Герой романа «Елтышевы» - обычная среднестатистическая семья, после развала СССР, с горем пополам приспособившаяся к новой социальной реальности. Николай Елтышев - капитан милиции, несет службу в вытрезвителе. Валентина Елтышева - библиотекарь, верная жена, мать двоих детей. Два сына, как в русской сказке, один мал да удал, за что срок в тюрьме отбывает. Другой, старший, увалень и дурень. Простые люди, простые характеры и очень простая семейная история. На первый взгляд. Незатейливая семейная идиллия разрушается, обнажая сложную семейную драму, отчаяние и безысходность. Налаженный быт, работа, квартира - все оказывается бутафорией. Отбери - и человек голый, никому не нужный, выброшен на обочину жизни. Чем же он тогда владеет? Тонко и мастерски Роман Сенчин описывает семейный совет. Последнее слово за главой семьи. Но Николай растерян, морально подавлен, унижен. Старший сын самоустраняется, боясь ответственности за свою судьбу. Решение принимает женщина. Взвешенно и хладнокровно. В роковой момент Валентина сильнее и мудрее своих мужчин. В этом трагедия и крах семьи. Россия держится на женщинах. Вместо заботы о семейном очаге она тащит непосильную ношу выживания. В кого превратится такая женщина? В бабу. Озлобленную и одичавшую. Но ведь Россия тоже женского рода. Автор не дает нравственных оценок героям, он принимает позицию наблюдателя. Даже если очень захотеть, читатель не утонет в метафоричности текста и сюжетной запутанности. Все на поверхности. Сенчин не занимается глубинным анализом мотивации поступков и душевными переживаниями. Простым доступным слогом он повествует о России, которая преломилась в судьбе Елтышевых.
На первый взгляд, Елтышевы - благополучная семья. Николай, вроде бы, уважаемый, авторитетный человек, но его статус главы семьи и мужчины - аморфен. Он давно морально деградировал, нравственно опустился, ни на что не имеет влияния, ни на сыновей, ни на собственную жизнь. Чтобы прокормить семью, заключает сделку с совестью - ворует деньги у тех, кто попадает в вытрезвитель, а затем распределяет по смене. Повязан каждый, так просто не уйти. Попасть на хлебное место крайне сложно. Это отработанная система, где все человеческое вытравливается. Елтышев идет на работу, распрямив плечи, и с достоинством носит милицейскую форму. Но это дешевая социальная игра. Одна из многих в русской действительности, и все это понимают. Но ничего не делают. Государство унизило мужчину, отобрав право гордиться собой и зарабатывать честным путем. Этот посыл принимает старший сын Артем. Зачем к чему-то стремиться, если государство все обесценивает, а общество вызывает омерзение и страх. Он, ведомый ленью и животным страхом перед жизнью, ничего не предпринимает, не берет на себя никакой ответственности. Артем не приучен к труду, не созрел к самостоятельной семейной жизни. Ни влюбленность, ни рождение ребенка не способно пробудить его, вывести из спячки и безразличия, сподвигнуть на жизнеутверждающий поступок. Обыкновенный современный парень. Ему 25 лет, пассивное, угнетенное, депрессивное состояние, вирус безнадежной отчаянности он пронесет до самой смерти. Жизнь есть, а жить не хочется. В романе, как и в современной России, первыми умирают молодые, передавая родителям, словно эстафету - неприкаянность и безнадежность.
Денис, любимый сын Елтышева, его надежда. Николай уверен, младший прорвется в лучшую жизнь, вытянет из социальной ямы семью. Но что это за «лучшая жизнь» и где она находится, никто из героев не знает. Очередной миф, пустая сказка дурманящая мозги. В романе, молодому здоровому, энергичному парню уготовано место в тюрьме (после драки), затем несколько дней свободы и - смерть. Все как в жизни… По-честному, по-другому Россию не почувствовать.
Валентина работает в центральной библиотеке, она успешная женщина: при работе, при муже. Но беда вышибает из привычной колеи. И на поверку - она старая, больная, никому не нужная мать уголовника и жена взяточника. Мгновение - и нет работы, квартиры, социального статуса. Все оказывается иллюзией, как и сама Россия. Бескрайняя территория, держащаяся на одном названии и стариках, ничем не связанная и не сцементированная. Куда бы ни поехал - везде уготована нищета и отчаяние. Тебя обязательно унизят и обидят - особенности русской души.
Елтышевы уезжают в деревню, как им кажется, временно. Передохнуть, набраться сил и вновь в город строить новую жизнь. Тщетны потуги обездоленного человека… После нескольких дней в деревне семья понимает - это крах. Старые, покосившиеся, сгнившие дома, разбитые дороги, спившиеся мужики и бабы - современная русская деревня, притон уголовников и обездоленных. Такой ее видит автор, сам выросший в глубинке. Для героев романа эта неприглядная, горькая, отчаянная правда становится убийственной, она окончательно ломает дух семьи и дальше идет медленный отсчет смертей.
Всю жизнь Елтышевы были уверены, все у них хорошо, все, как у людей. Придет время и государство позаботится о них. В итоге - нищенская пенсия, хамское отношение, брошенность и выживание, но не на необитаемом острове, а в стране, где якобы действуют государственные институты и социальная защита. Не загнулся - воруй и убивай; сдох - твои проблемы. Человеческая жизнь висит на волоске и ничего от нее не зависит - в этом ужас русской действительности. Любая беда, трагедия способна разрушить, превратить в дорожную пыль человеческую судьбу. Что есть человеческая жизнь? Ничто, - именно такая идея заложена в книге, такой посыл дает автор. И еще больше усугубляет состояние и мировосприятие думающего и переживающего читателя. Окончательно разрушает надежду хоть на самый малый прорыв в лучшее и настоящее. Конечно же, Сенчин делает это не сознательно, он сам так ощущает действительность. Писатель, чей удел - видеть и чувствовать немного дальше и больше обывателя, словно говорит: «Все ребята, это конец. Дальше ничего». Конец России пришел не с диким капитализмом, а с моральным разложением и нравственным падением русского человека. Что из этого есть правда и с чем можно согласиться, каждый решает самостоятельно. Ведь каждый из нас живет здесь и сейчас, и если бы все было ложью, история Елтышевых потонула бы, сгинула, но она услышана, книга не затерялась, а стала событием.
