преступлением тяжким покрытый в отчизне,
Мужа убивший, бежит и к другому народу приходит,
К сильному в дом, - с изумлением все на пришельца взирают, -
Так изумился Пелид, боговидного старца увидев;
Так изумилися все, и один на другого смотрели.
Старец же речи такие вещал, умоляя героя:
"Вспомни отца своего, Ахиллес, бессмертным подобный,
Старца, такого ж, как я, на пороге старости скорбной!
Может быть, в самый сей миг и его, окруживши, соседи
Ратью теснят, и некому старца от горя избавить.
Но, по крайней он мере, что жив ты, и зная и слыша,
Сердце тобой веселит и вседневно льстится надеждой
Милого сына узреть, возвратившегось в дом из-под Трои.
Я же, несчастнейший смертный, сынов возрастил браноносных
В Трое святой, и из них ни единого мне не осталось!
Я пятьдесят их имел при нашествии рати ахейской:
Их девятнадцать братьев от матери было единой;
Прочих родили другие любезные жены в чертогах;
Многим Арей истребитель сломил им несчастным колена.
Сын оставался один, защищал он и град наш и граждан;
Ты умертвил и его, за отчизну сражавшегось храбро,
Гектора! Я для него прихожу к кораблям мирмидонским;
Выкупить тело его приношу драгоценный я выкуп.
Храбрый! почти ты богов! над моим злополучием сжалься,
Вспомни Пелея отца: несравненно я жальче Пелея!
Я испытую, чего на земле не испытывал смертный:
Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!"
(Илиада, XXIV, 477 - 506.)

Гнев Ахилла смиряется. Он отдает Приаму труп Гектора и обещает троянцам перемирие на двенадцать дней для того, чтобы они могли достойно похоронить своего героя. Поэма заканчивается сценой погребения Гектора.

Рано, едва розоперстая вестница утра явилась,
К срубу великого Гектора начал народ собираться.
И, лишь собралися все (неисчетное множество было),
Сруб угасили, багряным вином оросивши пространство
Всё, где огонь разливался пылающий; после на пепле
Белые кости героя собрали и братья и други,
Горько рыдая, обильные слезы струя по ланитам.
Прах драгоценный собравши, в ковчег золотой положили,
Тонким обвивши покровом, блистающим пурпуром свежим.
Так опустили в могилу глубокую и, заложивши,
Сверху огромными частыми камнями плотно устлали;
После курган насыпали; а около стражи сидели,
Смотря, дабы не ударила рать меднолатных данаев.
Скоро насыпав могилу, они разошлись; напоследок
Все собралися вновь и блистательный пир пировали
В доме великом Приама, любезного Зевсу владыки.

Так погребали они конеборного Гектора тело.

(Илиада, XXIV, 788 - 804.)

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ
1. Каков зачин "Илиады"? Подумайте, встречались ли вам подобные зачины в произведениях других авторов.
2. Вспомните, каковы "земная" и "небесная" мотивировки поражения ахейцев, предшествовавшего основным событиям "Илиады" (по Ф.Ф. Зелинскому).
3. Кто и когда осуществил разбивку поэмы на песни (главы)?
4. Сколько лет длилась осада Трои?
5. Какова роль Одиссея в "Илиаде"?
6. Что такое апофеоз?
7. Чем отличается поведение Гектора от поведения Ахилла? Какой из героев ближе лично вам?
8. Из какой песни мы узнаём о высоком личном благородстве противоборствующих воинов?
9. В первой и второй книжках "Очерков..." мы не раз говорили о сходстве Гильгамеша и Ахилла. Какие сцены "О все видавшем" и "Илиады" особенно это сходство подчеркивают?
10. В каком произведении русской литературы вы встречались с мотивом коня, предвещающего своему хозяину смерть?
11. Есть ли, по вашему мнению, что-то общее между "Илиадой" и "Словом о полку Игореве"?

Люди как боги. От Сократа до Александра. Разговоры Сократа

Люди как боги. От Сократа до Александра. Большая энциклопедия Аристотеля и малая - Феофраста

Люди как боги. От Сократа до Александра. Три историка и один врач

Люди как боги. От Сократа до Александра. Идеи и утопии Платона

«Литература Древней Греции. Очерки истории зарубежной литературы»

Что в ахейском войске разразилась страшная ссора верховного полемарха Агамемнона и самого доблестного из героев – Ахиллеса.

Сцена разгорающейся ссоры – одна из самых значительных в поэме. Проследим, как описано сердце героя – Агамемнона (Ил. I, 101-104) и Ахиллеса (Ил. I, 188-194). Обратим внимание, что герой мыслит сердцем – грудью, диафрагмой, не головой.

От сонма воздвигся

[Мощный] герой, пространно-властительный [царь] Агамемнон,

В негодованье, ― великой в груди его мрачное сердце

Злобой наполнилось; очи его засветились как пламень.

Ил. I, 101-104

Состояние души Агамемнона описано так:

– он «негодующий» – ἀχνύμενος;

– его «сердце (φρένες) вовсе черно» или «черно на обе стороны»: ἀμφιμέλαιναι – обоюдочерно;

– оно наполнилось «злобой» (μένος).

Нам встретилось важное понятие в антропологии Гомера – сердце фрéнес 1 . Значение этого термина – «грудь, сердце, душа», «мышление, мысли», а также – «грудобрюшная преграда». Сердце френес – это «сердце в груди» (так в переводе Гнедича), сердце в нижней части груди, на уровне диафрагмы. Отсюда становится понятным, почему «сердце» Агамемнона – «черно в обе стороны»:

диафрагма героя волнуется и бросает черные мысли вверх и вниз… Возникает картина, как у Агамемнона – «обоюдочерно грудобрюшье».

У Гомера сердце фрéнес связывает душу и тело 2 . Черные мысли сердца прошли по всему телу Агамемнона.

Агамемнон угрожает Ахиллесу отнять его бранную награду. Ахиллес отвечает сначала непосредственно сердцем. И это тоже будет картина: «сердце» (ἧτορ) 3 в груди, «в персях» (ἐν στήθεσσιν) героя «колеблется надвое»:

Горько Пелиду то стало: могучее сердце

В персях героя власатых 4 меж двух волновалося [мыслей]:

Или, немедля исторгнувши меч из влагалища острый,

Встречных рассыпать ему и убить властелина Атрида;

Или свирепство смирить, обуздав [огорченную] душу…

Ил. I, 188-192

В волосатых персях Ахилла заклубилось «свирепство», злоба (χόλος)… «Душа» (θυμός) пришла в волнение. Герой не знает, что делать, он еще не решился… «Мощное сердце колеблется надвое»… но рука! Рука уже на мече и медленно из-вле-ка-ет меч…

Убить властелина Атрида?

Или свирепство смирить, обуздав огорченную душу?

В миг, как подобными думами разум и душу волнуя 5 ,

Страшный свой меч из ножен извлекал он, ― явилась Афина.

Ил. I, 191-194

Афина явилась в последний момент: если бы герой извлек меч, была бы схватка насмерть между Ахиллесом и Агамемноном. И то был бы конец Троянский войны – ахейцы бы сняли осаду и ушли.

Мы знаем, что так не могло быть: в божественном мире принято другое решение (чтобы погибла Троя и кончился век героев). Афина явилась унять гнев героя.

Однако унять гнев Ахиллеса («гнев, богиня, воспой») непросто и Афине. Прежде, чем что-то сказать герою, богиня останавливает его физически: она хватает Ахиллеса за волосы. Сама остается позади…

Представим, как Ахиллес – рука на мече – стоял пред собранием, когда Афина, невидимая для ахейцев, схватила его за кудри. Ахиллес запрокинул голову… медленно лицом оборотился назад… Никто не понимает, что с ним происходит, его перекрутило. Впрочем, приступы безумия для героев не редкость.

Афина является впервые в «Илиаде» – как укротительница гнева. Богиня знает сердце героя и, запрещая касаться противника , дает Ахиллесу свободу.

Афина,

Став за хребтом, ухватила за русые кудри Пелида,

Только ему лишь явленная, прочим незримая в сонме.

Он удивился и, вспять обратяся, познал несомненно

Дочь громовержцеву: страшным огнем ее очи горели…

Сыну Пелея рекла светлоокая дщерь Эгиоха:

«Бурный твой гнев (μένος) укротить я, когда ты бессмертным покорен,

С неба сошла...

