Татьяна Алюшина

Счастье любит тишину

© Алюшина Т., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Никто не знает, почему все тяжелые и беспросветные мысли приходят к человеку именно в три-четыре часа ночи и изматывают, мучают, не давая уснуть.

А вот у него наоборот.

Вся теперешняя жизнь Костромина превратилась в странную темную субстанцию бытия, из которой выделялись особым светлым куском лишь работа и самое дорогое, словно выхваченное из всепожирающей его черноты ярким прожектором и защищенное этим лучом от темноты, воспоминание о бывшем счастье.

С тех пор как случилась с Юрием эта напасть, он перестал нормально спать. Будто в наказание или в назидание, или для просветления его ума – бог знает отчего и для чего, но вот уже несколько месяцев, как он просыпался посреди ночи, где-то с трех до четырех утра, и уже не мог заснуть.

И тогда, как спасение, как исцеляющая родниковая вода, как обезболивающее к незаживающей ране, к нему приходили воспоминания.

Яркие, насыщенные солнцем, прозрачной синевой неба, наполненные невероятной очаровательной улыбкой Варюхи, ею самой – ее движениями, взглядами, голосом, ее смехом, ее радостью жизни – радостью их жизни.

И смотрели оттуда, из их счастливого пространства на двоих, эти ее потрясающие, невозможные глаза!

И он лежал, не шевелясь, чтобы не спугнуть такие болезненно-прекрасные воспоминания, и старался насытить проплывающую перед мысленным взором картинку прошлого с запахами, звуками, ассоциациями, и смаковал каждую мелочь, спасаясь в светлом прошлом от того мутного и черного, что властвовало над ним сейчас.

Спасался, как в молитве.

Чаще всего отчего-то возникало в памяти воспоминание о том, как они встретились и познакомились. Да-а, смешная вышла история.

В тот год Костромину исполнился тридцать один год, и он уже сделал серьезную карьеру, можно сказать: небывалую для обыкновенного паренька, приехавшего из провинции в столицу без протекций, каких-либо знакомств, родных и друзей в Москве.

Покорять столицу Юрий не собирался и даже в голове не держал бредовых мыслей на данную тему, просто вот уж несколько лет как мечтал учиться в одном из самых знаменитых вузов страны.

Вот втемяшилось мальчишке попасть конкретно в это учебное учреждение и получить специальность инженера-электрика!

Ну, кто про что – люди вон в артисты табунами рвутся, в финансисты какие, менеджеры, опять-таки поголовно, в юристы очень даже многие желают, словом, в работу чистую, прибыльную и не пыльную.

А он, поди ж ты, – в электрики наметился.

Случилось так, что еще в детстве интерес к этому делу прорезался у Юрия серьезный, захвативший все его мальчишеское любопытство и воображение. Дело в том, что его отец – Максим Петрович Костромин – работал инженером на одном из заводов города Ростова и имел великое увлечение – устраивание световых феерий различного масштаба и назначения от дискотеки в школе сына, на которой подвешивался к потолку крутящийся шар, как и у всех, но зато только у них бегали по всему актовому залу разноцветные лучи, зажигавшиеся в различных точках в определенном ритме под музыку. И до участия в общегородском фестивале светового представления на фасадах зданий на День города и в иные праздники.

И был у отца гараж, давным-давно переоборудованный под мастерскую, машина за ненадобностью была продана лет десять назад. Там Максим Петрович проводил все выходные и праздники, занимаясь любимым хобби. Понятное дело, что мальца своего Юру он начал приводить в мастерскую, как только тот пошел и начал что-то лопотать на своем детском языке.

А уж как мальчику интересно все было в той мастерской, и не передать! Ну еще бы! Пацан, а тут такое разгуляево для постижения мира и всякие штучки мужские! А отец терпеливо отвечал на все его бесконечные вопросы, не отнекивался. А как Юра постарше стал, так они уж вместе с отцом только что не жили в той мастерской, занятые какими-то проектами. Мама вздыхала и безнадежно махала рукой:

– Раньше только отец пропадал в гараже этом, теперь обоих оттуда не вытащишь!

Но особенно не расстраивалась, так, для порядка и острастки ворчала, а как мудрая женщина про себя тихо радовалась, что сын проводит столько времени с отцом и увлечен одним с ним делом. Между прочим, реально приносившим вполне достойный приработок в дом-семью, ой как прочувствованный в девяностых-то годах!

А когда Юра твердо решил стать инженером именно в этой области, то, пересмотрев справочник вузов, в которых имелся нужный ему факультет, выбрал именно столичный известный вуз, хотя и в самом Ростове был хороший институт.

– Что? – снова тревожно спросил недоумевающий Костромин.

– Вот это все… – пояснила она нечто непонятное и сделала какие-то махи руками, обрисовывающие очертания его фигуры и остановившиеся где-то в районе паха.

И только теперь, махая руками лебедью подбитой, Варвара Добродеева изволила заметить, что она совершенно голая.

– Так, – четко произнес Костромин. – Понятно.

Он шагнул к ней, притянул к себе и обнял, пока она не успела опомниться от его напора и сбежать.

– Я так понимаю, что голый мужчина в боевой готовности для тебя зрелище непривычное.

– Новое, – кивнула она.

– Понятно, – снова повторил Костромин чуть растерянно, погладил ее по спинке, отклонился, заглянул ей в лицо и предупредил как можно мягче: – Но мы слишком далеко уже зашли, назад будет трудно и глупо возвращаться.

– Нет, нет, – даже как-то испугалась Варвара. – Зачем нам назад. Нам как-то туда… – от ужасной неловкости и смущения несла она бог знает что и сама это понимала, – …туда, – повторила она и решительно указала рукой, как Ленин на памятнике – вперед.

– Молодец! – похвалил мужчина и начал трястись от приступа сдерживаемого изо всех сил смеха. – Вперед, это смело!

– Я что-то не то? – растерянно поинтересовалась девушка и предложила другой вариант: – Ну, можно не вперед, а прямо тут…

Костромин уткнулся головой ей в плечо и уже тихо хохотал, закрыв глаза. Варвара осторожно повернула голову в его сторону, посмотрела на трясущегося от смеха мужчину, вздохнула трагически и выдала новую порцию высказываний:

– А можно сделать так же, как до этого было, чтобы ничего не понимать и не видеть? И я уже вон вся голая, и вы уже тоже голый…

Тут бы уж точно никто не выдержал, и Костромин запрокинул голову и захохотал во все горло, от души, аж до брызнувшей слезы.

– Да, – сокрушенно согласилась девушка, глядя на него. – Неловко как-то получилось.

Хохоча, он рухнул на кровать, увлекая ее за собой, и все смеялся, не мог остановиться, и прижимал девушку к себе, и все порывался что-то сказать:

– Ох, Варюха, ты…

– Это от смущения, – честно призналась она. – И потом все так неожиданно произошло: я от поцелуя ничего и не видела, не помнила вокруг, и это было так… так… – подыскивала она слова, но сбилась, принявшись за дальнейшее объяснение: – И вдруг раз: и вы голый идете ко мне. И такой весь…

– Все, все, молчи! – взмолился Костромин, утирая слезы от смеха. – Ничего больше не говори!

– Ладно, – пообещала Варвара и честно замолчала.

– Все, – снова повторил он, немного успокаиваясь.

Коротко поцеловал ее в губы, продолжая непроизвольно посмеиваться, потом в кончик носика, в висок и в лоб, перевернул и перекатился сам так, что она оказалась под ним, медленно наклонился и поцеловал в губы…

Теперь уж без смеха.

И снова Варвара сразу же перестала соображать и только чувствовала, таяла в этом поцелуе. И неожиданно к тем головокружительным ощущениям, которые она испытывала, добавились новые, совершенно неизвестные ей, но невероятно приятные, и телу стало горячо в тех местах, где он касался его и что-то делал с ней такое удивительное руками, губами, и хотелось чего-то еще, еще и еще… и обязательно вперед, куда она указывала «ленинской» рукой.