Это роман - о не любви, о ненависти и бездуховности, о нищете, сила которой разъела не только душу человеческую, но и страну. Депрессия, отчаяние, безысходность закручены до предела, они поражают не только Елтышевых, для автора это единственная возможность поразить современного читателя. Увы, чтобы затронуть огрубевшие струны человеческой души зла и безысходности должно быть слишком много. В этом сила художественного слова Романа Сенчина, в социальной остроте, в проблематике которую автор затрагивает, в простом и доступном изложении. Когда-нибудь, лет так через триста, вполне вероятно историки захотят составить художественное представление о России ХХI века по творчеству Сенчина. Интересно, какие чувства они переживут - ужас, сострадание, безразличие?
В романе талантливо обыгран тонкий и очень важный момент - Елтышевы сами по себе, рядом нет верных людей. Им не помогают, а используют. И семья принимает правила игры: «с волками жить по волчьи выть». Каждый сам за себя и каждый сам по себе - не такой ли девиз звучит на просторах России? В итоге семья погибает. Взаимовыручки и поддержки нет не только извне, но и внутри семьи. Их сложные отношения, сглаженные городской жизнью, где каждый живет в своей комнате и варится в собственном соку, обостряются. Не высказанные претензии, замолчанные конфликты - все выходит на поверхность, словно грязная смердящая пена. И в момент беды, когда семья, чтобы выстоять, должна сплотиться, разрастается вражда и непонимание. Отец убивает сына, и продолжает жить, и только после гибели любимого сына - умирает. Круг замыкается. Старые библейские истории, переложенные на русскую действительность, отчаянны и депрессивны.
Что остается русской женщине похоронившей за три года двоих сыновей и мужа, кроме придорожной пыли? Последний Елтышев - внук Родион. Он - случайное недоразумение и жизненная необходимость одновременно. Валентина прогоняет со двора невестку с ребенком на руках. Ведь столько вокруг безнаказанного зла, разве способно что-то изменить еще одно черное пятно? Да и что сейчас значат дети? Обуза, крест, лишний рот. Внук не признает в Валентине бабушку, не помнит своей фамилии, его детская забывчивость - единственное наказание в романе. Ты породила зло? Получай обратно.
Несмотря на перехлестывающие пессимизм и депрессию, книга нравственная и очищающая. В чем ее сила? Повествование, словно широкая река, течет медленно и плавно, но загляни в воду и оторопь берет от холодной опасной глубины. Через историю обыкновенной семьи, через частное автор выходит на общее и большое, поднимает острый вопрос морального выбора, который каждый делает ежесекундно. Действовать или быть жертвой? Подчиниться обстоятельствам или использовать собственную волю? Совершить добро или зло? Принять на себя ответственность за все происходящее или самоустраниться? Быть человеком или опустившейся мразью? Отстаивать себя или позволить унизить?
И словно тоненький луч сквозь нависшее мрачное небо просвечивает единственно светлый и оптимистичный образ книги - природа… величественная и умиротворенная. Круговорот времен - вечный и неизменный. После зимы, всегда приходит весна. Всегда - что бы в человеческом мире не случилось.
Тематическое оглавление (Рецензии и критика: литература)
предыдущее по теме………………………………… следующее по теме
предыдущее по другим темам…………… следующее по другим темам
Книга «Елтышевы» Романа Сенчина была номинирована на литературную премию «НацБест» 2010 года. Премию роман не получил, но в магазинах появился.
Книга написана в жанре нового реализма, т.е. это нечто средне между очерком и художественной литературой. У романа есть несомненные достоинства: он не слишком длинный, не скучный и написан ясным, точным языком.
На первый взгляд в «Елтышевых» рассказывается небольшая, вполне внятная история одной семьи, выбившихся из привычной колеи силой обстоятельств, в которых они сами отчасти повинны. Люди жили большую часть своей жизни в городе, потом лишились квартиры и были вынуждены переехать в деревню. В деревне они не прижились, и за пару лет все четверо – родители и двое взрослых сыновей - умерли или были убиты (два инсульта, несчастный случай и убийство).
Но как-то это неправильно, верно? Да, в жизни так бывает. Но ведь бывает и не так. И если это роман, а не очерк, то мы вправе ждать, что будет не так. Герой выброшен из своей обычной жизни и попал в чудовищные обстоятельства. Интересно ли читать, как он умирает? Нет, интересно читать, как он из этого выпутается. И вот перед нами «Робинзон Крузо». Все его любят, и я думаю, многим его пример помог в жизни. А писатель – современный реалист - описал бы настоящую историю человека, попавшего на необитаемый остров. Всего за несколько лет он разучился даже разговаривать тронулся умом и не восстановился, когда его вернули домой.
Но ведь и это можно написать по-разному. Хотя бы Макс Фриш «Человек появляется в эпоху голоцена» или «Повелитель мух» Голдинга. Но эти книги не совсем реалистические. В них есть условности и допущения, нужные авторам для того, чтобы показать, насколько тонок слой цивилизации в душах современных людей, как быстро в них проявляется первобытность.
Но в Елтышевых никакая первобытность не проявляется. Они, какие были в городе, такие и остались в деревне. Беда только в том, что деревня – не город. Разница в том, что во-первых, есть уровень нищеты, который унижает человека настолько, что он уже не в силах бороться за жизнь, а во-вторых, в современной российской деревне нет системообразующих начал. Она абсолютно аморфна, и человек становится таким же. Он просто распадается. Вспомним прототип Робинзона Крузо, отчего он сошел с ума, но почему не умер? Еды и воды ему хватало, звери его не съели (их там не было), ему не хватало общения, ему не хватало общества, которое бы задавало ритм и цель его жизни.
Подумать только – и это та деревня, о которой столько скорбели писатели-деревенщики в прошлом веке! Все нравственные начала, все лучшее было для них в деревне. Незамутненный источник народной жизни. Бывало приедет городской житель в деревню, вздохнет тамошнего воздуха, да так и переродится нравственно и физически. А вот источник и высох. Или его и не было? Писатели-реалисты 19 века, напротив, сильно не любили деревню. Вспомним хоть Чехова.