Кончи раздор, Пелейон, и, какими ты хочешь, однако

Только словами язви, но рукою меча не касайся».

Ил. I, 196-200; 206-208; 210, 211

Афина разрешила Ахиллесу «браниться ». Ахиллес сделает... Во всем гомеровском эпосе нет брани и ругани более совершенной, обстоятельной и изящной. И смысл ее конечный замечательно утвержден. В этом сказалось воспитание Ахиллеса: его кентавр Хирон воспитывал и обучал искусствам мусическим и воинским.

Ахиллес умеет браниться красиво и так страшно, как страшен Тартар, бездна ниже Аида:

Начал Пелид, и, как Тартар жестокими (ἀταρτηροί), снова словами

К сыну Атрея вещал и отнюдь не обуздывал злобы (χόλος)…

Ил. I, 223, 224

Насколько своевременными и точными были действия Афины, когда она усмиряла гнев героя, мы можем судить по тому, что этот гнев породил и слова тартарские , и крайнюю жестокость, ибо Ахиллес посчитал, что Агамемнон совершил такое преступление (ата ), кара которого распространяется на других и непричастных и может стать для своего войска всеобщим бедствием 6 . Ахиллес пожелал воздерживаться от битв, пока не загорится ахейский корабль.

Герои эпоса – это смертные «полубоги». Что такое гнев героя, можно понять, только если посмотреть на него из другого мира – бессмертных богов.

После того, как в честном поединке Менелай одолел Париса и поверженный Парис был похищен с поля боя Афродитой, действие переносится на Олимп. Зевсу «вдруг» захотелось «поиздеваться» над женой – поддразнить, раздражить ее (скоро он об этом пожалеет):

Вдруг Олимпиец Кронион попробовал Геру прогневать

Речью язвительной; он, издеваясь беседовать начал.

Зевс предлагает отдать победу Менелаю и положить мир между племенами. Непонятно: во-первых, Менелай действительно победил; во-вторых, почему же Зевс говорит с издевкой (буквально, «глядя искоса, лукаво»)? Ведь Гера ратует за ахейцев и Менелая. Да, против троян и Париса. Какое чувство сильнее в Гере – любовь к Менелаю и ахейцам или ненависть к Парису и троянам?

Зевс знает жену: «свирепая злоба» победит в ней любое чувство. Диалог Зевса и Геры позволяет нам заглянуть в душу героя и ужаснуться. Ибо, сколько бы мы ни всматривались, мы не увидим пределов гнева и злобы в этой душе.

Скрепимся и заглянем в эту бездну вместе с поэтом. Зевс, зная Геру, с издевкой говорит о мире. Гера и Афина вознегодовали:

Но Афина смолчала; не молвила, гневная (σκυδζομένη), слова

Зевсу отцу, а ее волновала свирепая злоба (χόλος ἄγριος).

Гера же злобы (χόλον) в груди не вместила, воскликнула к Зевсу:

«Самый ужасный (αἰνότατε), ― Кронион!..

Я обливалася потом… Коней (!) истомила,

Рать подымая на гибель Приаму и чадам Приама».

Ил. IV, 22-25, 27, 28

Похоже, Зевс сразу пожалел, что затронул такие чувства, и он говорит, какие чувства:

«Ах ты, жестокая 7 ...

Если б могла ты, войдя во врата и троянские стены,

Ты бы пожрала сырых и Приама, и всех Приамидов,

И троянцев других, ― лишь тогда исцелила бы злобу (χόλον)!»

Ил. IV, 31, 34-36

Предел жестокости – « пожирание сырого» (ὠμός) мяса врага. Боги на такое способны, конечно, в переносном значении, а герои – буквально способны.

Герой Тидей (отец Диомеда), раненный насмерть, расколол отрубленную голову врага и выпил его мозг… Афина, которая до этого покровительствовала славному воину Тидею, «прониклась величайшим отвращением к поступку Тидея и возненавидела» (Apoll. III, 6, 8).

«Съесть сырым» был готов Ахиллес Гектора (Ил. XXII, 347). Съесть кого-то сырым могло означать «съесть живым»: мать Гектора желала у Ахиллеса – «впившись во внутренность, печень сжирать» (Ил. XXIV, 212, 213). – Такова, говорит Зевс, жестокость Геры.

А что Зевс? Участь Трои решена. Зевс «согласен душой несогласный»: Троя будет разрушена, из всех городов – самый почитаемый Зевсом город. И он ставит жене условие (Ил. IV, 42): если он сам захочет разорить любимый для Геры город, то

Злобе (χόλον) моей чтоб ни в чем не препятствовать, дай допущенье.

Может быть, эти слова остановят Геру? Гера отвечает:

Три для меня наипаче любезны ахейские града:

Аргос, холмистая Спарта и град многолюдный Микена,

Их истреби, если сердцу (κῆρ) они ненавистными станут.

Я не вступаюсь за них и отнюдь на тебя не враждую.

Гнев героический решительно преобладает над любовью, гнев преобладает здесь надо всем. Это важно знать о душе человеческой:

гнев сам по себе беспределен, никакой меры в себе не содержит. Герой причастен этому беспредельному чувству. Вопрос в том, как он может с этим жить.

Гнев, злоба – чувство мучительное, ранящее. Ахиллес, сидя при кораблях, «гнев сокрушительный сердцу (θυμαλγής) питает» (Ил. IV, 513), это – напряжение, «ранящее душу» (Теогония, 629), оно требует исхода; злоба требует «исцеления» (Ил. IV, 36), действия , войны. В гневе герой сражается… А можно ли жить гневом?

Человек жить гневом не может, потому что гнев не содержит в себе предела и меры, а без них человек сходит с ума.

Герои, к слову, часто сходили с ума (как оба Аякса или Геракл), но дело в том, что герой – это и смертный человек, и полубог (или потомок богов) – такой человек, который ищет и ощущает от богов поддержку в своем беспредельном самоутверждении. Эллинские боги – героичны, эллинский герой – полубог (персонаж мифа, не истории). Герой почти всегда сражается вместе с богом, который воздвигает в нем гнев и злобу.

Герой в гневе извне – от богов – получает духовную помощь: в поле их действия он геройствует, оставленный ими – гибнет.

Не смог бы Ахиллес, сидя при кораблях, так долго «питать сокрушительный сердцу гнев», если бы не помощь богов. Об этом Ахиллесу в лицо говорит Аякс Теламонид в IX песне «Илиады» (624-642), и эти слова такая же ясная квалификация преступления Ахиллеса, какими были его слова в отношении Агамемнона:

Ахиллес мирмидонец

Дикую в перси вложил и великой ярости душу!

Вложил в перси μεγαλήτορα θυμόν – душу великой (жизненной) силы, великого (движения) духа. Ахиллес как-то вложил себе душу – которая больше, чем душа. Герой содержит внутри своей груди нечто рвущееся за пределы ; так в переводе Гнедича: «Ахиллес мирмидонец дикую в сердце вложил, за предел выходящую гордость».

Страшный! Не обращает вниманья на дружбу соратных!

Дружбу, какою мы в стане его отличали пред всеми!

[Смертный, с душою] бесчувственной (νηλής)! Брат за убитого брата,

Даже за сына убитого пеню отец принимает;

Самый убийца в народе живет, отплатившись богатством;

Пеню же взявший и сердце (καρδία) свое, и отважную душу (θυμός) -

Все наконец укрощает; но в перси тебе положили

Боги бессмертные злобную неукротимую душу,

Все ради девы единственной!..

Речь Аякса – о душе (θυμός) героя. Ахиллес вложил в перси дикую – «великого сердца душу». И боги вложили в перси Ахиллеса душу – неукротимую и злобную. В деле поддержания героического гнева герой и боги действуют совместно.

«Сотрудничество» бога и человека на языке богословия 8 так и называется: «синергия » – συνεργία (сотрудничество, взаимосодействие).

Человек должен быть готов к синергии.

В случае Ахиллеса мы видим, что герой сначала должен сам расширить свою душу до размеров «великого порыва духа», затем боги вкладывают ему в перси душу, соответствующую порыву. Так кратковременное упрочивается, неестественное приобретает устойчивость. Аякс прямо высказал Ахиллесу одну из главных мыслей героического эпоса:

бесконечный гнев могут питать боги, и с помощью богов – герой, великого сердца человек.