И она совсем уж перестала соображать и неслась, куда вел ее мужчина, и на какое-то мгновение почувствовала резкую боль, которая тут же исчезла, а потом началось совсем уж фантастическое и неправдоподобное…

Варвара распахнула глаза и смотрела на Юрия, на его исказившееся от чувств лицо, и на них двоих, слитых воедино, и переживала настолько сильные, незнакомые ей эмоции, прекрасные, великолепные, и чувствовала, точно знала, что надо подняться еще выше, еще, что там непременно ждет самое важное, что должно сейчас случиться…

И оно случилось, она взобралась на свою сияющую вершину и захлебнулась от восторга…

– Ну, ты как там? – спросил откуда-то сверху, через вечность, заботливый голос Костромина.

Варвара шевельнулась и осознала себя в настоящем моменте, поняв, что лежит, плотно прижимаясь к его боку, уткнувшись головой ему под мышку, и ощущает себя какой-то новой, обессиленной, но парящей в утихающем во всем теле блаженстве.

– Жива, – отозвалась она.

– Прости, – тут же повинился Костромин, ухватил ее двумя руками, подтянул повыше, уложил поудобней, пристроил ее голову к себе на плечо и признался: – Никогда не имел дел с девственницами. В наше время это возможно только в подростковом возрасте с ровесницами. А у меня тогда были женщины постарше и поопытней.

Варвара помолчала и взялась объяснять:

– Моя мама родила меня, когда ей было сорок пять лет, я ее первый и единственный ребенок. А папе было уже пятьдесят два. Вы можете себе представить, как они меня воспитывали и на каких примерах, если учесть, что у папы старинная московская семья, и в ней имелось несколько академиков еще до революции и после, в советское время, инженеры талантливые, артисты, писатели и поэты. Какие-то брызги дворянства и литературной элиты, а с маминой стороны все больше искусствоведы, переводчики и всякого добра не меньше. Мне было лет тринадцать, наверное, когда я, собираясь на школьную дискотеку, решила накраситься, как все наши девицы в школе красились в те времена на такие мероприятия, папа застал меня за этим процессом, посмотрел на мои пудовые от туши ресницы, веки в бирюзовых тенях толстым слоем и, вздохнув, сказал: «Стараться стать такой, как все, и следовать правилам большинства, чтобы не выделяться и не быть за это отвергнутой и наказанной, конечно, легко и безопасно, как червяку в большой куче компоста вместе со своими собратьями. А вот быть человеком по-настоящему внутренне свободным, яркой индивидуальностью, игнорирующей мнение серого большинства, разумеется, тяжело и требует смелости и определенной воли характера. Зато только такие люди и достигают многого и становятся яркими личностями, которые двигают прогресс. И, кстати, которым потом старается подражать то самое серое большинство, что в свое время готово было их уничтожить за то, что они не похожи на всех, а теперь же готовы отдать все, чтобы одеваться, краситься, говорить, жить, как эти яркие личности». И так я себе вдруг ярко представила этого червяка в куче, что запомнила слова отца навсегда, решив, что не буду в компосте никогда. Смыла боевой раскрас и на дискотеку вообще не пошла, не очень-то мне на нее и хотелось на самом деле. Я всегда выглядела моложе своего возраста, к тому же маленькая была, подросла и сформировалась только к десятому классу, а так все ребенок и ребенок, когда у нас девицы уже все выглядели взрослыми, с третьим-четвертым размером груди, еще и одевались-красились соответственно. А я все шутки-прибаутки и смеюсь постоянно. Так что мальчики мной не интересовались, и слава богу, потому как в школе мне они были совсем до лампочки. А в институте, ну, вы же знаете, что такое технический вуз, у нас бесконечное черчение, оно мне даже ночью снилось, а математика, формулы, коэффициенты и градиенты, да я еще и английский язык взялась всерьез учить, никак он мне не давался. В общем, не высыпалась катастрофически, вскакивала, пила на ходу стакан свежего сока, что папа делал для меня каждое утро, хватала контейнер с завтраком и кофе в термосе, кое-как умывалась одной рукой, волосы в хвост и на учебу. Никогда не красилась, а в перемену сидела с учебником в руке на подоконнике и завтракала. Я производила впечатление ребенка-вундеркинда, попавшего в институт лет в четырнадцать-пятнадцать. Нет, находились парни и даже препод один, которые за мной ухаживали, и предложения всякие делали: и встречаться, и жить вместе, и я бы даже не отказалась с кем-нибудь сойтись, если бы влюбилась, но только вот ни один мне не нравился настолько, чтобы вступать с ним в близкие отношения. Вот не нравился, и все. А быть червячком из общей кучи меня папа навсегда отучил.

– А что, ты хочешь подумать, отказать ли мне или принять предложение? – удивился он. – Или тебе сам процесс важен? Кольцо, мужчина на колено встает?

– Ну как… – задумалась Варвара. – Ну я же все-таки девочка, мне красивости хочется, почувствовать себя особенной. – И тут же поспешила успокоить: – А кольцо совсем необязательно. Мне эта традиция и не нравится совсем, она не наша, не русская.

– Кольцо как раз обязательно, – заявил Костромин. – Я планировал, что мы сегодня вдвоем зайдем в ювелирный и ты сама кольцо выберешь. А насчет красивости… – подумал и вдруг резко сел на кровати и распорядился: – Ну, вставай, поедем делать тебе красиво!

– Нет, нет, подождите! – заторопилась, испугавшись его предложения, Варвара. – Я хотела спросить…

– Что? – усмехнулся он.

– А можно… – начала было она и остановилась, подбирая верное выражение, – повторить все… – на этом моменте Варя стала смущаться и вновь прибегла к помощи рук, делая ими непонятные пассы, – ну, все, что было, и чтобы получилось так же здорово? Так же великолепно. А?

– Варвара, – с самым серьезным видом поинтересовался Костромин, – ты знаешь, что смех и секс две совершенно несовместимые вещи?

– Не-ет, – покачала она удивленно головой и уверила: – Теперь вот буду знать, вы мне растолковали.

– Так вот, ты или отдавайся со страстью, или смеши меня, что-то одно, – так же серьезно произнес Костромин и строго спросил: – Ты когда ко мне на «ты» начнешь обращаться?

– Ну-у-у… – произвела Варя неопределенные круговые жесты одной рукой и призналась: – Понятия не имею. Когда получится, наверное.

– Ох, Варвара, – попенял ей Костромин, притянул к себе, обнял и рассмеялся.

Костромин часто вспоминал тот их первый раз.

Разумеется, бывало у них с Варюхой множество и других запоминающихся моментов интимной близости, если честно, то вся их сексуальная жизнь оказалась наполненной и прекрасной, они идеально подходили физически друг другу, и в постели у них все складывалось замечательно. Но, как у каждой пары, случались в их жизни особо яркие моменты близости, которые, как правило, запоминаются на всю жизнь.

Но тот первый раз был самым особенным, самым значимым и запоминающимся, в тот раз возникло их волшебство на двоих…

Лежа на кровати в темноте ночи, он улыбался, вспоминая тот их первый раз, Варюху, такую непосредственную, смешную, размахивающую руками от смущения и смешившую его до слез.

Как он разделся, шагнул к ней и вдруг увидел выражение неподдельного удивления на ее лице и как она отшатнулась от него, и выражение ее лица изменилось, у нее случился легкий приступ паники. В разгоряченном желанием мозгу успело просвистеть сразу несколько вариантов такого поведения девушки, один неприятней другого.

Но когда она начала выделывать странные пассы руками и нести какую-то ахинею, Костромин, в момент все поняв, рассердился на себя: «Идиот, можно было бы догадаться сразу».

И шагнул, обнял ее и попытался успокоить, но вместо этого начал хохотать над тем, что она несла, над собой и над глупейшей ситуацией в целом.

Ну а как бы он мог догадаться, если хотел Варвару с того самого момента, как увидел под секретарским столом, и желание это только росло, ширилось и шибало в мозги, затуманивая разум и способность к трезвому анализу.