Чем плохо стало в деревне? А нет там работы. Колхозы погибли. А колхозы организовывали жизнь вокруг себя. Фермеры появились, развели, например, гусей. Гуси передохли, фермеры удавились или сбежали. Народ разбежался в город. Оставшиеся пьют спирт, воруют, где могут, сажают огород, собирают грибы и ягоды, продают их в городе, получают пенсию. От такой жизни быстро умирают от пьянства, либо в драке. Приезжают в деревню только беженцы из разных национальных республик. Правда, в конце романа в деревне взяли землю в аренду таджики, и у мужиков появилась работа. Но надолго ли это? Почему мужики сами не выращивали тот картофель? У них не было денег на аренду больших участков земли, не было каналов, по которым они могли бы продать продукцию.
Вот и Елтышевы. Они жили в городе, муж служил в милиции, жена работала в библиотеке. Темп их жизни был задан работой. Их интересы формировали соседи и сослуживцы. Они растили детей. Они покупали то, что положено, они стремились купить новый телевизор, новую машину, они ждали пенсии и внуков. Но вот они попали в деревню, где никто ничего не делает, только пьет, где никто ничего не строит. Они бултыхаются, пытаются построить дом, но для этого нужны не просто усилия, а сверх усилия. А на них уже нет сил. У жены начинается диабет. Нелепо погибает старший сын. Но он и был никакой. С детства ничего не хотел и ничем не интересовался. Младший сын был поживей, но он сидел в тюрьме за драку. А когда вернулся – его в тот же день убили неизвестные. После этого и родители прибрались. Не стало семьи Елтышевых.
Получается, что инертные люди могут жить только в хорошо организованном обществе. Это так. Но куда делись активные и организованные? В романе их нет. Может быть, они поменяли свои цели? Строят жизнь в других странах, используя Россию как субстрат?
Писатель ничего не предлагает. Он только фиксирует сложившуюся ситуацию. Наверное, поэтому премию и не дали. Мы и сами все это видим, а хотелось бы что-то придумать.
Сидели в тот раз, как обычно, в кандейке, глотали жиденький, переслащенный кофе, таращились в мониторы. Смена началась обыкновенно, и не было никаких намеков на неожиданное. Да и что может случиться? Какой-нибудь идиот засунет под куртку батл водяры? Или лохушка наденет кофточку и пойдет в ней к выходу? Их стопроцентно запасут охранники в залах, сигнализация сработает. Степеней защиты в нашем центре предостаточно и без камер.
Нет, был как-то моментик, когда мы все всполошились. С год назад.
Тогда заклинило стеклянную дверь на фотоэлементах, и в тот же момент на мониторах появился парень с электродрелью в руке. Поднимался по эскалатору на третий этаж, где детский уголок - автоматы, комната развлечений с батутом и столиками для рисования… Парень был явно в неадеквате: поздней осенью в шортах и майке, камуфляжной кстати, лохматый, небритый. И в руке электродрель.
Выскочили, помню, из кандейки, ломанулись наперерез, по рации вызывали ближайших к детскому уголку ребят. Ну, перехватили, окружили. Стали интересоваться, куда он, почему с дрелью.
Оказалось, что дрель купил в цокольном этаже, где «Мир электроники», коробку сразу выкинул и поднялся, чтобы съесть в «Макдоналдсе» бигмак или что там; одет так, потому что на машине, она у входа припаркована…
Ну, мы сделали замечание, что не следует с дрелью бродить по торговому центру, это людей нервирует, оставили одного нашего, чтоб проследил ненавязчиво, как парень этот, шизнутый, конечно, слегка, будет себя вести, и вернулись кто на посты в залах, кто в кресла в кандейке. Тут сообщили, что дверь заработала.
Вот такая была единственная тревога за четыре года моей здесь службы.
Народ явно становится цивилизованней, дебоширов нет почти, воровать то ли боятся, а скорее всего, как-то нет мыслей об этом. Бывают попытки, но редко. Да и эти проблемы чаще всего на месте решаем - большинство пойманных честно так признаются: «Переклинило меня, извините, всего много, лежит вроде бы без охраны, вот рука и потянулась… извините». Мы и отпускаем с согласия начальства центра. А начальство обычно соглашается: ему судебные разборки невыгодны, имиджи портят.
Сложнее бывает, когда что-нибудь случайно сломают, разобьют. Крутят, к примеру, миксер какой-нибудь, крутят и уронят. Или бутылку дорогого вина локтем с полки смахнут. Да, тогда приходится убеждать, что нужно платить, - перекрываешь выход, пугаешь полицией, а этот или эта орет, бесится, иногда до драк чуть не доходит. «Специально проходы узкими сделали, чтоб задевали!.. Это случайность!.. Я товар еще не купил - и значит, магазин за него отвечает!..» Такие, в общем, отмазки.
Но в основном дежурства проходят спокойно. Скучно, если честно. Сидим мы, накачанные, обученные ребята, в кандейке, тесной и душной, таращимся в мониторы, где бродят и бродят покупатели, пьем сладкий и жидкий кофе, зеваем, тупеем, жиреем. Или маемся на этажах, в залах, и многие, знаю, тайком, почти против сознания призывают какую-нибудь нестандартную ситуацию. Хоть одну, но настоящую. Проверить себя.
…Тот случай никак не назовешь нестандартной ситуацией, да и не касается он нашего торгового центра. Правда, засел в мозгу колючей занозой и не дает покоя. И, главное, ощущение, что отрыгнется он нам с Женькой серьезными напрягами.
Сидели, в общем, скучали, зевали. Я, Женька и старший смены, майор в отставке Андрей Сергеевич.
И тут у Сергеича зазвенела трубка. У него именно звонок был установлен, такой типа как на тех телефонах, советских. Раздражал меня этот звук - сразу, как слышал, вспоминались разные кабинеты, начальнички, но часто я даже радовался раздражению: на несколько секунд оживал, выныривал из тяжелой полудремы.
О! - обрадовался Андрей Сергеич, глянув, кто это звонит, и потом уж нажал кнопку ответа, приложил трубку к уху: - Здоров, Вик Саныч, какими судьбами вспомнил?