Аякс просит Ахиллеса, ни много ни мало, переменить душу: «вложить в себя милосердную душу» – ἵλαιον θυμόν. Бесчувственный, «немилостивый» (νηλής), будь милостивый:

Так, заложи же в себя милосердую душу!

Собственный дом свой почти; у тебя под кровом пришельцы

Нам не разрушить Трои, с широкими стогнами града!

Ил. II, 135-141

Агамемнон уверен, что услышит единодушный протест войска… Ан, нет, упоминанием о доме и близких – «в персях ахеян сердца (θυμόν) взволновал Агамемнон всех и во множестве», и они… побежали. Побежали к кораблям, чтобы спустить их на воду и немедля плыть домой. Причем ахейцы бегут к кораблям с таким же воодушевлением, с каким они ходят в бой (ст. 142-154), а это очень сильное движение духа… Насколько оно сильное?

Настолько, что могло бы пересилить Судьбу!

Так бы Судьбе вопреки возвращение в домы случилось…

Но ничего не может «случиться» (ἐτύχθη) судьбе вопреки или – «сверх того, что есть судьба» – ὑπέρμορα. В последний момент вмешались и бегство ахеян остановили богиня и человек.

Афина и Одиссей. Эти два имени имеют особое значение при анализе текста «Илиады». Сейчас впервые увидим, как богиня и ее любимый герой действуют совместно. Все войско ахеян явило колоссальную силу желания – единый героический порыв, но с отрицательным знаком: бежать и спасаться.

Гера взволновалась, просит Афину остановить бегущих. Но как можно остановить такое мощное движение целого народа? Гера просит Афину (Ил. II, 164 сл.):

Убеждай ты каждого мужа

В море для бегства не влечь кораблей обоюдувесельных.

Что ж, богу , может быть, и по силам удержать целое войско, да еще убеждать каждого. Что делает Афина? Сама ли она выполняет просьбу Геры? Нет, она находит Одиссея, «разумом (μῆτιν) равного Зевсу» (Ил. II, 169), и вдохновляет его, человека , на этот подвиг. Посмотрим внимательно, как она это делает.

В Первой песне Афина, для того чтобы укротить гнев Ахиллеса, проникла в его сердце и со властью велела ему, что называется, отводить душу – в речах, не прибегая к насилию. И во Второй песне мы видим, что Афина проникла в сердце Одиссея. На всем огромном побережье под Троей только один человек, наблюдая бегство ахеян, сердцем чувствовал, что происходит… Что за человек – Одиссей?

Когда-то, до войны, Одиссей готов был нарушить священную клятву и пожертвовать славой , чтобы не покидать Итаки. После окончания Троянской войны Одиссей попал на остров к бессмертной богине, где ему было обещано бессмертие (!), если он останется на острове.

Одиссей не пожелал, напротив, он был готов отказаться от бессмертия , чтобы вернуться на родину. Этот мотив – «отказ от бессмертия» – неоднократно встречается в мифах. У Одиссея этот мотив имеет такое звучание: бессмертие вдали от родины и в разлуке с любимыми – хуже смерти. Уж если кто под Троей и желал вернуться домой, так это Одиссей. Что он должен чувствовать теперь, когда ахейцы уже рвут подпоры из-под кораблей и очищают рвы, чтобы спустить их на воду (Ил. II, 153 сл.)?

Рвы очищают; уже до небес подымалися крики

Жаждущих в домы; уже кораблей вырывали подпоры.

И корабли пошли… пошли на воду… Открыт путь домой! Одиссей

Думен стоял и один доброснастного черного судна

Он не касался: боль в нем и сердце и душу пронзила.

Ил. II, 170, 171

И сердце (кардиа ), и душу (тюмос ) героя «постигло страдание», боль, горе, скорбь – точно такая же «боль, горечь» (ἄχος), которая поразила душу Ахиллеса, когда он выслушал оскорбление от Агамемнона (Ил. I, 188). Но Ахиллес испытал боль гнева за умаление своей чести, Одиссей сердцем и душой восскорбел об общей беде… Великой души человек! Великого чувства!

В Одиссее есть что-то большее, чем жажда бессмертной героической славы, больше, чем желание бессмертия, большее, чем свое, даже так горячо любимое.

О героях осталось множество сказаний, которые в большинстве имеют одну особенность: герой переходит какую-то черту и гибнет со славой. Герой часто совершает преступление и против родича, и против бога. Герой – мощное самостное существо:

герой действует «самоубийственно» (αὐτοφόνος), «автономно» (αὐτόνομος) и «своенравно» (αὐτόγνωτος) 9 . И одновременно герой способен к самоотречению…

Одиссей – таков. Такого человека «обрела» Афина на морском берегу под Троей и проникла ему в сердце. Такой человек и в одиночку – с божьей помощью – сможет остановить обезумевший народ. Одиссей – готов к синергии.

Бог-сердцеведец (дева Афина, богиня мудрости) и человек глубокого сердца (многоумный и многострадальный Одиссей) способны к синергии.

Вершиной синергии божественного и человеческого в троянском мифологическом цикле будет, конечно, «троянский конь». Афина знает сердце троянских героев и через Одиссея подскажет ахейцам путь к нему: как можно проникнуть за стены Трои. Остальное герои смогут сделать сами... если они решатся погрузиться в чрево коня.

Как Афина помогла Одиссею «обратить» целый народ – от кораблей к площади собраний? Произнесла несколько слов ободрения и передала повеление Геры: «Убеждай ты каждого мужа». Остальное герой сделает сам... если он догадается, как действовать.

Одиссей стремительно сбрасывает верхнюю ризу и вооружается. Чем? Какое оружие здесь может помочь? Он берет… скипетр Агамемнона.

«Золотой», обложенный золотом, «отцовский вовеки не гибнущий скипетр» Агамемнона был хорошо известен всем ахейцам: это – видимый знак (символ) царской власти.

Вооружившись этим символом, Одиссей и бросается «убеждать каждого мужа». Этим символом он их испытывает, им же и карает ослушных.

К царям и «знаменитым» мужам Одиссей обращался «кротко»… но со скрытой угрозой: может быть, Агамемнон испытывал вас? «Гнев (θυμός) велик царя, питомца Зевса, честь же его от Зевса, и любит его мудрый Зевс» (Ил. II, 196, 197). Здесь перед нами тот случай, когда слово «тюмóс» – у Гомера «душа, дух» – обозначает также «гнев». Одиссей как бы говорит: берегись Агамемнона, герой «великодушен» – «великогневен».

С такой речью Одиссей обращался к тем, кто, увидев символ царской власти, вспоминал о царе и о Зевсе. Если же он встречал кого-либо «шумного меж народа», кто не вразумлялся при виде скипетра (кто, как бы мы сказали, не обладал символическим мышлением), против того Одиссей использовал скипетр… как палку. Эта палка была увесистая: Агамемнон «опирался на скипетр», когда вещал к ахейцам (Ил. II, 109). А уж, ударив ослушника, Одиссей затем вразумлял его:

Нет в многовластии блага; да будет единый властитель.

Этот стих (Ил. II, 204) станет политическим лозунгом в исторические времена.

Так, используя символ (скипетр) то как орудие убеждения , то как оружие , Одиссей отвратил ахейцев от бегства. Все вернулись на площадь собраний, расселись и успокоились. Тогда и Одиссей может сказать слово (Ил. II, 278 сл.).

Восстал Одиссей градоборец,

С скиптром в руках; и при нем светлоокая дева Паллада.

Это была великая речь Одиссея о пророчестве в Авлиде, пророчестве о победе на десятый год войны 10 . Соратники Одиссея поняли его: он рек, они ответили , и окрестность ответила, и корабли ответили:

Рек, - и ахеяне подняли крик; корабли и окрестность

С страшным отгрянули гулом веселые крики ахеян.

Ил. II, 333, 334

Афина также является в «Илиаде» (II песнь) в решительный момент, когда нужно исправить превратное движение ума . Оно исходило, как ни странно, от старейшего и умнейшего из героев-царей под Троей, от Нестора.