Костромин понял, что заполучит ее и женится на ней в тот момент, когда она, стоя на коленях, протянула ему руку для знакомства и представилась. Он почувствовал легкий удар тока, когда принял ее ладошку, как разряд, но приятный, теплый, и подумал тогда странно так: «Ну, вот и она!»

И все! Никаких сомнений: «Надо, не надо, а с чего так вдруг и за каким мне эта женитьба…», и уж тем паче что-нибудь бредовое про свободу.

Да о чем вы? Такая фигня его разум не беспокоила.

Чувствовал, что прав: его девочка. Решил – все! Как обычно.

А тогда, при их первой близости, после того как отсмеялся и начал снова ее целовать, он вдруг почувствовал шквал настолько сильных эмоций, что аж дыхание перехватило, – сквозь горячее желание, затмевающее все, вдруг прорвалось осознание, что она вся, по-настоящему его, целиком! Вся! И это чувство настолько сильно проникло в него, что Юрий получил невероятный оргазм такой силы, который не переживал еще ни разу в своей жизни.

Вот это он точно запомнил на всю жизнь! Все, что чувствовал тогда!

У него слезы закипали в горле от переполняющих ощущений.

Он смотрел на девушку в бесконечной благодарности и чувствовал всем телом, когда она испытала первый в своей жизни оргазм и как потом выключилась. В буквальном смысле – постонала, что-то пробурчала, когда он ее устраивал рядом поудобней, и провалилась в сон.

А на «ты» она стала обращаться к нему к вечеру того воскресенья. Ни в какой ювелирный они не поехали и вообще никуда не поехали, а словно наверстывая все ее упущения в сексуальных знаниях, провели весь день в кровати, болтая, смеясь, целуясь бесконечно и занимаясь любовью.

Так, что он даже беспокоиться за нее начал – все-таки первый раз у девочки и ей явно не комфортно и болезненно, но она провоцировала его, заводила, и Юрий не мог удержаться.

Кстати, «красиво» он ей сделал.

Пока она спала в перерыве между горячей любовью, Костромин заказал по телефону доставку букета и торжественного ужина из хорошего ресторана. Сам накрыл стол в кухне, не забыв про сервировку, а вот свечей в его холостяцком убежище не нашлось. Но вообще-то мы электрики, если кто забыл, и он быстренько соорудил нечто переливающееся-зажигающееся из тех светильников, что имелись к него в доме.

Все приготовив, разбудил «спящую красавицу», закутал, как в тогу, в простыню, привел в кухню и сделал ей таки предложение. На одно колено становиться не стал, как-то это не по его характеру – слишком романтично и слащаво казалось.

Но Варвара, пораженная до глубины души всем, что он тут для нее устроил, расплакалась от избытка эмоций и кинулась его благодарить, и так благодарила, так благодарила…

В общем, ужин они ели холодным – подогревать еду уже ни у нее, ни у него сил не оставалось. А ничего, вкусно было.

На ночь Варвара у него не осталась и, как бы Костромину этого ни хотелось, он ее не стал уговаривать, поэтому как только она печально произнесла: «Мне, наверное, пора», – он тут же стал собираться, помог ей одеться и отвез домой, до квартиры проводил и сдал на руки открывшей им дверь Лидии Андреевне. Заходить отказался и откланялся.

А на следующее утро приехал за ней.

– Ты почему приехал? – удивилась Варвара, открыв дверь. – У тебя же сегодня объект какой-то, ты вчера говорил.

– Объект постоит некоторое время без меня, а у нас с тобой важное дело, – пояснил туманно Костромин.

– Мне же в отдел кадров, – напомнила Варвара.

– Подождет твой отдел кадров, я позвонил и предупредил.

– Тайны? – вышел в прихожую, где они разговаривали, Леонид Николаевич.

– Есть немного. – Костромин поздоровался с ним за руку и кивнул на Варвару: – Она вам вечером расскажет.

Он привез Варю к отделению загса того района, где она проживала с родителями, и они подали заявление о регистрации брака. А после загса заехали в ювелирный магазин, где работал один из заказчиков, которому трест Костромина строил коттедж в элитном поселке. Вот тогда-то, после подписания акта приемки, более чем удовлетворенный клиент предложил приезжать к нему в магазин, если какая ювелирка понадобится.

Вот понадобилась.

С ним Костромин так же созвонился вчера вечером и обговорил предварительно, что бы хотел.

Но Варвара от кольца вдруг решительно отказалась.

– Я их не ношу практически. Когда работаю, всегда снимаю, мешают. Да и не люблю.

– А обручальное? – спросил он удивленно.

– Обручальное носить буду всегда, привыкну, – махнула она рукой. – Оно же плоское.

– Тогда что выберем? – несколько растерялся Юрий.

– Что-нибудь, что я постоянно носить смогу, ну как символ помолвки и вообще… – повела она неопределенно рукой.

Он отметил с неким теплым мужским умилением, что различные жесты руками, когда Варя размышляет или подбирает слова, или пытается передать сильную эмоцию, это ее изюминка, некое присущее ее индивидуальности действие. И так это было по-женски, беззащитно и мило. Бог знает, он не мог дать четкого определения.

Мило, и все. Варюха, одним словом.

Они выбрали короткую плоскую золотую цепочку с кулоном в виде двух небольших колец: одно побольше, второе поменьше, сцепленных друг с другом, внутри колец посверкивали бриллиантики. На символ вполне тянуло, да и Варваре это украшение сразу понравилось. Подобрали тут же и обручальные кольца.

Встретились они в конце июля, а в октябре уже поженились.

Костромин жил на служебной квартире, выделенной ему холдингом, как бы условно снимал. Условно в том смысле, что оплачивал он только коммунальные услуги и совсем небольшую арендную плату в бухгалтерию предприятия, скорее символическую.

Зарабатывал Юрий к тому времени уже очень даже неплохо, не миллионы пока еще, но вполне приличную зарплату, часть которой несколько лет откладывал на специальный счет, все хотел родителям отдать долг и купить им приличный домик с участком под Ростовом взамен проданного бабушкиного. Вот только машину себе приобрел не самую дорогую, но вполне приличный джип с достойными ходовыми качествами.

Решив, что домик под Ростовым подождет еще немного, свадьбу молодой жених оплатил сам, ну, кроме платья невесты и полной ее экипировки, на этом настояли родители Варвары, утверждая, что так полагается.

Они поженились и повенчались в один день. Венчание предложила Варвара, даже не предложила, а скорее настояла.

– Так правильно, – заявила она решительно. – Говорят, что при венчании к семье ангел прикрепляется и ее охраняет. Хочу, чтобы нас охраняли.

– Я нас охранять буду, – посмеялся ее серьезности Юрий.

Они и охраняли эти высшие. Да вот не доглядели…

Молодые сразу хорошо зажили. Уютно, радостно, легко, весело.

Почему-то им было все время весело.

Варюха переехала к Юрию, и они оба как-то сразу привыкли жить вдвоем, устроились в этом совместном житие практически с первых же дней, словно жили так уже много лет – одним бытом, одним дыханием.

Она оказалась великолепной хозяйкой, такой по-старинному правильной, что ли: прекрасно готовила, Костромину очень по вкусу пришлась ее кулинария, все ее блюда, даже чай она заваривала особенный, вкусный, душистый и вела дом легко, не предъявляла немыслимых требований к мужу, без психоза на идеальном порядке, наверное, всего за месяц ощутимо преобразив его холостяцкое жилье в уютное семейное гнездо, даже с намеком на аристократизм. Например, полным сервированием стола на завтрак с ножами-вилками, салфетками, особой посудой.

А ему нравилось. Ему нравилось все, что она делала.

Варвара – такая женщина-женщина-женщина во всех смыслах, и она как бы вручила ему корону мужчины-мужчины: мудрого мужа, защитника и в чем-то учителя-наставника, главы их совместной жизни, ответственного за семью. И так это у нее получалось естественно, как дышать, она просто надеялась на него во всем и полагалась. При этом не теряла свою индивидуальность и ни в чем не ущемляла особую яркость своей личности.

Ну вот женщина! Костромин умилялся ярким и явным проявлениям ее истинной женской сущности, хоть и ворчал для порядка в воспитательных целях, но по большей части смеялся.