Наш Сергеич уволился из органов лет пятнадцать назад, устроился в охранное агентство «Воевода», давно старший смен. Получает хорошо, работа спокойная, но видно, что тоскует по прошлому, к тем, кто остался, относится как-то насмешливо, хотя за этой насмешливостью видна зависть. У них, мол, настоящая работа, а у него здесь - стариковское сидение. И форма, шокер, наручники и травматика, которая в сейфе хранится, не спасают от этого ощущения, что ты непонятно кто - то ли вахтер, то ли сторож… Работа для трудоспособного пенсионера.
Я, конечно, специально не слушал, но не слышать, что и как говорит старший, было невозможно: кандейка маленькая, все мы рядом.
Угу… угу… - произносил Сергеич сперва обычно-насмешливо, а потом уже более серьезно, внимательно. - Угу… Как фамилия?.. Забавно… Сейчас спрошу. - Опустил телефон, сказал: - Парни, паспорта есть при себе?
Я кивнул, Женька утвердительно мыкнул.
На Антона Чехова не хотите глянуть?
В смысле?
Понятыми побыть… Вор есть такой, оказывается, Антон Чехов… Слышали, генерала Мартынова в сентябре ограбили? И дорожка к этому Антоше ведет. Выдали ордер на обыск, теперь понятых ищут.
Про ограбление генерала в отставке Мартынова, известного у нас в городе коллекционера, ясное дело, слышали многие. В газетах были статьи, по телевизору передача. Мартынова ударили по голове, когда он входил в квартиру, вынесли старинное оружие, медали. Уже месяца два искали грабителей. И вот вроде наклюнулось.
Ну так как, - спросил старший, - сгоняете?
Можно, - зевнул Женька. - Только мы ж на дежурстве.
Я посижу. Тут рядом. Старый приятель просит.
Ладно, - согласился и я.
Мартынова все мы уважали, даже те, кто с ним не был лично знаком. Нормальный мужик, командир части, говорят, хороший был; своих не сдавал. Да к тому же понятых в последние годы найти стало сложнее, чем преступника. Объясняешь, что это обязанность гражданина, а человек и слушать не хочет: «Я тороплюсь… паспорта нет при себе… зрение плохое, ничего не вижу…» Вообще, служить в органах - геморройное дело, поэтому я и сбежал оттуда через полтора года, хорошо, что Андрей Сергеич в агентство рекомендовал, взял в свою бригаду.
Ну, все в порядке, Вик Саныч, присылай машину, - сказал старший в трубку и успокоил нас: - Тут рядом, на Минеральной. Пару часиков поторчите, какое-никакое разнообразие, и людям поможете.
Чтоб не ехать в форме - понятые все-таки, а не сотрудники, - переоделись в штатское. Мы вообще-то обычно на дежурство в штатском приходим и уже здесь переодеваемся. В форме этой черной с нашивками «ЧОП Воевода» как-то неловко по улицам разгуливать.
Покурили, допили кофе, и тут как раз снова у Сергеича телефон зазвенел.
Ага, - слуханул он что-то, кивнул нам: - Спускайтесь, «Лада» у дверей.
По дороге немолодой усталый капитан рассказал, что этот Антон Чехов - «Вот же, блин, назвали родители урода!» - два раза сидел: раз по малолетке за разбой, а потом за квартирные кражи. Трется на рынке, торгует всяким старьем.
Антиквариата нет, но близко к тому - подстаканники, подсвечники, звездочки красноармейские, дверные ручки… Конечно, не дурак на рынок мартыновское добро тащить, но связи-то у него есть в этом мирке, да и выжидает наверняка, - объяснял капитан. - Мы его давно работаем, и наконец дали на обыск добро, надо прошмонать квартиру и гараж во дворе… Дайте паспорта, я данные пока перепишу, чтоб потом время не тратить. В любом случае протокол-то надо будет оформлять.
Мы с Женькой вытащили из карманов документы.
Четырехэтажка кирпичная, какие строили у нас в районе в тридцатые, когда решили поселок присоединять к городу. Двор, тополя, два ряда бетонных и блочных гаражей разной высоты и степени бедности…
У второго подъезда стоит полицейский «уазик», один из последних в нашем РОВД. Автомобили по большей части новые, но туда, где не требуется скорость, высылают вот такое старье (у нас даже один «рафик» до сих пор существует).
Погодите, не вылазьте, - остановил нас капитан, - надо уточнить кой-чего… В общем, вы случайные, не при делах. Встретили вас на улице и пригласили.
Ну, само собой, - кивнул Женька, и я тоже поддержал.
Капитан устало поморщился.
Я к тому, чтоб держались так… растерянно как-то так… А то задолбали эти разговоры, что нарушения, круговая порука. У вас ведь на самом-то деле в паспортах не написано, что вы в охранке. Поэтому…
Да понятно, понятно, - перебил я, слегка обидевшись за эту «охранку», и поправил: - Из охранного агентства.
Ну да… Ладно, пошли.
Впереди менты в форме, за ними эксперты с чемоданчиками, а потом уж мы с Женькой. Поднялись на третий этаж по бетонной выщербленной лестнице с пыльными до густой серости окнами на площадках. И двери почти все были старые - эти хлипкие советские с дерматином, но три-четыре стальные выглядели так нелепо, что хотелось захохотать: для чего они в такой трущобе, где стену, кажется, плечом можно пробить.
Позвонили, постучали, дверь приоткрылась. Капитан что-то негромко сказал в щель и показал бумагу. Дверь открылась шире, в проем потекли менты. Мы с Женькой переминались на нижних ступеньках пролета, не выказывая большого желания рваться в чужое жилье, - понятые так себя и должны, наверно, вести.
Понятые, поднимайтесь, - позвал капитан.
Обыск производится в рамках уголовного дела об ограблении Сергея Мартынова, - заговорил он, поглядывая в бумагу, когда мы вошли в прихожую, где столпились менты, эксперты и находился и хозяин квартиры, невысокий худой мужчинка бомжацко-алкашного вида. - Цель обыска - старинное холодное оружие, как то: ножи, кинжалы, кортики, а также награды девятнадцатого тире начала двадцатого веков… Гражданин Чехов, просим вас чистосердечно указать местонахождение данных предметов.