После того, как слово сказал Одиссей «многоумный», а ахейцы готовы к битвам, слово берет мудрый старец Нестор. Гомер с очевидным умыслом близко сопоставляет речи разумнейших из царей, воевавших под Троей. Момент критический. Что скажет Нестор?

Он, конечно, утверждает призыв Одиссея – воевать до победы. Но сразу мы чувствуем и различие. Одиссей вдохновляет бойцов, Нестор – для начала – предлагает карать дезертиров (Ил. II, 357 сл.):

Если же кто-либо сильно желает лишь в дом возвратиться,

Пусть корабля своего многовеслого он прикоснется:

Прежде других, [малодушный], найдет себе смерть и погибель.

Нестор дает Агамемнону разумный совет (ст. 360-368). Нужно разделить воинов на племена (филы), а племена – на колена (фратрии):

Воев, Атрид, раздели ты на их племена и колена;

Пусть помогает колено колену и племени племя…

Всяк за себя ратоборствовать будет.

Если Нестор советует разделить войско по филам и фратриям, из этого не следует, что главным было построить войско по принципу родовых связей. Главным было – построить войско, разделить его на полки, вести в бой построенные полки, а не толпы воодушевленных бойцов. Совет Нестора – это свидетельство, что разделения на полки во всем войске в целом – не было.

«Всяк за себя ратоборствовать будет», а царь узнает, «кто из вождей иль народов робок иль мужествен» (ст. 365, 366). – Такой полезный совет Нестор дает Агамемнону. Герой, согласно Нестору, перестает быть решающей фигурой на войне: основной боевой единицей становится полк. Не все решается героическим духом воинским, многое зависит от искусства полководца. Вот он – ум Нестора:

в уме Нестора век героев уже закончился.

Задача момента, думает Нестор, в том, чтобы заставить сражаться все войско и казнить беглецов. В собственно «исторические времена» войны вели так, как советует Нестор. Иное дело мифологическое (и в этом смысле доисторическое) время. В героическое время:

– один воин может решить исход сражения, и ни его единственность, ни число врагов значения не имеют;

– но и рядовые воины – отнюдь не пассивны, они полны яростного боевого духа, экстатичны, непредсказуемо сильны, духом едины , и их сила не зависит от их числа: они – несчетные .

Герой-царь и рядовые бойцы героических времен схожи в том, что, когда они «в духе», к ним одинаково неприменима категория количества – в том смысле, что исход героического сражения нельзя «рассчитать». Поэтому гнев «одного», славнейшего, Ахиллеса – гибель для многих и многих воинов (своих, ахейцев).

Поэтому героическое войско Гомер сравнивает

– или с нерасчленимой стихией (волны, ветер, пожар, туча);

– или с несчетной стаей птиц, роями пчел, мух, необъятными стадами;

– или с необозримым полем цветов, трав, колосьев.

Агамемнону пришелся по душе совет Нестора – разделить войско на полки. Народ расходится по кущам и приносит жертвы богам (Ил. II, 400 сл.):

Жертвовал каждый из них своему от богов вечносущих,

Смерти избавить моля и спасти от ударов Арея.

В своей речи перед войском Одиссей напомнил ахейцам о жертвоприношении, которое они совершили в Авлиде пред тем, как отплыть на войну. Там жертвоприношение было общее, Зевсу, с мольбой о победе. Здесь жертвы приносят раздельно, буквально, «один – одному, другой – другому из вечных богов», с молитвой о спасении (то есть о себе).

Если бы исполнился совет Нестора, война потеряла бы собственно героический характер, что, как мы понимаем, не могло произойти…

Опять «критический момент» в действии поэмы… Совет Нестора принят – война под Троей на глазах теряет героический дух. Герои ахейцы готовы позабыть, что они герои. Боги должны вмешаться. Кто из богов?

Кто укротил гнев Ахиллеса? – Афина.

Когда ахейцы возжелали вернуться домой, кто их обратил к должному? – Афина.

Когда разум Нестора грозил разрушить весь героический строй битвы за Трою, кто должен был вмешаться?

Афина подняла эгиду.

Много веков спустя, после Гомера в греческой культуре сложился взгляд, что душа человеческая – трехсоставна: имеет умную, гневательную и вожделетельную части.

Гнев, вожделение, разум, – у Гомера их укротить, направить, сладить может Афина – дух-сердцеведец.

Афина подняла эгиду и восставила героический дух войска. «Эгида» – значит сделанная из «козьей» шкуры; здесь – или щит, или другой доспех, покрытый козьей шкурой 11 . На эгиде – голова Медузы Горгоны.

Быстро цари, вкруг Атрида стоявшие, Зевса питомцы,

[В длани] имея эгид ― драгоценный, нетленный, бессмертный:

Сто на эгиде бахром развевалися, чистое злато,

Дивно плетенные все, и цена им ― стотельчие каждой.

Ил. II, 445-449

В символике Гомеровского эпоса 100 – это число предельно большое, даже не число, а такая полнота, к которой уже ничего нельзя прибавить. Что же тогда «100 помноженное на 100»?! Что происходит с душой человека, выступающего «под эгидой»?

Афина подняла над войском эгиду, и

Всем во мгновенье война им [кровавая] ― сладостней стала,

Чем на судах возвращенье в любезную землю родную.

Ил. II, 453, 454

И далее – серия изысканнейших сравнений: с чем только ни сравнивает поэт ахейское войско! Одно сравнение следует за другим, это каскад, подобного ему нет в поэмах Гомера. Войско ахейцев – как «огонь истребительный на горных вершинах», как «птиц перелетных несчетные стаи», как листы на деревьях, как цветы на лугу, и наконец, как мухи, что на скотном дворе весной вьются у парного молока. И заключение (Ил. II, 472 сл.):

Так против троян космовласны данаи

В поле стояли и, боем дыша, истребить их горели.

Вот что сделала Афина – подняла эгиду и разрушила совет Нестора. Когда герои «в духе», к ним разумные категории – построение по филам и фратриям, счет-расчет – неприменимы. Войско героев построено иначе и крепче, чем самый искусно обученный полк.

Ахейцы были под Троей – герои. Когда ахейцы в массе поколебались и готовы были поступиться своим героическим духом, Афина вернула их на правые стези – вернула героев им самим. Богиня показала самим ахейцам, что они способны идти под эгидой, и это вновь был спасительный случай синергии.

Возможна героическая синергия бога и человека, ее кульминация – подвиги Диомеда. Афина – вновь Афина – дважды воодушевляла, распаляла гнев героя, в третий раз она сражается с ним сама.

Здесь необходимо вспомнить, что Афина не просто воительница, она из богов – сама герой 12 . Афина – Паллада: Афина убила самого близкого ей человека (Палладу), приняла имя убитого человека и тем стала причастна судьбе героев.

Гомер в «Илиаде» представил такой случай героической синергии бога и человека , Афины и Диомеда, который являет свою благость, а по великости и геройству не может быть превзойден. Герой должен был проявить готовность к такой синергии; нужно проследить, как герой Диомед восходил от силы в силу.

В первый раз Афина зажгла «от щита и шелома» Диомеда пламень, блеском подобный «звезде позднего лета», Сириусу. Блеск этой звезды, когда она восходит в конце лета на небосклоне, – чист и ярок: звезда «омылась в волнах Океана», который окружает землю со всех сторон. Яркий свет Сириуса, как чувствовали древние, – зловещий, жгучий, острый. Чистый и зловещий – такой свет зажгла Афина «вкруг главы и рамен Диомеда». Представим зрительно этого сиятельного воина:

В оное время Паллада Афина Тидееву сыну

Крепость (μένος) и смелость (θάρσος) дала, да заметнейшим он между всеми

Аргоса воями будет и лучшую славу (κλέος) стяжает.

Огнь от щита и шелома зажгла, что без устали светит,

Блеском подобный звезде той осенней, которая в небе

Всех светозарнее блещет, омывшись в водах Океана, ―

Пламень подобный зажгла вкруг главы и рамен Диомеда

И устремила в средину, где большинство волновалось.

Диомед сразу свидетельствует геройский дух тем, что пеший (Ил. V, 13) устремляется на колесницу врага. Читая «Илиаду», мы убеждаемся:

герой в полноте своей человеческой природы это – воин на колеснице.