Она постоянно теряла или забывала где-то перчатки сразу парой, а чаще по одной, зонты растворялись за пределами квартиры, как в черной дыре, терялись какие-то мелочи, важные для нее и совершенно непонятные ему, солнечные очки так вообще являлись расходным материалом и чуть ли не одноразовым атрибутом. Засовывала куда-нибудь ключи от квартиры и ужасно нервничала, паниковала, начиная их искать, а не находя, звонила Костромину, и он мчался спасать, и каждый раз делал дубликаты ключей, а предыдущие странным образом вдруг находились в другой сумке через какое-то время – в летней, например, зимой, а в зимней летом.

Помотавшись так пару-тройку раз, Костромин вручил связку ключей Вариным родителям и устроил особый тайник под окном на лестничной клетке, где спрятал запасную связку специально для Варвары.

Она страшно пугалась, когда что-нибудь кликало или глючило в ее компьютере или выскакивали какие-нибудь левые объявления, и кричала, призывая мужа немедленно на помощь:

– Юра!! Тут что-то случилось ужасное с моим компом! Все пропало!

И он спасал, а она кидалась ему на шею, крича на сей раз от радости и восторга:

– Ты самый лучший!! Самый умный, самый крутой-разкрутой!! Гений! Ты мой герой и мой спаситель!!

Когда Варвара работала или рисовала, то мир вокруг переставал для нее существовать и все остальное было как бы вне пространства ее творчества, она скручивала волосы в пучок, засовывала в него карандаши, которые потом там и забывала частенько, могла даже так в магазин выйти, если срочно вдруг что-то понадобилось, и тихонько что-то напевала, рисуя или делая чертежи. Он как-то спросил:

– Ты что поешь?

– Я пою? – удивилась необычайно она.

– Ну да, вот сейчас рисовала и пела.

– А-а-а, – отмахивалась Варюха. – Это какая-то мелодия в голове звучит, я ее и напеваю.

Он умилялся этой ее привычке и мог долго с наслаждением наблюдать, как она работает и подпевает себе, за ее движениями и как меняется выражение ее лица: то сосредоточиваясь, когда что-то не получается, то вдруг освещаясь улыбкой, когда приходит интересная идея или что-то очень хорошо получается. Рядом с большим чертежным столом Костромин поставил кульман специально для ее работы, у другого же окна теперь располагался его рабочий стол с монитором базового компа и двумя ноутбуками, и все это в их единственной комнате, сочетавшей в себе гостиную и спальню, два «кабинета» его и ее, благо пока большая площадь позволяла.

Варвара никогда не бралась за мужские дела, даже если легко могла с ними справиться и ей было срочно нужно, а Юрия не оказывалось рядом, даже крышки консервных банок не откручивала сама, не говоря уж про что-то иное по хозяйству, тем более таскание тяжелых сумок из магазинов. Этого она вообще категорически не делала, у меня же есть муж, говорила она с гордостью.

Зато прекрасно управлялась со всеми женскими хозяйственными делами и только посмеивалась над привычками Юрия, присущими большинству мужчин, давно объясненными всяческими заумными психологами как некое особенное устройство мужской психики и мозгов, и так хорошо «воспетыми» женщинами.

Костромин недавно прочитал где-то одно высказывание, источник не помнит, но очень ярко подмечено:

«Только женившись, я узнал, что можно неправильно поставить пакет молока в холодильник».

Вот это совсем не их история.

Его разбросанные носки она молча собирала и кидала в специальную корзину для грязных носков, вешала на плечики и убирала его пиджаки и брюки, скинутые на диван или кровать, молоко и другие продукты спокойно переставляла в холодильнике так, как ей было удобно, перед тем как включить, проверяла переключен ли смеситель с душа на кран и исправляла еще десятки таких вот мужских ляпов, весело смеясь над всеми этими мелочами.

Ну не нервировало ее это, и все, веселило только.

Справедливости ради надо отметить, что разбрасывал свои вещи Костромин довольно редко, только если совсем уж уставал на работе и приходил домой совершенно вымотанным. Дело в том, что отец приучал его с детства:

– Запомни, сынок, электричество не терпит беспорядка и разгильдяйства и сильно за него наказывает: забудешь шурупчик какой или поврежденный кабель подключишь – и произойдет замыкание. А от него пожар, и беды не миновать, могут и люди погибнуть. Порядок нужен четкий! Тогда и в голове, да и в жизни порядок будет.

Запомнил, да еще подкрепил ценной практикой, то бишь один раз так отхватил током – долбануло будь здоров! – что отлетел на полтора метра от кабеля поврежденного, в глазах искры вспыхнули, руки-ноги еще час, наверное, не слушались, а волосы до следующего утра торчком стояли.

Как жив остался, вообще загадка.

Вот после этого уж точно порядок в голове выправился у него правильный. И не бывает так, что ты аккуратист на работе и все у тебя там по полочкам и по линеечке, а в быту раздолбай, в грязи и бардаке живешь. Так что, считай, повезло Варюхе, мужик Юра оказался аккуратный, и еще больше повезло, что не до педантизма с элементами шизофрении.

Прямо пастораль и идеальная картинка!

Ну и что? А им было замечательно вместе, да еще и в сексе все у них получалось просто супер! Частенько так и покруче, чем просто супер!

Господи, как же хорошо им было тогда! Как же хорошо!

Варвара как-то очень быстро забеременела, наверное, месяца через два после свадьбы. Прямо за несколько дней перед Новым годом они узнали, что ждут ребенка.

Праздник в тот год получился в семье классный.

Во-первых, их первый совместный Новый год. Приехали его родители из Ростова и остановились пожить у родителей Варвары.

Родители молодых нашли общий язык еще перед свадьбой, на стадии сватовства и знакомства. Ну а что им не найти тот самый общий язык и взаимную симпатию? Разница в возрасте, правда, ощутимая имелась – Добродеевы постарше на пятнадцать и восемнадцать лет, но Леонид Николаевич и Максим Петрович оба по профессии инженеры, технари, оба работали на производстве еще при Советском Союзе, оба интеллигентные, крепкие мужики, рукастые-головастые, с большим жизнелюбием, и интересы, в общем-то, похожие. Ну а женщины, те мгновенно поладили, так же признав друг в друге родственные души. Так что между сватами царило полное понимание, взаимное уважение и начинающаяся крепкая дружба.

Были на празднике еще друзья и родственники Добродеевых, женщины приготовили и накрыли замечательный стол, и когда провожали тостом уходящий год, Юрий с Варварой сообщили родным новость…

Все! Выключился мысленный проектор! Ушли воспоминания. Отхлынули.

Костромин сел на кровати, поставил локти на колени и опустил лицо в ладони. Вот так всякий раз – яркая солнечная картинка о прошлом, и Варюха в нем такая родная, красивая, радостная, улыбается, сверкает своими ямочками, сияет поразительными весенними глазами с огоньками внутри, и в один момент – раз, и все, темнота вокруг.

Такое вот наказание.

Он сидел, спрятав лицо в ладонях, и думал о ней. О своей Варюхе.

Наверное, месяца через полтора-два после свадьбы Костромин неожиданно обнаружил, что взгляд ее удивительных глаз всегда с ним. Как-то застрял в пробке, обдумывал рабочий момент и спросил вдруг вслух, так автоматически, безотчетно, как частенько делает каждый из нас, когда размышляет в одиночестве:

– Ну, Варюх, что думаешь, так будет правильно?

И поймал себя на том, что видит перед мысленным взором ее улыбающееся лицо, на котором ярче всего выделяются прекрасные глаза – весь лик ее как бы размыт, словно дымкой поддернут, а вот глаза ясно и четко видны, прямо сияют, и она ему весело отвечает:

– Не-а! Что-то ты, Юрий Максимович, тут не доглядел!

Костромин было удивился, посмеялся такому видению, но оно повторилось еще несколько раз в тот же день и на следующий, а потом и вовсе стало привычным. Он рассказал жене об этой странности, но Варя даже не удивилась.