Уже и гражданин, - усмехнулся тот. - Ножи вон на кухне…
Капитан дернулся было в сторону кухни, но понял, что это издевка, и голос его стал сухим и угрожающим:
Значит, чистосердечного признания мы не дождемся… Что ж, приступайте.
Наблюдать за копанием в вещах было не очень-то интересно. Противно даже. Тем более что у этого Чехова вещи все были, как и он сам, потрепанные, грязноватые, засаленные… В стенном шкафу в прихожей обнаружили дипломат, в котором находились разные мелочи: монетки, замысловатые ключики, значки, несколько знаков «Гвардия», медальки «Победитель социалистического соревнования»… Капитан вроде бы оживился, но эксперт лишь махнул рукой: «Ерунда». Там же был и мешок со старинной рухлядью типа ржавых замков, подсвечников, мисок, ложек… На ручке одной ложки была выдавлена свастика.
Что, Антон Палыч, фашизмом увлекаетесь? - усмехнулся капитан.
Нашел за городом, - пробурчал хозяин квартиры. - И не Палыч, а Михалыч.
Виктор Александрович, - позвали из комнаты, - а вот это гляньте.
Капитан и хозяин, обгоняя друг друга, ринулись туда, хозяин на ходу стал возмущаться:
При мне надо искать! Подбросите снова!
Но тревога была ложной - в серванте нашли ножны от сувенирного кинжала, которые в любом магазине лежат. Эксперты с первого взгляда определили.
Я настраивался на долгое торчание здесь и удивился, что закончили довольно быстро. Часа полтора всего.
Что ж, теперь пройдем в гараж, - сказал капитан. - Если не ошибаюсь, Антон… Антон Михайлович, в вашей собственности находится гараж…
Ну да, - мужичок снял с гвоздя связку ключей, стал натягивать куртку. - Пошли, если надо.
Гараж был пустой, то есть без машины, но на стенах висели полки. На полках какие-то ящики, коробки. Электричества не было, фонариков у ментов всего два, и часть коробок выносили на свет, копались в каких-то грязных, ржавых деталях, запчастях, совсем уж непонятных железках…
Капитан вздыхал, морщился, мерз, несколько раз предлагал Чехову указать, где лежит похищенное, вспомнить, где он был восемнадцатого сентября, когда произошло ограбление.
Это ж обыск, - усмехался тот, - а не допрос.
Ну да, ну да, - неопределенно отзывался Виктор Александрович.
В самом конце обыска один из ментов с фонариком позвал владельца вглубь гаража, чтоб он объяснил, что там за вещи в тяжелом ящике, а капитан завел нас с Женькой за створку ворот.
Ладно, что я вас буду мучить, парни. - Ловко достал из папки бланки протоколов с нашими паспортными данными. - Черкните здесь закорючки. И здесь.
Я взял ручку, черкнул в одном, другом месте. Как-то бездумно черкнул. Женька же, помню, засомневался:
А так разве можно? На пустом?
Все нормально. Чего вам еще час тратить, пока будем писать всю эту фигню бесполезную… Я сейчас машину дам, отвезут обратно.
Женька расписался тоже.
Через несколько минут мы уже подъезжали к торговому центру.
А еще через месяц началось - оказалось, что в гараже у этого Чехова нашли «нож в черном кожаном переплете с ручкой в виде зверя, с лезвием из металла матового цвета». Такой был похищен у генерала Мартынова. Чехов стал утверждать, что нож не находили, в протоколе ничего про нож не было, а появилось потом, уже через несколько часов, когда к нему приехали снова и арестовали. На допросе и предъявили этот, дескать, второй протокол… За информацию ухватились журналюги, распечатали в СМИ, и теперь грозит внутренняя проверка.
Разбираться, как там и что, каким образом получилось, нам с Женькой, видимо, придется. Подставил нас капитан стопроцентно.
Андрей Сергеевич ему все высказал, а тот спокойно ответил, что и я, и Женька видели этот нож, обнаруженный в ящике в гараже, о чем записано в протоколе, который содержит наши подписи.
Теперь вот думаем, что нам делать. Или рассказать, когда нас спросят, как было дело, и утопить и себя (из агентства, по крайней мере, наверняка попросят), и других, включая Андрея Сергеевича, или подтверждать версию капитана. Обнаружили, дескать, нож, а остальные предметы Чехов, видимо, уже успел сбыть неизвестным лицам…
Хреновое состояние. Спать почти не могу, а только начну дремать - видится, как ставлю свои закорючки в протоколе. Наяву всего две поставил, а там, в полусне, ставлю и ставлю. Сотнями.
Роман Сенчин
Факты
Родился в 1971 году в столице Тувы Кызыле. Учился в Литературном институте имени Горького. В 2009 году его роман «Елтышевы» попал в шорт-листы практически всех крупных российских литературных премий (но не получил награды).
Творчество
Сенчин — современный российский бытописатель, в первую очередь его интересует простой («маленький») человек, живущий в непростую эпоху. «Елтышевы», главный роман Сенчина, — это история о семье милиционера, которая вынуждена переехать из города в деревню и там медленно погибает. Кроме того, Сенчин — автор краеведческих заметок «Тува» (2012).
Кроме литературы
Публикует рецензии на современную прозу.
Литературное кредо
Литературные ориентиры: Чехов, Андреев, Шукшин, Распутин, Лимонов.
Пробую писать фантастику, детективы, иногда тянет экспериментировать. Но в итоге несу редакторам, а через них читателям кондовый реализм. Жизнь все-таки реальна до ужаса.
Современной русской литературе остро не хватает жизни. Мастеров довольно много, а тех, кто бы писал из души, но при этом читабельно, почти нет.
Желательно, чтобы литература приносила писателю прибыль. Но ради прибыли, наверное, писать не стоит. Хотя были те, кто писал для денег и остался великим писателем: Золя, Достоевский.
К пиратству в Сети отношусь плохо. Хотелось бы, чтобы за книгу — бумажную, цифровую — платили. Но утешаюсь тем, что живописцам куда хуже.