Но бывают особые моменты в жизни героя, когда он оставляет колесницу и, «надежный на ноги», как бы вобрав в себя силу конной упряжки, слив в себе две природы, коня и человека, сражается один, пеший с войском врагов.

Кони с колесницей становятся герою помехой. В этот момент герой – страшен, зрительно уподобляется коню.

В этом уподоблении и соединении двух природ (коня и человека) – апофеоз, – божественный момент славы героя. Достичь такого состояния духа и удостоиться такого сравнения (с конем) – удел очень немногих из героев-царей.

Постоянный эпитет, которым украшен герой – «конеборец », но этот эпитет не украшающий, в нем заключено сущностное определение героического духа: для того, чтобы вобрать в себя силу и дух коня , соединить в себе две природы, животное нужно укротить совершенно. Герой по существу – конеборец. А конь – это символ, который помогает понять сердце героя, невидимый глазу дух героя. Конь – это символ героического бессмертия, бессмертной славы.

В таком духе и так, что всем стало «явно, заметно» (ἔκδελος), «да лучшую славу стяжает» (Ил. V, 2,3), с очевидной помощью бога-героя Афины Паллады – «пеший» геройствует Диомед.

Диомед, пеший, «носится вихрем, реет» (ст. 87) по бранному полю, бросается (ст. 98) туда и сюда. А поскольку он посредине схватки, то, глядя на него, нельзя точно сказать, с кем он воюет (Ил. V, 87-89):

Да, Диомеда вождя не узнал бы ты, где он вращался,

С кем воевал, с племенами троян, с племенами ль ахеян?

Реял по бранному полю, подобный реке многоводной…

Лучник Пандар прострелил Диомеду правое плечо. Возничий Диомеда, став за спиной друга, обламывает хвост стрелы и вытягивает ее из раны за острие: страшная сквозная рана. «Но героя стрела не смирила» (Ил. V, 106). Диомед молится Афине (ст. 118):

Дай подойти на копейный бросок и убить того мужа…

Какое неистовство: герой уверен, что и раненый в правое плечо – сможет метнуть копье. Ему надо только сблизиться с лучником. Он не просит силы, он ищет битвы.

Афина второй раз воздвигает дух Диомеда, превыше прежнего. Что же это будет? Был ли кто из смертных ранее одержим такой яростью и силой? Да, – говорит Афина, – Тидей, отец Диомеда.

Афина говорит Диомеду (ст. 126 сл.):

В перси тебе я послала отеческий дух (μένος) сей бесстрашный,

Коим, щита потрясатель, Тидей обладал, конеборец.

Бесстрашный дух Тидея описан исключительным эпитетом – потрясатель щита ? Что делал Тидей, потрясая щитом?

«Мал был ростом Тидей, но был он воитель!» (Ил. V, 801) Малый ростом Тидей, думается, кричал и тряс над головой щитом – так, что за версту было страшно и ясно каждому, что он великий воин. (Русское «воин», возможно, происходит от глагола «выть» – так страшно кричать, чтобы самому дохнуть силы, а врага устрашить.)

Афина вдохновила Диомеда: теперь он, один из Эпигонов 13 , может сравниться духом и славой с отцами, героями старших поколений. Поэт сравнивает Диомеда с раненым львом: рана только пробудила в звере силу (Ил. V, 134-143).

С простреленным плечом, но в обновленном духе Диомед начинает свирепствовать и поражать троян. Диомед поразил 8 героев (V, 144-165). Гомер нигде не называет числа, но оно присутствует в тексте: девятым будет ранивший его лучник Пандар. Десятой будет Афродита. Десять «зараз » (за один раз, в одной схватке) пораженных врагов – число достаточное для того, чтобы герой покрылся бессмертной славой. Однако относительно Афродиты могут возникнуть сомнения, не потому что она женщина, а потому что она – «не от мощных богинь, кои битвы мужей управляют» (см. Ил. V, 331, 332). Может быть, Афродита «не в счет»? Чтобы сомнений не было, Диомед поразит еще одного… бога войны Ареса! Точно десять! Все это будет единая схватка. Число, нигде не названное, прославляет героя. Какое «чувство числа » у Гомера и его слушателей!

Девятой жертвой Диомеда был Пандар, стрелой поразивший Диомеда. Пандар выступил вместе с Энеем (сыном Афродиты). Эней предлагает Пандару войти в его колесницу. У Энея знаменитые кони – кони Троса 14 . Эней и Пандар надеются на коней Троса: победим или убежим, – и атакуют Диомеда.

Завидев их, возничий Диомеда советует другу (ст. 249):

Стань в колесницу, и вспять мы уклонимся; так не бросайся.

Диомед:

Не говори мне о бегстве!..

Пренебрегаю я тем, чтоб подняться на коней; как видишь,

Так против них я иду. Трепетать не велит мне Афина.

Ил. V, 252, 255, 256

Апофеоз Диомеда: он выступает пеший против колесницы с конями Троса.

Копье Пандара пробило щит Диомеда и ударилось в броню. Ответный удар Диомеда такой силы, что – «метнулись Тросские кони» (ст. 295). Пандар убит ударом в голову:

Рухнулся он с колесницы, взгремели на падшем доспехи.

Эней не бежит, защищает тело погибшего друга и воинским криком – «ужасно кричит». Диомед поражает Энея камнем:

Та каменюка... великая тягость, какой не поднять бы

Двум человекам из ныне живущих.

Ил. V, 302-304

Конец бы пришел Энею, но Афродита похищает раненого сына. С Энеем она похищает и десятого героя, которого если бы поразил Диомед, то покрылся б бессмертною славой. Герой очень чувствителен к такого рода вещам: Диомед пеший «догнал» Афродиту и копьем ранил ей руку. Афродита бежит от героя, Диомед грозно ее напутствует… Афродита говорит о Диомеде (Ил. V, 362):

Ныне таков Диомед, что и с Зевсом отцом он сразился б.

*
Расстановка сил на поле боя меняется: на стороне троян выступает сам бог войны Арей (Арес). Гектор вместе с Аресом убивает шестерых ахейцев (Ил. V, 705-707). Число убитых не названо, но слушатели Гомера чувствовали, что Гектор был близок к великому свершению – «зараз» семерых убить. Это же взволновало и ненавистниц троян, Геру и Афину.

Пора, считает Гера, Афине вмешаться в битву. Гера так этого желает и так спешит, что – «сама, устремясь, запрягала коней златосбруйных» (с золотым налобником). Заметим, как герой любит коней: Гере, а она – «богиня старейшая , дочерь великого Крона» (ст. 721), – совсем не зазорно возиться с конями и их запрягать.

Следует – исполненное любования – описание колесницы. Колесница Афины – воплощенная красота, «диво для взора» (ст. 725). Колеса хранили отдельно от колесницы, Гера их прилаживает. Колеса какие – спицы, ободы, шины, ось, ступицы! Кузов колесницы, ремни крепления, скобы, дышло, ярмо, нагрудный ремень – все это такие детали боевого снаряжения, что от каждой зависела жизнь воина. И еще каждая деталь красивая, а в целом колесница – ладная, прочная, драгоценная, блестящая (ст. 720-732).

Гера запрягла. Афина тоже вооружается: прежде всего –

Бросила на плечи, грудь покрывая, эгиду ужасную

[Всю] в бахромах…

Шлем о двух шишках она золотой на главу возложила

Четверобляшный, ― он ста бы градов ратоборцам был впору.

Ил. V, 738, 743, 744

Последний стих вызывал недоумение у комментаторов: сто городов , ратоборцы ста городов? – слишком большое число, чтобы укрыться под одним шлемом. Тем более, что вооруженная Афина, хотя и тяжела, и велика, но соразмерна человеку 15 .

Шлем Афины совсем не был гигантским сооружением. Число 100 имело у эллинов символическое значение – «сколько бы ни было ». Слова, что шлем Афины мог покрыть бойцов из 100 городов, означают, что он мог бы сплотить воинов (сделав их как один человек) и защитить всех, кого Афина пожелает, «сколько б их ни было ». Чудесная у богини эгида (в 100 бахром косматая), под стать и шлем (на 100 градов защита).

Колесница, эгида, шлем – все это приготовления чрезвычайные. Что-то будет!