– Правильно, а как же! Так и должно быть, – убежденно заявила она. – Я же о тебе думаю постоянно, настроена на твою волну, и наши души таким вот образом общаются на расстоянии. А знают они побольше нашего земного, вот я тебе через душу или какое-то там эфирное тело и подсказываю, разговариваю с тобой и утешаю.

– Это ты что-то закрутила эзотерическое, Варюх, – засомневался он, усмехаясь.

– Нет, не накрутила. Так и есть, – уверила она и поразила признанием: – Я же с тобой тоже постоянно разговариваю и советуюсь, когда мы врозь, и также тебя вижу.

– И что я тебе подсказываю? – развеселился Костромин.

– Правильное решение или просто пообщаешься со мной, пошутишь, поддерживаешь в трудную, так сказать, минуту, – улыбалась радостно она.

Варваре было так уютно и радостно жить с Юрием, что она словно каждый день проживала в празднике. Праздник, счастье, все сияет вокруг, и невозможно не улыбаться, не смеяться от переполняющей радости!

Вот так ей было тогда!

Она легко приняла все устои Юрия и его личные правила быта во многом потому, что в быту и в жизни Костромин напоминал ее папу.

Он был такой же рукастый, хозяйственный и, как и Леонид Николаевич, сразу, с первых же дней взял на себя всю меру ответственности за их семью и лично за нее, Варвару.

У нее порой возникало подспудное ощущение, что некие высшие силы как бы взяли и нежно переместили ее от родителей в столь же уютное и привычное семейное гнездо, но только с Костроминым, прибавив к ее обычной жизни еще и море счастья.

И она с восторгом рассказывала об этом всем! Всем-всем-всем!

На работе коллегам, подругам, родственникам и знакомым Варя говорила и говорила про своего замечательного Юрочку, какой он сильный, умный, талантливый, надежный, прекрасный, как им хорошо вдвоем и какое это счастье и так далее. Так далее…

Ей было так хорошо с ним!

Он часто ездил в короткие командировки, и Варя пекла пироги в дорогу, купила удобный пищевой термос и обязательно готовила горячие блюда с собой, чтобы не ел всухомятку, и заваривала специальный чай с травами, медом и лимоном, который заливала в отдельный термос и сама складывала все его вещи в дорожную сумку. Провожая, она целовала, желала удачи и обязательно восхищенно называла: «Мой Король».

Костромин посмеивался над этой ее восторженной влюбленностью, но совершенно определенно ему это нравилось.

Она любила все в нем! Все-все-все!

Она любила его до головокружения, обожала его голос, запах, его смех, его мужскую веселую снисходительность к ее женским слабостям и рассеянности, видела и принимала с благодарностью его любовь и заботу. Господи, да часами можно перечислять, что она в нем любила и как она его любила!

Родные и друзья посмеивались над ними, постоянно застукивая целующимися или обнимающимися где-нибудь в укромном уголочке, и все предрекали – молодожены, скоро пройдет! Но оно как-то не проходило, а только усиливалось.

На любом мероприятии, вечеринке, семейном празднике или выезде на природу они с Костроминым пытались уйти куда-нибудь в сторонку, находили укромные места и целовались, как подростки, и почему-то непременно кто-нибудь из гостей натыкался на них и принимался шутить по этому поводу.

Они ждали ребенка на Новый год. Когда радостную весть сообщили родным, у Варвары было уже два месяца, и вся семья пребывала в восторге – ну, а как же! Первый внучок и у тех, и у других родителей!

© Алюшина Т., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Никто не знает, почему все тяжелые и беспросветные мысли приходят к человеку именно в три-четыре часа ночи и изматывают, мучают, не давая уснуть.

А вот у него наоборот.

Вся теперешняя жизнь Костромина превратилась в странную темную субстанцию бытия, из которой выделялись особым светлым куском лишь работа и самое дорогое, словно выхваченное из всепожирающей его черноты ярким прожектором и защищенное этим лучом от темноты, воспоминание о бывшем счастье.

С тех пор как случилась с Юрием эта напасть, он перестал нормально спать. Будто в наказание или в назидание, или для просветления его ума – бог знает отчего и для чего, но вот уже несколько месяцев, как он просыпался посреди ночи, где-то с трех до четырех утра, и уже не мог заснуть.

И тогда, как спасение, как исцеляющая родниковая вода, как обезболивающее к незаживающей ране, к нему приходили воспоминания.

Яркие, насыщенные солнцем, прозрачной синевой неба, наполненные невероятной очаровательной улыбкой Варюхи, ею самой – ее движениями, взглядами, голосом, ее смехом, ее радостью жизни – радостью их жизни.

И смотрели оттуда, из их счастливого пространства на двоих, эти ее потрясающие, невозможные глаза!

И он лежал, не шевелясь, чтобы не спугнуть такие болезненно-прекрасные воспоминания, и старался насытить проплывающую перед мысленным взором картинку прошлого с запахами, звуками, ассоциациями, и смаковал каждую мелочь, спасаясь в светлом прошлом от того мутного и черного, что властвовало над ним сейчас.

Спасался, как в молитве.

Чаще всего отчего-то возникало в памяти воспоминание о том, как они встретились и познакомились. Да-а, смешная вышла история.

В тот год Костромину исполнился тридцать один год, и он уже сделал серьезную карьеру, можно сказать: небывалую для обыкновенного паренька, приехавшего из провинции в столицу без протекций, каких-либо знакомств, родных и друзей в Москве.

Покорять столицу Юрий не собирался и даже в голове не держал бредовых мыслей на данную тему, просто вот уж несколько лет как мечтал учиться в одном из самых знаменитых вузов страны.

Вот втемяшилось мальчишке попасть конкретно в это учебное учреждение и получить специальность инженера-электрика!

Ну, кто про что – люди вон в артисты табунами рвутся, в финансисты какие, менеджеры, опять-таки поголовно, в юристы очень даже многие желают, словом, в работу чистую, прибыльную и не пыльную.

А он, поди ж ты, – в электрики наметился.

Случилось так, что еще в детстве интерес к этому делу прорезался у Юрия серьезный, захвативший все его мальчишеское любопытство и воображение. Дело в том, что его отец – Максим Петрович Костромин – работал инженером на одном из заводов города Ростова и имел великое увлечение – устраивание световых феерий различного масштаба и назначения от дискотеки в школе сына, на которой подвешивался к потолку крутящийся шар, как и у всех, но зато только у них бегали по всему актовому залу разноцветные лучи, зажигавшиеся в различных точках в определенном ритме под музыку. И до участия в общегородском фестивале светового представления на фасадах зданий на День города и в иные праздники.

И был у отца гараж, давным-давно переоборудованный под мастерскую, машина за ненадобностью была продана лет десять назад. Там Максим Петрович проводил все выходные и праздники, занимаясь любимым хобби. Понятное дело, что мальца своего Юру он начал приводить в мастерскую, как только тот пошел и начал что-то лопотать на своем детском языке.

А уж как мальчику интересно все было в той мастерской, и не передать! Ну еще бы! Пацан, а тут такое разгуляево для постижения мира и всякие штучки мужские! А отец терпеливо отвечал на все его бесконечные вопросы, не отнекивался. А как Юра постарше стал, так они уж вместе с отцом только что не жили в той мастерской, занятые какими-то проектами. Мама вздыхала и безнадежно махала рукой:

– Раньше только отец пропадал в гараже этом, теперь обоих оттуда не вытащишь!

Но особенно не расстраивалась, так, для порядка и острастки ворчала, а как мудрая женщина про себя тихо радовалась, что сын проводит столько времени с отцом и увлечен одним с ним делом. Между прочим, реально приносившим вполне достойный приработок в дом-семью, ой как прочувствованный в девяностых-то годах!

А когда Юра твердо решил стать инженером именно в этой области, то, пересмотрев справочник вузов, в которых имелся нужный ему факультет, выбрал именно столичный известный вуз, хотя и в самом Ростове был хороший институт.

Решил – и все!

И поступил без каких-либо проблем с первого же раза.