Русская литература будущего должна быть разной. Все цветы должны цвести.
РОМАН СЕНЧИН
СЕНЧИН Роман Валерьевич родился в 1972 году в городе Кызыл Тувинской АССР. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Первые публикации в Москве — в журнале “Наш современник". Автор романов “Минус", “Нубук", “Ёлтышевы", “Информация", сборников рассказов “Иджим", “День без числа", “Абсолютное соло" и др. Живёт в Москве.
ДОРОГА
РАССКАЗ
Сотрудники трёх министерств выстраивали логистику визита статусной делегации из Москвы, а Сергей Константинович, глава москвичей, взял и спутал все карты.
— Да чего нам эти самолёты-вертолёты! С птичьего полёта всё гладень-ким выглядит, ровненьким. По земле надо, господа-товарищи, по земле-ма- тушке. — И, узнав, сколько до стройки, развёл руками: — Ну, и чего ради трёх сотен вёрст с копейками на небо забираться? Дое-едем!
Ему пытались объяснить, что дорога неважная, уйдёт на неё не четыре часа, как считал Сергей Константинович, а все восемь, но он не слушал. Да и попытки были, надо признать, слабые, осторожные — Сергея Констан-тиновича боялись.
Это внешне он выглядел добродушным, говорливым дяденькой, на де-ле же — строгий, суровый, а порой и безжалостный государственный муж. Не раз многочисленные враги пытались накопать на Сергея Константинови-ча компромат, свалить с кресла, но не получалось. Честный, живущий на положенную зарплату, не высовывающийся без необходимости, зато упорно делающий своё дело человек. Потому, наверное, и пережил в аппарате пра-вительства пять премьеров, многочисленные реорганизации и чистки...
Сергей Константинович много ездил по стране и везде, где бывал, после его пребывания вскипала деятельность, повышались показатели, наращива-лись темпы. Правда, на время. И в правительстве вздыхали: “Было б у нас двадцать таких — мы б не узнали России”.
В крае приезда этого человека ждали со страхом, но и с надеждой. Зна-ли: если он увидит, что там-то и там-то действительно недостает финансиро-вания, возникают объективные, непреодолимые для региональной власти сложности, то поднимет вопрос в самых высоких московских кабинетах и по-может, пробьёт...
С возведением завода дело было плохо. Оно почти застопорилось в по-следние месяцы. Строительство велось в рамках частно-государственного партнёрства, поэтому разобраться в том, кто за что отвечает, кто во что вкладывает средства и — главное — когда вкладывает, было очень слож-но, а может, и невозможно. Региональная власть, местные органы феде-ральной власти и частный бизнес постоянно спихивали ответственность друг на друга.
В борьбе за право встретить Сергея Константиновича у трапа самолёта по-бедили региональные — краевые — власти, и теперь тешили себя мыслью, что московский чиновник высшего эшелона будет к ним помягче. Конечно, всып-лет, найдёт за что, но не так сильно, как бизнесменам и федералам, которые, сидя здесь, в четырёх тысячах километров от столицы, на всё забили...
Пока первый замгубернатора вёз Сергея Константиновича с его коман-дой из аэропорта на быстром и лёгком “Ауди”, в городе торопливо готовили колонну “Тойот”-внедорожников для похода на стройку. Механики проверя-ли транспорт, девушки и юноши из администрации загружали багажники во-дой, едой, тёплыми вещами на всякий случай — в конце мая вечера и ночи случались здесь очень прохладными.
Мелкие начальники администрации дрожали, чтобы ничего важного не забыть, — иногда отсутствие шариковой ручки под рукой может привести к катастрофе, — а губернатор переживал, что по пути Сергей Константинович возьмёт и потребует везти его не сюда, а к кому-либо другому. Конкурентов у губернатора здесь полно...
Нет, довезли благополучно, прямо к серому, циклопического размера зданию бывшего крайкома КПСС, где теперь располагалась администра-ция края.
Сергей Константинович тяжело — под семьдесят всё же — выбрался из машины, глянул на здание, поморщился:
— Мда, замок Воландеморта какой-то. Что должен чувствовать человек, на него глядючи? Какой подъём духа? Эх, господа-товарищи, в прошлом ве-ке живёте. Повсюду стали в весёлые цвета дома раскрашивать. Гляньте, ка-кая в Хантах администрация, — лебёдушка! А вы тут...
Замгубернатора кивнул помощнику: “Запиши”. Знал, что Сергей Кон-стантинович ничего не говорит просто так.
Губернатор встретил гостя-инспектора на крыльце, пригласил выпить чаю. Тот отказался:
— Ехать надо. Дело к обеду. Пока доберёмся — солнце сядет. А не тер-пится поглядеть, чего вы там понастроили.
— Может, на вертолёте? — предложил губернатор. — Два часа — и там. Площадка во дворе у нас, вертолёты новые, ребята проверенные...
— Да нет, Алексей Борисыч, — усмехнулся гость, — мы по земле. По-глядим на вашу природу, воздухом целебным надышимся.
Губернатор покивал понимающе-покорно. Спросил:
— Мне с вами?
— Зачем? Ты на крае будь. Рули регионом. Мы сами как-нибудь. Са-ами... Командуй, куда садиться, в какие кареты.
Подкатили к крыльцу четыре огромные чёрные “Тойоты”. Усаживаясь в головной автомобиль, Сергей Константинович заметил:
— А в Хантах на “уазиках-патриотах” ездят. Поддерживают отечест-венное.
Помощник замгубернатора отметил это в блокноте.
2
Дорога до поры до времени — до старинного сибирского города, нынеш-него мощного промышленного центра — была очень даже ничего. Ровный ас-фальт, две, а местами и три полосы в одну сторону, разметка, карманы... Сергей Константинович умиротворенно комментировал то, что видел из окна:
— Луга-то какие у вас. Май, а трава по пояс. Косить пора. Весной тра-ва самая сочная... Гляди-ка, на горах снег ещё. Прям Швейцария. В Жене-ве так: на горах — снег, а под ними — розы цветут... Благода-ать у вас, го-спода-товарищи.