Гера требует, чтобы Зевс «вознегодовал» на Арея, который – «зряшно» (μάψ) и «не по порядку (непорядочно, некрасиво)»: οὐ κατὰ κόσμον – погубил столько ахейцев, «безумец (ἄφρων), ничего он о должном (θέμιστα) не знает» (Ил. V, 759, 761).

Гера требует для себя полномочий, сознавая, что никто ее лично на бой не пошлет. Зевс велит сражаться Афине, ее эпитет (ст. 765) – «(победы) добытчица» или «(доставляющая) добычу» (Гнедич перевел: «богиня победы»).

Санкция получена. Зевс разрешает Афине унять Арея. Должны сразиться два божества войны . Будем искать различие в их характере, оно проявится скоро.

Сама ли богиня сразится с Ареем? Афина вновь находит человека – Диомеда.

Афина и Диомед – пример героической синергии бога и человека. Бог и человек пойдут войной на то зло, какое несет с собой война.

Но в каком сейчас состоянии герой? Диомед был ранен стрелой в правое плечо, он стоит , не выпуская щита из левой руки, и этой же рукой он отирает «черную кровь» 16 с правого плеча.

Таким нашла Афина героя (V, 794-798):

Видит царя у своей колесницы; близ коней он стоя,

Рану свою прохлаждал, нанесенною Пандара медью.

Храброго пот изнурял под ременем широким, держащим

Выпуклый шит: изнурялся он пóтом, рука цепенела,

Но, зажимая ремень, отирал он кровавую рану.

Афина, дважды вдохновлявшая Диомеда, обращается теперь к его внутренним силам. Богиня близко подходит к герою и «склоняется к ярму колесницы». Афина, кони и Диомед – живописная группа... Поднимается взаимная решимость выйти на бой.

Афина Диомеду:

Я же тебя побуждала, чтоб бился ты истово-рьяно!

Но иль усталость от подвигов члены твои охватила?

Или связала бездушная робость? И после сего ты

Сын ли Тидея? Потомок Ойнея душой бранолюбца?

Ил. V, 810-813

И деда вспомнили! Вот как Афина побуждает Диомеда, чтобы он бился истово-рьяно (προφρονέως). Последнее определение боевого духа очень интересное: это нечто такое, что предшествует всякому разумному (или рассудочному) соображению, это своего рода искренность .

Никакая побудительная причина, мотив или понятие не даст – энтузиазма, нужного для битвы.

В человеке есть эта глубина: у Гомера – это энтузиазм битвы , у Эсхила это будет энтузиазм молитвы – молитвенного обращения 17 . Эсхил – одна из вершин трагической поэзии, другая эпоха античной эллинской культуры. Источник энтузиазма у Гомера и Эсхила – один, глубина – та же самая, Гомер и Эсхил обозначают энтузиазм одним словом: προφρόνως – предрассудочно, рьяно-истово, в-действии-экстатично. Поэмы Гомера – несут в себе трагический пафос и проблематику, и даже терминами Гомеровских поэм – Эсхил воспользуется. Трагедия родилась в свое время, и, по текстам, которыми мы располагаем, Эсхил был глубоко проникнут духом Гомеровских поэм, именно Эсхил (его звали «отцом трагедии») принял трагедию из общего лона эллинской культуры.

Энтузиазм битвы у Гомера бывает двух родов. Один готовит человека к спасительной синергии с богом: таков герой Диомед и его дух, который обозначен как προφρονέως – готовность к бою на том уровне, который предшествует размышлению. Другого рода энтузиазм – безумие-морок Аты : так «велико безумствовал» (μέγ’ ἀάσθη) Патрокл (Ил. XVI, 685), когда он презрел (позабыл) предупреждение Ахиллеса и презрел (пренебрег) предупреждение Аполлона. Патрокл получил от Аполлона удар в спину, после которого доспехи его разрешились и – «Ата на душу нашла, отделились конечности как бы» (Ил. XVI, 805).

Энтузиазм, когда человек действует «истово-рьяно» (προφρονέως) – чистый источник, энтузиазм Аты – неискупаемая Вина и погибельный Рок. Афина направляла Диомеда по верному пути: «Я побуждала тебя, чтобы бился ты истово-рьяно».

Диомед отвечает богине «истово-рьяно»: προφρόνως – с полной самоотдачей и так «искренно», как это необходимо и для геройского боя, и для синергии бога и человека.

«Знаю тебя, о богиня, дочь Зевса, эгиды державца,

Истово-рьяно (προφρονέως) тебе и отвечу, ничто не сокрою…

Я познаю перед строем Арея: он битвою правит».

Вновь провещала к нему светлоокая дочерь Зевеса:

«Воин Тидид Диомед, моему ты приятнейший сердцу (θυμῷ)…

Близко сойдись и рази, не убойся свирепства Арея,

Буйного этого, он – сотворенное зло, переметник!»

Ил. V, 815, 816; 824-826; 830, 831

Арей даже не предатель, он ἀλλοπρόσαλλος – постоянно «переходит от одних к другим, пере-предатель, туда и сюда перебежчик». Последним был его переход на сторону троян, хотя он перед Афиной и Герой клялся воевать за ахейцев. Почему Арей так себя повел, мы еще расскажем, сейчас отметим, что в глазах Афины бог войны Арей τυκτὸν κακόν – воплощение зла, «сотворенное зло».

В этот день Диомед воевал пеший. На Арея нужна колесница. У Афины она замечательная, но богиня ею не воспользуется. Афина сама всходит на колесницу героя, и не бойцом, а только возницей. Почему?

Человек должен ополчиться на зло в лице Арея. Богиня будет колесницей править, удар должен нанести человек.

Герой в полноте своей человеческой природы – это воин на колеснице. Но – вот диво! – колесница героя принимает Афину:

Всходит сама в колесницу к божественному Диомеду.

Громко дубовая ось застонала, но тяжесть свезла-таки

Бранью пылавшей ужасной богини и лучшего мужа.

Ил. V, 837-839

Ужасное: δεινή – из мира богов, и лучшее : ἄριστος – из мира людей, богиня и герой вышли на правое дело.

Эпитет δῖος, что в иных случаях допустимо переводить «благородный», применительно к Диомеду здесь именно – «божественный», а еще точнее – «Зевсов». Афина – Зевсова дочь, и Диомед – «Зевсов» герой.

И все это на колеснице! на конях! в бою! и против кого! Если человек хоть мало-мальски был приобщен эпосу, умел немного пожить внутри этого художественного мира, он должен был восхититься духом…

Для нас понятен источник этого восхищения: , который питает душу. Это – богочеловеческая полнота.

Афина правит, вершить предстоит Диомеду. За каким делом они застают Арея, чем Арей занимается?

Он в те поры обнажал Перифаса, вождя этолиян.

Когда Гектор убил шестерых ахейцев (не хватало седьмого), Гера и Афина заревновали, и вот Афина и Диомед застают Арея над трупом седьмого убитого ахейца. Над ним склонился Арей, что он делает? Он обнажает от доспехов поверженного врага.

Если есть поступки, в которых разом выражается характер, то это тот самый случай. Вот он, Арей, бог войны (!) снимает доспехи с мертвого. Нужны ли богу доспехи смертного мужа? Нисколько. Зачем он это делает? Ответ один: ему это нравится . Ему нравится все, что связано с войной. Представим поле битвы; над ним до небес стоит белесый столп пыли, сквозь который мрачно светит багровое солнце. Когда после схватки оба народа выйдут подбирать убитых, они не смогут отличить своих от чужих: все «от ран окровавлены» (Ил. VII, 425), покрыты грязью…

Арею нравится это поле, эти схватки, победы одних, смерть и раны других. Победа считалась полной, когда удавалось с поверженного бойца снять доспехи. Этим Арей и занимается. Почему он переметнулся к троянам? Потому что ему все равно, за кого сражаться. А может быть, потому, что трояне побаивались ахейцев, и нужно было их поддержать, втравить в сражение. Кровь, труд, грязь, насилие Арею приятны как таковые. Зевс скажет сыну (Ил. V, 891):

Вечно приятны тебе и вражда, и раздоры, и битвы!

Точно такие слова говорил Агамемнон, – обидные, позорные слова, – желая оскорбить Ахиллеса (Ил. I, 177). И у людей, и среди богов считалось позорным наслаждаться войной.