Юра вообще был деятельным, упертым в каких-то своих решениях, но и легко преодолевал трудности, оттого и учился хорошо и в охотку, и подрабатывать успевал все годы учебы, и в веселой общежитской жизни принимать участие, и амуриться с девушками не забывал, у которых, кстати, пользовался бо-о-ольшим успехом.

Ну, еще бы! Он парнишка мало того что видный – высокий, стройный, спортивный и привлекательный внешне, к тому же веселый, легкий, без заморочек, с замечательным чувством юмора и компанейский, да еще и всегда при деньгах, которые не жлобился тратить на девушек и веселье.

Родители деньгами помогали, но Юра и сам зарабатывал неплохо, подряжаясь на различные работы. Хватало и на жизнь, и на погулять, особенно если учесть, что учился он в конце девяностых годов.

Заканчивая учебу, Костромин уже твердо решил, что получит еще одно образование – на факультете оптико-электронного оборудования. Вот приспичило, и чувствовал, что надо оно ему! Пригодится обязательно!

И вполне в его характере – решил, и все!

Посовещался с родителями – второе-то высшее образование, оно платное, а он пока не топ-менеджер газпромовский, залежей денежных не имеет. Родители поддержали, вздохнули, правда, но поддержали, продали старенькую бабушкину дачку, которой особо не пользовались, но любили и сохраняли, берегли. А тут уж что поделаешь – надо сынку помочь, куда ж деваться.

Но деятельный сынок сидеть на их шее не собирался: поступил на второе образование и нашел работу инженера-электрика в одном из строительных трестов. Жил с работягами в общаге черт знает где на окраине Москвы, поэтому чаще всего ночевал в строительном вагончике на объекте. Экономил деньги, квартиру не снимал, держал в голове, что родителям надо бы долг отдать – это он сам для себя так решил, они-то про долги какие-то думать не думали и такими категориями в отношении сына единственного любимого и не мыслили. А он уперся!

Да нормально! Чего там – молодой же, упертый, здоровый!

Прорвемся!

И прорвался! Где-то через год пригласили его работать по специальности в один из самых крупных строительно-монтажных холдингов страны и сразу дали высокую должность – место начальника отдела в одном из трестоуправлений, входящих в состав холдинга. Что-то там в верхах у начальства произошло с этим его трудоустройством – вроде как умер его предшественник на этой должности, а предыдущее начальство Юрия в частном разговоре с нынешним упомянуло, что, мол, есть некий Костромин, очень толковый инженер, молодой, правда, но не пьющий и работоспособный, да к тому же перспективный и талантливый.

Как-то так звезды и начальники сошлись, но работу Юра получил, а с ней и достойную зарплату, и комнату в профильном общежитии.

Да, красота небывалая! Повезло!

Костромину вообще везло и с работой, и с коллегами, и с начальством, и с женщинами. Жизнь его баловала.

Например, подкинула она, жизнь то есть, ему знакомство с одним очень непростым пареньком – Владом Потаповым, носившим кличку Сивуч, вообще-то так называют северного морского льва, но кликуха ему шла, прижилась – высокий, крупный, но при этом быстрый и сильный. Главное же его достоинство для Юрия заключалось в том, что Влад был классным хакером, причем из разряда официальных, в том смысле, что работал на правительство. Что-то там засекреченное и правоохранительное, правда, из бывших «свободных художников», пойманных за хвост, но это его личная история, покрытая мраком тайны государственных органов.

Важно то, что у Юры давно засела в голове идея программного управления электросетями. Да не банального подключения-выключения и тому подобное «три притопа два прихлопа», что он давно уж освоил самостоятельно в процессе учебы, а по серьезному, «по-взрослому» – привязка всех схем и объектов на дистанционное управление, разработка специальных режимов, программ, сведение всех цепей в единую схему и так далее.

И Юра уговорил Влада обучать его на уровне профессионального хакера-программиста.

Около года Юра занимался в свободное время, которое можно было улучить лишь глубокой ночью, а куда деваться, сам подписался на это дело, чего уж теперь!

Но Костромин добился того, чего хотел!

Теперь он имел в своем арсенале навыки первостатейного хакера и знания такого высокого уровня программирования, в которые не посвящал никого. А совсем незачем и ни к чему такую инфу о себе распространять – занимались они с Владом анонимно, с соблюдением некоторых конспиративных приемов: Сивучу тоже совсем не светило, чтобы его кто поймал на преподавании, могло и по затылку прилететь очень даже всерьез, особливо от его работодателей. Вот и тихарились оба.

Что, впрочем, не помешало Костромину совершенно наглым образом подать документы на прохождение экзаменов на получение сертификата и лицензии специалиста международного уровня по «комплексному коммуникативному программированию и монтажу, управлению и мониторингу многоуровневых производственных систем электро- и оптоволоконных комплексов и объектов».

Звучит закрученно, а в простоте это считалось еще одним образованием, дававшим право официально заниматься любыми компьютерными разработками электронных и оптоволоконных систем, привязывать их к разным объектам. Это значительно облегчало ему основную работу, особенно в пункте, связанном с проверкой правильности протяжения электрики на сданных объектах.

Подавая документы на получение сертификата, в пункте «учебное заведение», в котором получено образование по предмету, Юрий указал: самообучение экстерном. И эта откровенная наглость, как ни странно, проканала, его допустили до экзаменов, которые Костромин благополучно сдал, прошел специальную комиссию и получил заветный диплом и сертификат специалиста в данной области.

Таким вот образом к двадцати шести годам Костромин получил второе высшее образование по оптико-волоконным системам и получил диплом коммуникационного специалиста-компьютерщика.

И как попер по карьерной лестнице… не догонишь!

Начальство его любило и ценило. Да и было за что, если честно – упорный, работоспособный, не по годам серьезный в работе и ответственный, инициативный специалист, каких поискать и не найдешь, надежный и умный, очень умный мужик. Да к тому же обладавший редкими качествами – первое: не карьерист, в мышиных забегах и интригах за теплое место для пятой точки никогда не участвовал, делом занимался вместо этого, и второе: не пьющий. То есть совсем не пьющий.

Ну, это качество Костромину по наследству от отца досталось.

Батя рассказывал ему, а потом не раз вспоминал, как в молодости, будучи студентом, однажды напился на пикнике в лесу. Да и напился-то громко сказано – хватило четырех рюмок водки, то есть около ста пятидесяти – двухсот грамм, чтобы он отключился. Как товарищи ему потом говорили: махнул за четвертый тост, улыбнулся и лег под деревцем, свернувшись калачиком – и все! Как не будили – бесполезняк! Пришлось приятелям его на руках до автобусной остановки тащить, а потом и домой доставлять.

И вот проснулся он поутру и, еще не открыв глаза, понял, что попал в чистилище! Или уже в ад! У него болело все! Страшно болело, жутко! Все кости болели, к телу вообще притрагиваться было невозможно – любое движение, любое прикосновение отдавалось такой жуткой болью, что он балансировал на грани потери сознания.

И жажда! Такая, что он и не подозревал, что так может быть вообще – вот-вот – адская, это точно! Поджаривали рогатые, верняк!

Тогда родители его два дня спасали – отпаивали какими-то отварами, клюквенным морсом, ничего другого ни есть, ни пить он не мог. На третий день кое-как встал с кровати, чувствуя себя полуразвалившимся стариком.

К врачам ходил, а как же! Думал же, что болезнь какая страшная с ним приключилась, а оказалось, нет, не болезнь, а вот такая у его организма индивидуальная непереносимость алкоголя.

С тех пор и не пил. Не то, чтобы совсем уж в сухой завязке. По праздникам, на дни рождения, когда за столом собирались, Максим Петрович две малипусенькие рюмочки коньяку пропускал, в общей сложности грамм пятьдесят, чокаясь с гостями и под серьезную закуску.

Все, это норма для него. Ничего иного с алкогольной составляющей не принимал никогда.

Вот и Юрий в отца пошел – непереносимость спиртного. Да он и не любил, даже запах алкоголя его отвращал, что, впрочем, не мешало ему участвовать во всех студенческих загулах и веселиться наравне с хмелеющими товарищами.