После промышленного центра повернули строго на север, и километров через тридцать асфальт вдруг кончился, “Тойоты” затрясло. Дорога сузи-лась, её обступили хилые, кривоватые лиственницы.
Некоторое время Сергей Константинович терпеливо молчал, видимо, ожидая, что это лишь участок такой, отрезок, который собираются ремонти-ровать. Но прошло десять, двадцать минут, а дорога становилась лишь хуже. Ямы, колдобины, кочки, лужи размером с озера...
Внедорожник осторожно вползал в такую лужу, медленно плыл по ней, натужно урча и захлебываясь.
— Это что это? — в конце концов не выдержал московский чинов-ник. — Так и будет, что ли?
— Дожди сильные были, — хрипло пролепетал замгубернатора. — Раз-мыло.
— Да тут не дожди... не в дожде дело. Тут надо на вахтовке ездить. Асфальтом и не пахнет, даже гравием...
— Было... И асфальт был, и гравий... сотни тонн... Всё топь сжирает.
— Зимой-то нормально, — стараясь помочь своему начальству, загово-рил водитель, — гладенько по зимнику. А сейчас — конечно. Болота вокруг, зыбуны... Каждый ручеек до реки разливается.
Как раз подъехали к такому разлившемуся ручейку. На присутствие мо-ста ничего не указывало — бурный поток рвался поперек узкой, бугристой возвышенности, которая служила дорогой... “Тойота” приостановилась. Сер-гей Константинович вопросительно посмотрел на водителя. Тот беззвучно шевелил губами. Молился, что ли... Помолился и вдавил ногой педаль газа... Сергей Константинович невольно зажмурился и сжался...
Добрались тем не менее. Лишь в одном месте замыкающая колонну ма-шина сползла с раскатанного края дороги в глинистую жижу, увязла.
Потерю заметили нескоро, пришлось возвращаться, вытягивать тросами, подбрасывая под колеса наломанные ветки — жидкий лиственничный лап-ник.
На закате миновали посёлок строителей, уже впотьмах въехали на тер-риторию дирекции, при которой находилась маленькая, но современная гос-тиница.
Сергей Константинович не шутил, был мрачен, громко и раздражённо сопел, что-то обдумывая. Подчинённые не лезли с разговорами и вопросами, лишь осмелились пригласить на ужин.
— Не хочу, — буркнул тот, — не до ужина тут. Завтра в восемь нуль- нуль — на стройку.
3
Проверка была доскональнейшей. К полудню директор, инженеры, пред-ставители региональной и федеральной властей, партнёры от бизнеса — все валились с ног от усталости и напряжения. Сергей Константинович задавал сотни вопросов, требовал показать ему тот или иной участок, документы. Все вопросы и требования были по делу, но от этого, а особенно от тона, каким они произносились, отчитывающимся становилось всё тревожнее.
После обеда, который прошёл в напряжённой тишине, собрались в ком-нате для совещаний. И снова посыпались прямые вопросы Сергея Констан-тиновича, на которые требовались конкретные и прямые ответы. Когда кто-нибудь начинал мяться или строить лабиринты из складных, но пустых фраз, Сергей Константинович перебивал:
— Значит, по существу вы ничего сказать не можете. — И брал в руки карандаш, заносил его, будто кинжал, над записной книжкой. — Что ж...
— Нет, могу! — испуганно вскрикивал уличённый.
Всем было очевидно, что московский начальник взбешён. Взбешён ещё со вчерашнего вечера чем-то, не совсем касающимся стройки. Но своё бе-шенство выплёскивает дозированно в таких вот вопросах и угрозах...
Часов около семи вечера вопросы иссякли. Сергей Константинович не-сколько минут изучал свои записи, а потом, когда казалось, что истомлённые люди скоро начнут уже падать в обморок или биться в истерике, заговорил:
— Дела, господа-товарищи, не ахти. Скажу больше — плачевно обсто-ят дела. Все сроки сорваны, планы порушены. Распоряжения правительства и самого президента страны не выполняются. Причин я увидел море. Винов-ные... — Сергей Константинович обвёл сидящих за столом придавливающим взглядом. — Виновные тоже очевидны. Если кто считает, что отмолчался, за чужими спинами спрятался — ошибается. Мы всех увидели. Но... — Сно-ва пауза. — Но корень всех проблем и простоев — в дороге. Да. Я недаром от вертолётов отказался, решил проехать по вашей дороге. Увидел. Уви-и- идел! Сто пятьдесят километров дорогой назвать нельзя. Это просека какая-то, а не дорога. И нечему удивляться, что завод в таком состоянии — не успе-ли достроить, а он скоро разваливаться начнёт, люди — как военноплен-ные... Правильно говорят: дороги — это артерии государства. А ваше стро-ительство без дороги — палец гангренный. Ясно?
Мужчины послушно стали кивать, глядя в стол.
— Вижу, что ясно. — Голос Сергея Константиновича стал чуть мягче. — А если ясно, то даю вам всем — всем вместе! — срок до... Когда у вас тут снег ложится?
— В двадцатых числах октября, — торопливо сообщил замгубернатора; с ним сразу заспорили:
— Да в последние годы позже... В первой декаде ноября...
— Так, — стукнул концом карандаша по столешнице москвич, — даю срок до пятнадцатого октября. Октября! Дорога должна быть. У вас четыре месяца с копейками. И... — Он снова обвёл собравшихся своим знаменитым страшным взглядом. — И без спихивания друг на дружку. Завод строим со-обща, и дорогу давайте сообща прокладывать. Ведь это позор просто-напро-сто...
Сергей Константинович хотел говорить дальше, но осёкся. Знал: чем больше слов, тем меньше их вес. Добавил лишь:
— Пятнадцатого октября или сам приезжаю, или присылаю надёжного человечка, которого не задобрить. Если дороги не будет — секир башка всем. Найдём, кого на ваше место посадить. Дефицита в кадрах у нас нету, по-верьте. Ясно, нет?
И снова короткие, испуганные кивки.