Герой может «истово-рьяно сражаться» (Ил. V, 810), может в бою «танцевать, хороводы водить в честь Арея» (Ил. VII, 240), но воинский подвиг – это всегда преодоление, переход через мучение и кровавый труд. Для всех это так, кроме Арея: «кровавый Арей – ненасытен войною» (Ил. V, 863), ему «каждый раз приятны вражда, да раздоры, да битвы». Это нужно запомнить:

завет, пришедший к нам из глубин героического века: воевать нужно геройски; наслаждаться войной – зло.

На это зло и ополчились два колесничника грозных: бог и человек. Так и на Арея нашлась сила.

Диомед ударил копьем Арея «в пах под живот»… Живот и ноги в антропологии героического эпоса – местопребывание силы (как в церковнославянском: живот – жизнь). Диомед ударил Арея в пах под живот:

Там Диомед поразил, и, прекрасную плоть разодравши,

Вырвал обратно копье ; и взревел Арей меднобронный,

Будто бы девять воскликнули разом ― иль десять их было

Тысяч мужей на войне, зачинающих дело Арея!

Дрогнули все, и дружины троян, и дружины ахеян,

С ужаса: так заревел Арей, ненасытный (ἆτος) войною.

Ил. V, 858-863

Как туманная мгла чернеет от облаков и поднимается от знойного ветра, так с облаками Арей поднимался к пространному небу.

Первое и вполне верное определение героического духа состояло в том, что герой – самостное существо такой мощи, которая рвется за пределы, отчего герой готов к преступлению против своей природы и против богов (герой – родичеубийца и богоборец).

Такой взгляд на эпических героев не отменяется, если взглянуть на героев с диаметрально противоположной точки зрения: герой готов к спасительной синергии бога и человека.

«Богоборчество героя» и «синергия бога и героя», – только совмещением этих несовместимых позиций достигается возможность понимания античного эпического героизма.

Три ярких случая спасительной синергии бога и человека в «Илиаде» Гомера связаны с участием Афины – соответственно трехчастному строению души (ум, гнев, вожделение). Богиня знает сердце героя, поэтому ей дано:

– укротить гнев неукротимого (Ахиллеса);

– управить вожделение целого войска (вместе с Одиссеем);

– отвратить героев от неверного понимания духа войны (эгида Афины).

Человек должен быть готов к участию в синергии и открыт душой, от него требуется энтузиазм, искренность и самоотдача. Насколько герой может быть готов – к самому полному соучастию в божественном деле укрощения зла, – являет совершенно исключительный случай героической синергии Афины и Диомеда.

Когда Гомер упоминает и изображает преступления героев (герой – родичеубийца ), он исследует природу человека – художественно описывает предмет посредством пересечения его границ.

Когда Гомер предельно сближает мир богов и людей (герой – богоборец ), он оставляет за собой предельно широкое поле исследования, где можно высказать отношение к тому, что есть человек, к иным мирам – куда человек самовольно, часто силой, вторгается и вслед за тем гибнет.

Когда Гомер вводит в поэму события спасительной синергии бога и человека, он обнаруживает самое сердце художественного замысла, напутствие в историю эллинским племенам: без героического духа народ в истории не живет.

Гомер заставляет думать: почему герою, который готов действовать в обоих направлениях этического максимализма – устремляется к злодейству и богоборчеству, способен также к спасительной синергии с богом , – почему герою дается бессмертная слава?

То, что творят герои – велико и ужасно. Герой – это в действии воплощенная самость.

Герой самостен, однако, чтобы сотворить нечто героическое, необходимо – самоотвержение вплоть до самоотрицания. Такое движение духа одновременно – ужасно и живительно.

Эллины постигли, что ужас есть начало жизнеутверждающее. Именно Гомер дал эллинам этот живительный ужас. Участники войны под Троей – носители героической Вины, и они одновременно делатели бессмертной Славы.

Слава героев – бессмертна, и это залог того, что героизм есть условие жизни в истории. Гомер – это наставление на истину, что без героического духа народ в истории не живет.

1 φρένες – множественное число от φρήν.

2 Умирая, человек сохраняет душу, но теряет френес – связь с телом и сознание. «Подлинно есть и в Аидовом доме – образ, душа [человека], однако в нем вовсе нутра (φρένες) нет!» – говорит Ахиллес, когда к нему явилась душа убитого Патрокла (Ил. XXIII, 103, 104). Это – одно из ключевых мест для понимания антропологии «Илиады». После смерти пребывает «душа» ψυχή и (призрачный) «образ» εἴδωλον человека. Однако совершенно отсутствует φρένες – «мыслящее нутро », то, что было скрепами между душой и телом, сообщало тому и другому единство и сознание, делало человека человеком.

3 У Гомера – это сердце сильное, живое, находящееся в порыве, способное вместить в себя мощь. Перевод Гнедича «могучее сердце» – точен.

4 Волосатая грудь считалась признаком гневливости.

5 κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμόν

6 См.: «Ата» – нечестие, павшее с неба (миф, Гомер, Гесиод).

7 Обращение δαιμόνιος – «божественный, божественная» – переводится исключительно по контексту как показатель какого-то чрезвычайного качества: «дивная, удивительная» (Ил. I, 561), «жестокая» (Ил. IV, 31), «коварная, жестокая» (Ил. III, 399).

8 В христианском богословии синергия Бога и человека направлена только к спасению; у Гомера синергия бога и человека может быть направлена к исполнению Правды, спасению человека, также – к обману человека или к его погибели. Синергия у Гомера имеет позитивный, а также и негативный (для человека) аспект. Например. Зевс посылает Агамемнону обманчивый сон, который будет принят как вещий и приведет к гибели многих ахейцев (Ил. II, 5 сл.). Афина искушает лучника Пандара нарушить священные клятвы, и в тот же день Пандар будет убит (Ил. IV, 70-104). Нас интересует сейчас только позитивный аспект синергии у Гомера, к нему мы и подходим.

9 Эсхил, Агамемнон, 1091; Софокл, Антигона, 821, 875. См.: Богоборчество героев и художественный мир Гомера.

10 См.: Речь Одиссея (пророчество в Авлиде) как образец риторики.

11 Эгиду можно было «набросить на плечи», грудь прикрывая (Ил. V, 738). Какой примерно был цвет у эгиды, мы тоже знаем: она – «мрачная (темная, черная)» (Ил. IV, 167). Черных животных жертвовали Аиду и божествам подземного мира; если на эгиду пошла шкура жертвенной козы, то это указывало, что эгида связана с их культом: когда поднимается эгида, гибнут множества. Слово αἰγίς – женского рода; перевод Гнедича в мужском роде – «эгид» не утвердился.

12 См.: «Ата» – нечестие, павшее с неба (миф, Гомер, Гесиод).

13 Эпигоны – «потомки» Семи вождей , выступивших против Фив и потерпевших поражение. Эпигоны отомстили за смерь отцов и взяли Фивы. Среди Эпигонов был и Диомед, сын Тидея, и боевой товарищ Диомеда, Сфенел.

14 Древний царь Трос (по его имени страна была названа Троадой, а Илион Троей) – прадед Приама. Сын Троса Ганимед был «восхищен богами, чтоб стать виночерпием Зевсу» (Ил. ХХ, 233, 234). В возмещение за Ганимеда Зевс подарил Тросу великолепных коней.

15 Когда Афина входит в колесницу Диомеда, то «дубовая ось застонала» – застонала, но выдержала; колесница героя принимает богиню (см. ниже). Вообще, миф представляет богов, даже когда они являются людям в своем истинном обличии, – умеренно более высокими и крупными, чем человек. Например, когда Афродита посетила отца Энея, Анхиза, в его скромном пастушеском жилище, она стояла, «головой достигая притолоки» (Hymn. Hom. 4:173-174). Титан Крон проглотил камень, думая, что это младенец (Зевс), затем он его вырыгнул. Этот камень отнюдь не был огромным: его украсили и как пуп земли (омфал) поместили во внутреннем святилище храма в Дельфах.

16 «Черный» – постоянный эпитет для крови; более точно: кровь – клубящаяся «как темное облако».

17 «Зевса кто истово-рьяно (προφρόνως ) кличет в победных [песнях], станет разумеющим (φρενῶν ) все» (Агамемнон, Парод, ст. 173). См.: Эсхил о Едином Боге (Теодицея Эсхила).