Вы когда-нибудь были на крутой студенческой пьянке? Нет? Да?

Так вот, как правило, после первой же рюмки всем становится по барабану, кто что и сколько пьет, народ занят общим весельем, шутками-прибаутками, хохотом, заигрыванием, флиртом и прочим.

Практически до самого пятого курса никто из одногруппников и друзей по общаге и не подозревал, что Костромин не пьет, а он и не распространялся о такой особенности, да и зачем? Объяснять кому-то? Выяснившийся факт показался открытием вселенского масштаба – как это? Да ладно, да не может быть! Юрик, ты ж с нами всегда…

А он и всегда. Первую рюмку делал вид, что пьет, переставлял соседу по столу, а потом наливал себе воды. Никто и не замечал, а для куражу ему напиваться не требовалось, он и так веселился от души и участие принимал во всех идиотских мероприятиях пьяных товарищей и… и спасал их не раз, и вовремя выдергивал смываться при необходимости, и тащил на себе в общагу, и прикрывал от последствий, и лечить страждущих с бодуна приходилось ему же.

Но! Эта его особенность однажды даже сыграла Костромину на руку в работе.

Наверное, никому не надо объяснять, что такое сплоченный мужской коллектив строителей. Эдаких мужиков, заматеревших в этом деле. Нет? Не надо объяснять? Вот и ему не требовалось – он уж насмотрелся, когда подрабатывал во время учебы, первая запись в трудовой книжке появилась у него в семнадцать лет: «разнорабочий» в строительно-монтажном тресте.

Так вот, вышел Юра на работу в первый день – начальник начальником, в костюмчике, только касочка красная на голове, мальчонка двадцати двух годов, а, на минуточку, две тысячи первый год – разруха во всем, только-только выколупываться страна из кое-чего сильно пахнущего начинала, а в строительном деле ситуация такая, что слов приличных не подобрать. И мужики в его подчинении не гастарбайтеры какие, а все как на подбор зубры местные, в возрасте от тридцати пяти и выше. Можно представить их отношение к мальчонке: только-только со студенческой скамьи – и руководить ими взялся!

Да сейчас-с-с!

Ну и понеслись проверки на слабо со всеми вытекающими провокациями и саботажем. Костромин не зря уж пять лет по стройкам оттарабанил, в психологии таких вот работяг разбирался, и в том, на что они способны, тоже, и отпор давал соответствующий. Кому и в рожу от него прилетело, кого уволил к той самой матери, кого и в каталажку отправил за особо лютый саботаж с последствиями. Но авторитет свой, который довольно быстро умудрился завоевать у пролетариата хитроватого, закрепил окончательно и бесповоротно после одного случая.

Накануне ноябрьских праздников в обед мужики-строители сели кружком за стол и выставили водочку под закусь, считай, уж точно никто вечером работать не станет, без вариантов. Хорошо хоть день отстояли под сорванный от матов и крика голос Костромина. Ну и позвали они начальника молодого с ними-то разделить застолье предпраздничное, выказали уважение достойное.

Костромин на зов подошел, посмотрел на разложенную на газетках немудреную снедь, на мужиков, добреющих в предчувствии принятия водочки, и, тяжко вздохнув, признался с некой грустинкой в тоне, специально наигранной:

– Не, мужики, нельзя мне, – и выдохнул тяжко.

– А что так, Максимыч? – участливо поинтересовался бригадир. – Болен, что ли, иль закодировался?

– Вот именно, – кивнул Костромин.

– Да ты чё! – посочувствовал и не поверил бригадир. – Такой молодой, и уже того… – Он щелкнул пальцем по горлу известным жестом и уточнил: – Нельзя?

– Нельзя, – подтвердил грустно Юра и посмотрел с наигранной тоской на бутылку водяры на столе.

– Ну, ты даешь! – восхитился один из мужиков. – Чё, заливал всерьез? Без базара кодернулся?

– Так я ж на стройках с семнадцати лет, – снова прямо не ответив, пояснил он. – Подрабатывал, пока в институте учился. Сами понимаете, – и еще разок, закрепив успех, вздохнул тягостно.

– Ну, дыть… – выказал общее сочувствие бригадир, несколько даже смутившись.

– Да-а-а, – протянул с большим уважением один из работяг, с особым сочувствием глядя на Костромина. – Видать, поколотила тебя жизнь, паря.

Юрий пожелал работягам приятного аппетита, дежурно-начальственно напомнил не засиживаться и не злоупотреблять до недоразумений, попрощался и ушел.

С тех пор мужики бывалые проявляли к нему немалое уважение, особый респект молодому начальнику.

А стройки в любом городе – это закрытое сообщество, где бригады, прорабы и тресты управления мигрируют от одного заказчика к другому, от одного подрядчика к третьему, и слухи в них распространяются так же быстро, как у медитирующих на скамейках под домом бабулек.

Таким вот образом за Костроминым и закрепилась слава бывалого крутого паренька-начальника, который про рабочих и их нужды все знает-понимает, и начальник справедливый да толковый, хоть и суров и осерчать может, и даже врезать если что, но за дело, да к тому же и сам лихоманки-жизни хлебнувший не по годам. Почитай, с детства на стройках вкалывал, аж здоровье потерял.

А она росла, уж поверьте!

К тридцати одному году Костромин стал заместителем начальника одного из стройуправлений, входивших в тот самый главный холдинг. Их отделение занималось в основном строительством под ключ загородных коттеджей и домов в элитных поселках по всему Подмосковью и дальше по ближним к Москве областям.

Интересная должность и дело интересное, да только мотаться приходилось, как Ивану-царевичу на Сером Волке, посланному царем дурковатым за разными диковинами туда-сюда. А куда деваться? Такая вот работа.

Как-то пришел Костромин в одно крупное архитектурное объединение, с которым его фирма плотно сотрудничала. Ему требовалось встретиться с хозяином агентства, он же его генеральный директор в одном лице, по одному хлопотному и малоприятному делу – архитекторы сделали проект особняка для весьма известного и очень, ну очень медийного господина, но электропроводку в нем наметили настолько забубенную и бестолковую, что ее реально невозможно и даже опасно было делать по намеченному плану.

Заказчик же, ни ухом ни рылом не понимавший в строительстве и проектировании, и уж тем паче в электросетях, подмахнул проект, как говорится, «не глядя», когда ему показали, как это все шоколадно будет выглядеть в конечном исполнении на трехмерном макете в компьютерной графике, а как дошло до строительства, тут и поперли огрехи на каждом шагу.

© Алюшина Т., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Никто не знает, почему все тяжелые и беспросветные мысли приходят к человеку именно в три-четыре часа ночи и изматывают, мучают, не давая уснуть.

А вот у него наоборот.

Вся теперешняя жизнь Костромина превратилась в странную темную субстанцию бытия, из которой выделялись особым светлым куском лишь работа и самое дорогое, словно выхваченное из всепожирающей его черноты ярким прожектором и защищенное этим лучом от темноты, воспоминание о бывшем счастье.

С тех пор как случилась с Юрием эта напасть, он перестал нормально спать. Будто в наказание или в назидание, или для просветления его ума – бог знает отчего и для чего, но вот уже несколько месяцев, как он просыпался посреди ночи, где-то с трех до четырех утра, и уже не мог заснуть.

И тогда, как спасение, как исцеляющая родниковая вода, как обезболивающее к незаживающей ране, к нему приходили воспоминания.

Яркие, насыщенные солнцем, прозрачной синевой неба, наполненные невероятной очаровательной улыбкой Варюхи, ею самой – ее движениями, взглядами, голосом, ее смехом, ее радостью жизни – радостью их жизни.

И смотрели оттуда, из их счастливого пространства на двоих, эти ее потрясающие, невозможные глаза!

И он лежал, не шевелясь, чтобы не спугнуть такие болезненно-прекрасные воспоминания, и старался насытить проплывающую перед мысленным взором картинку прошлого с запахами, звуками, ассоциациями, и смаковал каждую мелочь, спасаясь в светлом прошлом от того мутного и черного, что властвовало над ним сейчас.

Спасался, как в молитве.