4
В душе, а то и шёпотом Сергея Константиновича хоть и ругали, прокли-нали, обзывали прыщом, но его правоту признавали. Действительно, дорога была нужна. И грузы возить, и продукты, да и потребность в пассажирском сообщении становилась всё насущнее — посёлок строителей постепенно пре-вращался в маленький городок с капитальными домами, в которых селились семейные; уже и несколько коренных жителей появилось... Вертолёты, вод-ный транспорт, зимник теперь не могли восполнить отсутствие нормальной автомобильной трассы.
Через неделю после отъезда высокого чиновника в здании администра-ции края состоялось масштабное совещание — человек под сотню собралось за овальным столом и на стульях вдоль стен.
— Да, задача поставлена непростая, — начал губернатор, — но жизнен-но важная. Президент много раз подчёркивал, что необходимо развивать, комплексно развивать Сибирь и Дальний Восток. А без надёжных путей со-общения такое развитие невозможно. Задача... — губернатор перевёл дух, — сложна вдвойне, потому что у нас, как, надеюсь, все помнят, на носу зим-няя универсиада. Все силы брошены на неё. Но и дорога эта нам необходи-ма... Какие будут предложения?
— Асфальт там класть бесполезно, — задумчиво сказал министр транс-порта, — болото сожрёт за одну весну.
— Да, асфальт уже был, а теперь и куска не найдёшь, — добавил один из его замов. — Бетон надо. Бетонку.
Министр строительства и жилищно-коммунального хозяйства согласился:
— Бетон — самый надежный вариант. — И тут же добавил, оправды-ваясь: — Но у меня всё идёт на объекты универсиады. Цемент не успеваем делать. Так что с бетоном пока нереально.
— А сколько надо плит? — спросил губернатор.
— В штуках?
— Ну да, да.
— Хм... — Министр строительства с ухмылкой специалиста, беседующе-го с профаном, пододвинул к себе бумажку, стал что-то на ней набрасы-вать. — Расстояние примерно сто пятьдесят километров... Стандартная до-рожная плита — три метра длиной, метр семьдесят пять шириной. На эти три метра нужно не меньше четырех плит...
— Всё понятно, — расстроенно перебил губернатор, — нужны десятки тысяч штук.
— Пятьдесят тысяч, — уточнил кто-то с дальнего края стола.
— Да... Не потянем. У соседей занимать тоже бесполезно.
Замгубернатора с готовностью тряхнул головой:
— Такое количество, конечно, бесполезно. Но, может, хоть мосты нор-мальные поставить? А то ехали — все семь мостов под водой.
— Мосты зимой ставят, — заметил министр строительства всё с той же ухмылкой.
— Но надо хоть начать что-то делать, — чуть не плачущим голосом ска-зал губернатор. — Впереди лето, три относительно сухих месяца. Хоть не всё, но что-то можно предпринять... Господа федералы, представители биз-неса, подключайтесь, пожалуйста, к разговору. Есть идеи?
— Идеи-то есть, — медленно начал член совета директоров одной из ча-стных компаний, участвующей в строительстве, молодой ещё, спортивного вида мужчина. — По крайней мере, одна идея.
— Пожалуйста-пожалуйста!
— В Каровском районе, это соседний со стройкой район, есть такой по-сёлок — Ирбинский.
— Да, есть, — с готовностью подтвердил губернатор, чтоб показать: он знает все населённые пункты края.
— Так вот, мы навели справки. Там когда-то был леспромхоз крупный, но уже лет пятнадцать его нет, посёлок почти заброшен, а вот дорога... До-рога от этого Ирбинского до жэдэ-станции — прекрасная бетонка. Мы заез-жали, видели своими глазами. Хоть самолёты сажай.
— Это точно, — сказал министр транспорта. — Для тягачей положили. Лес там был деловой — сосны, как на подбор...
◊лен совета директоров терпеливо выслушал министра и продолжил:
— И вот у нас такое предложение: демонтировать эту бетонку и пере-бросить плиты на проблемный участок. От Ирбинского до станции километ-ров восемьдесят, как раз половина покроется... Вот такая, в общем, идея.
Когда бизнесмен говорил, многие согласно покачивали головами. Но пе-ревели взгляд на губернатора и перестали покачивать. Брови губернатора сомкнулись на переносице, лоб разрезали глубокие морщины.
— Идея, конечно, заманчивая, — как-то с трудом произнёс он. — Толь-ко ведь такой шум поднимется... Была, мол, дорога и — убрали. Ирбинские все пороги обобьют, ещё и демонстрацию устроят...
— А что эти ирбинские?! — вскричал вдруг осмелевший первый замгу-бернатора. — Знаю я их. Триста люмпенов. Все нормальные люди оттуда давно поразъехались, устроили жизнь, а эти... Ни работы, ничего... Посёлок вообще появился из-за леспромхоза. Лес кончился, производство закрылось. Мировая практика — нет работы, нет и поселения. А у нас...
— В Америке вон целый Детройт ликвидируют, — вставил кто-то вто-ростепенный, со стула у стены.
— Вот именно! А мы голову ломаем.
— Ирбинский, конечно, обречён, — сказал министр регионального раз-вития, — пяток лет ещё поагонизирует и — каюк ему. И дорога без ухода развалится. Здесь же появляется перспектива дать плитам вторую жизнь.
После этой реплики больше минуты держалась напряжённая тишина. Все понимали, что решение должен вынести губернатор. А он молчал. Смо-трел в бумаги перед собой, словно на них были записаны, как в тесте, ва-рианты правильного ответа...
— Что ж, — наконец поднял глаза губернатор, — доводы весомые. Бу-дем демонтировать и вывозить. Восемь десятков кэмэ покроем. Ещё на двад-цать как-нибудь наскребём из краевых резервов. Бизнес, надеюсь, поможет ещё каким-то количеством. Так?.. Авось осилим. — Губернатор повернулся к сидящему справа первому заму. — А вы, Вячеслав Романович, подготовь-те ирбинского главу сельсовета или кто у них там главный, участкового, чтоб не допускали всяких выходок.
— Скажу, что дорога в аварийном состоянии, выработала ресурс. Дви-жение там совсем жидкое, обойдутся гравийкой.
— Хорошо... И технику надо собрать. Приехали, сняли, увезли. Без во-локиты. Чтоб не успели опомниться... Ладно, — вздохнул губернатор с об-легчением, — на этом и порешим. Всем спасибо.