С переходом от матриархата к патриархату развивается новая ступень мифологии, которую можно назвать героической, олимпийской или классической мифологией. Вместо мелких божков появляется один главный, верховный бог Зевс, патриархальная община появляется теперь и на горе Олимпе. Зевс- главный бог дальновержец, который по сути дела решает все самые важные вопросы, а также борется с разного рода чудовищами, заточает их под землю или даже в тартар. За Зевсом идут другие боги и герои. Аполлон, например, убивает Пфийского дракона и основывает на его месте святилище. Он же убивает двух сыновей Посейдона, которые выросли так быстро, что едва возмужав, стали мечтать взобраться на Олимп, овладеть Герой и Артемидой, и вероятно царством самого Зевса. Персей убивает медузу. 12 подвигов совершает Геракл (1.Как Геракл задушил змей. 2.Битва с Лернейской гидрой.3.Геракл у кентавров 4.Как Геракл ловил Керинейскую лань. 5. Геракл изгоняет стимфальских птиц. 6. Как Геракл в один день очистил стойла царя Авгия. 7ой и 8 ой подвиг Геракла. 9.Геракл в царстве амазонок. 10. Быки Гериона и хитрый великан Какос. 11. Путешествие Геракла за золотыми яблоками Гесперид. 12. Пеление трёхглавого пса Кербера.) Тезей убивает минотавра. Вместе с тем появляются и боги нового типа. Женские божества: Гера, главная богиня на Олимпе, жена и сестра Зевса, Гера совоокая, она становится покровительницей брака и семьи. Деметра, покровительница земледелия, с ней будут связаны Элисифнские мистерии. Афина, богиня честной, открытой войны (в отличие от Ареса), Афродита- богиня любви и красоты, Гестия – домашнего очага, Артемида – приобрела красивый стройный вид, и стала образцом милого и дружелюбного отношения к людям. Возросшее ремесло потребовало для себя бога –Гефеста. Богами специального патриархвального уклада жизни стали Афина Паллада и Аполлон, которые славятся красотой и мудростью. Гермес из прежнего примитивного существа стал покровителем торговли, скотоводства, искусства, в общем всякго рода человеческого мероприятия. Теперь всем правит Зевс, все стихийные силы в его подчинении, теперь он не только гром и молния, которых так боятся люди, теперь к нему также можно обратиться за помощью В принципе как во всей древне Греческой, так и отдельно в гомеровском эпосе существует изображения множество богов, но образы их меняются переходя из произведения в произведения. Роль божественного вмешательства (бог из машины), играет тут так же немаловажную роль. О божественном вмешательстве можного говорить на примере Илиады. Там оно происходит повсеместно. Влияние богов на жизнь человека или даже целой страны - как например боги старались помочь троянцам или ахейцам. А люди по прежнему верят в бога и каждый из низ молится своему богу.

Хочу привести мнение А.Ф. Лосева о мифологии в "Илиаде" и "Одиссее" : "можно сказать, у Гомера нет никакой мифологии. Правда, вера в богов и демонов здесь не отрицается, но они даны в такой форме, которая имеет мало общего и с примитивной народной религией. Гера, Кирка и Калипсо - это женщины в роскошных одеждах, утопающие в наслаждениях, Привлечение образов богов ничем не отличается от использования им всех прочих ресурсов. Это совершенно такие же персонажи его художественного произведения, как и самые обыкновенные герои и люди."

Мифологический момент создает то единство в картине мира, которое эпос не в состоянии охватить рационально. Для гомеровской трактовки богов характерны два обстоятельства: боги Гомера очеловечены: им приписан не только человеческий облик, но и человеческие страсти, эпос индивидуализирует божественные характеры так же ярко, как человеческие. Затем, боги наделены многочисленными отрицательными чертами: они мелочны, капризны, жестоки, несправедливы. В обращении между собой боги зачастую даже грубы: на Олимпе происходит постоянная перебранка, и Зевс нередко угрожает побоями Гере и прочим строптивым богам.

Олимпийские боги являются скорее героическими, но и хтоническое начало сильно в большинстве из них. Под хтонизмом понимают ту мифологию, которая строится по типу стихийных и беспорядочных явлений природы, беспринципных и анархических, иногда просто звериных, а зачастую дисгармонических (керы, эринии, доолимпийские божества). Прим: «волоокая Гера».

Действие "Илиады" протекает параллельно на Олимпе и на Земле. Боги разделены на два враждебных лагеря. Мать Ахилла Фетида получает от Зевса обещание, что ахейцы будут терпеть поражения, пока не загладят обиду, нанесенную ее сыну. Исполняя это обещание, Зевс посылает Агамемнону обманчивый сон, предвещающий близкое падение Трои, и Агамемнон решается дать бой троянцам.

Далее богипостоянно вмешиваются в жизнь героев. Когда Менелай уже почти оказывается победителем, но покровительствующая Парису Афродита похищает его с поля боя, Афина наущает союзника троянцев Пандара пустить стрелу в Менелая. В пятой книге Диомед ранит Ареса и Афродиту, следовательно, иногда люди и боги показаны сражающимися как равные - очеловечивание богов и обожествление героев .

В обеих поэмах много религиозно - мифологических противоречий. Зевс - верховный бог, но он многого не знает, что творится в его царстве, его легко обмануть; в решительные моменты он не знает, как поступить; и в конце концов невозможно понять, кого он защищает, греков или троянцев. Вокруг него ведется постоянная интрига, причем часто совсем не принципиального характера, какие-то домашние и семейные ссоры. Зевс - весьма колеблющийся правитель мира, иногда даже глуповатый. В "Илиаде" Зевс в прямой речи посылает Аполлона привести в сознание Гектора, лежащего на поле сражения в бессознательном состоянии, а далее сам поэт говорит, что Гектора пробудил разум Зевса.

Боги постоянно вздорят между собой, вредят друг другу, обманывают друг друга; одни из них почему-то стоят за троянцев, другие за греков. Не видно, чтобы Зевс имел какой-либо моральный авторитет. Внешний облик богов изображается также противоречиво. Афина в пятой песни "Илиады" такая огромная, что от нее трещит колесница Диомеда, на которую она вступила, а в "Одиссее" это какая-то заботливая тетушка для Одиссея, с которой он сам обращается без особого почтения.

Зевс - тучеводец, громовержец. Светлоокая Афина, Арес меднобронный, Дерзославная Гера, Феб/Апполон сребролукий.

1. Эпоха Возрождения как переворот в дух.жизни человека

Италия – родна Возрождения, т.к. там сохранилось больше всего памятников античного искусства и итальянский язык ближе всего к латыни. Другая причина – Италия самая развитая страна 14-15 веков. Там было больше, чем в других странах городов и итальянские купцы отличались деловитостью, энергией и совершали далекие путешествия по странам Европы, по Средиземному морю и в восточные страны. Человек формировался во время путешествий, обладал деятельным характером, честолюбивым, умеющим преодолевать различные препятствия, всегда был готов к опасностям.

Человек эпохи Возрождения . Изменяется сознание человека – прежде всего человек созидает собственную личность, становится творцом самого себя . Если в Средние века человек был создан Богом и ему предстояло выполнить все, что предначертано ему свыше, то в эпоху Возрождения человек себя формировал, стремился к знаниям, счастью, успеху.

Для эпохи Возрождения характерен философский принцип антропоцентризм – если в Средние века в центре была идея Бога (теоцентризм), то сейчас все сосредоточено на интересах личности. Поэты и писатели эпохи возрождения именуются обычно гуманисты. Здесь гуманизм – не снисходительность и склонность прощать, а имеет другой смысл: гуманисты делали предметом изображения человека , все человечество. И образ человека в произведениях эпохи Возрождения всегда связан с природой . Характерно – передать внутренний мир человека через внешние проявления; показать прекрасного человека. Чрезвычайно ценилась красота человека, также как и в античности полагали, что красота и доброта представляют собой единство.

В эпоху Возрождения верили, что прекрасный человек – добрый человек, и более того, доблестная, героическая личность. Искусство было устремлено к идеалу и идеальному. Человек изображается в единстве с природой и как часть природы.

Последним поэтом Средневековья и первым поэтом Нового времени является Данте Алигьери.