Чаще всего отчего-то возникало в памяти воспоминание о том, как они встретились и познакомились. Да-а, смешная вышла история.

В тот год Костромину исполнился тридцать один год, и он уже сделал серьезную карьеру, можно сказать: небывалую для обыкновенного паренька, приехавшего из провинции в столицу без протекций, каких-либо знакомств, родных и друзей в Москве.

Покорять столицу Юрий не собирался и даже в голове не держал бредовых мыслей на данную тему, просто вот уж несколько лет как мечтал учиться в одном из самых знаменитых вузов страны.

Вот втемяшилось мальчишке попасть конкретно в это учебное учреждение и получить специальность инженера-электрика!

Ну, кто про что – люди вон в артисты табунами рвутся, в финансисты какие, менеджеры, опять-таки поголовно, в юристы очень даже многие желают, словом, в работу чистую, прибыльную и не пыльную.

А он, поди ж ты, – в электрики наметился.

Случилось так, что еще в детстве интерес к этому делу прорезался у Юрия серьезный, захвативший все его мальчишеское любопытство и воображение. Дело в том, что его отец – Максим Петрович Костромин – работал инженером на одном из заводов города Ростова и имел великое увлечение – устраивание световых феерий различного масштаба и назначения от дискотеки в школе сына, на которой подвешивался к потолку крутящийся шар, как и у всех, но зато только у них бегали по всему актовому залу разноцветные лучи, зажигавшиеся в различных точках в определенном ритме под музыку. И до участия в общегородском фестивале светового представления на фасадах зданий на День города и в иные праздники.

И был у отца гараж, давным-давно переоборудованный под мастерскую, машина за ненадобностью была продана лет десять назад. Там Максим Петрович проводил все выходные и праздники, занимаясь любимым хобби. Понятное дело, что мальца своего Юру он начал приводить в мастерскую, как только тот пошел и начал что-то лопотать на своем детском языке.

А уж как мальчику интересно все было в той мастерской, и не передать! Ну еще бы! Пацан, а тут такое разгуляево для постижения мира и всякие штучки мужские! А отец терпеливо отвечал на все его бесконечные вопросы, не отнекивался. А как Юра постарше стал, так они уж вместе с отцом только что не жили в той мастерской, занятые какими-то проектами. Мама вздыхала и безнадежно махала рукой:

– Раньше только отец пропадал в гараже этом, теперь обоих оттуда не вытащишь!

Но особенно не расстраивалась, так, для порядка и острастки ворчала, а как мудрая женщина про себя тихо радовалась, что сын проводит столько времени с отцом и увлечен одним с ним делом. Между прочим, реально приносившим вполне достойный приработок в дом-семью, ой как прочувствованный в девяностых-то годах!

А когда Юра твердо решил стать инженером именно в этой области, то, пересмотрев справочник вузов, в которых имелся нужный ему факультет, выбрал именно столичный известный вуз, хотя и в самом Ростове был хороший институт.

Решил – и все!

И поступил без каких-либо проблем с первого же раза.

Юра вообще был деятельным, упертым в каких-то своих решениях, но и легко преодолевал трудности, оттого и учился хорошо и в охотку, и подрабатывать успевал все годы учебы, и в веселой общежитской жизни принимать участие, и амуриться с девушками не забывал, у которых, кстати, пользовался бо-о-ольшим успехом.

Ну, еще бы! Он парнишка мало того что видный – высокий, стройный, спортивный и привлекательный внешне, к тому же веселый, легкий, без заморочек, с замечательным чувством юмора и компанейский, да еще и всегда при деньгах, которые не жлобился тратить на девушек и веселье.

Родители деньгами помогали, но Юра и сам зарабатывал неплохо, подряжаясь на различные работы. Хватало и на жизнь, и на погулять, особенно если учесть, что учился он в конце девяностых годов.

Заканчивая учебу, Костромин уже твердо решил, что получит еще одно образование – на факультете оптико-электронного оборудования. Вот приспичило, и чувствовал, что надо оно ему! Пригодится обязательно!

И вполне в его характере – решил, и все!

Посовещался с родителями – второе-то высшее образование, оно платное, а он пока не топ-менеджер газпромовский, залежей денежных не имеет. Родители поддержали, вздохнули, правда, но поддержали, продали старенькую бабушкину дачку, которой особо не пользовались, но любили и сохраняли, берегли. А тут уж что поделаешь – надо сынку помочь, куда ж деваться.

Но деятельный сынок сидеть на их шее не собирался: поступил на второе образование и нашел работу инженера-электрика в одном из строительных трестов. Жил с работягами в общаге черт знает где на окраине Москвы, поэтому чаще всего ночевал в строительном вагончике на объекте. Экономил деньги, квартиру не снимал, держал в голове, что родителям надо бы долг отдать – это он сам для себя так решил, они-то про долги какие-то думать не думали и такими категориями в отношении сына единственного любимого и не мыслили. А он уперся!

Да нормально! Чего там – молодой же, упертый, здоровый!

Прорвемся!

И прорвался! Где-то через год пригласили его работать по специальности в один из самых крупных строительно-монтажных холдингов страны и сразу дали высокую должность – место начальника отдела в одном из трестоуправлений, входящих в состав холдинга. Что-то там в верхах у начальства произошло с этим его трудоустройством – вроде как умер его предшественник на этой должности, а предыдущее начальство Юрия в частном разговоре с нынешним упомянуло, что, мол, есть некий Костромин, очень толковый инженер, молодой, правда, но не пьющий и работоспособный, да к тому же перспективный и талантливый.

Как-то так звезды и начальники сошлись, но работу Юра получил, а с ней и достойную зарплату, и комнату в профильном общежитии.

Да, красота небывалая! Повезло!

Костромину вообще везло и с работой, и с коллегами, и с начальством, и с женщинами. Жизнь его баловала.

Например, подкинула она, жизнь то есть, ему знакомство с одним очень непростым пареньком – Владом Потаповым, носившим кличку Сивуч, вообще-то так называют северного морского льва, но кликуха ему шла, прижилась – высокий, крупный, но при этом быстрый и сильный. Главное же его достоинство для Юрия заключалось в том, что Влад был классным хакером, причем из разряда официальных, в том смысле, что работал на правительство. Что-то там засекреченное и правоохранительное, правда, из бывших «свободных художников», пойманных за хвост, но это его личная история, покрытая мраком тайны государственных органов.

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Конечно, аргументы так себе, все ерунда – можно на такси преспокойненько и от родителей поехать, но…

Но где-то в глубине Варе все же не верилось, что ей может угрожать реальная опасность. Ну, пишет и звонит эта неадекватная барышня, ну, угрожает и букет дурацкий прислала, но что она вот так на самом деле попытается ее убить, что ли?

Да бред! Больная ненормальная женщина, и все!

Просто бесится, видимо, от того, что Юра ей не по зубам, не может его приручить, вот и сходит с ума!

Пережив первую удушающую волну страха, Варвара успокоилась, погасила панику и подумала: «Да что мне теперь из-за ненормальной какой-то из дома сбегать? Да пошла она куда подальше!»

Она решительно вышла в коридор и долго нервно заталкивала цветы и коробку в мусоропровод – цветы затолкала, вся исколовшись, а вот коробка не входила категорически.

– Ну и черт с тобой! – разозлилась окончательно Варя и оставила эту длинную дуру у мусоропровода. – Потом вынесу на мусорку!

В таком вот боевом задоре и провела весь вечер.

На самом деле ничего страшного не происходило, да и не страшного тоже ни в этот день, ни на следующий день, а Варя и в магазин за продуктами ходила, и по городу гуляла, в церковь заходила свечки поставить и помолиться за мужа, как отец Филарет научил. И все тихо и спокойно: никто не поджидал ее в подворотне и не покушался на ее драгоценную жизнь.

Варвара расхрабрилась окончательно, поддерживая в себе взбодренный дух смелости.

Через день после того, как ей доставили тот злополучный букет, когда Варвара садилась в такси, чтобы ехать на выставку, какая-то женщина в балахонистой темной одежде, в платке и больших темных очках, спокойно проходившая мимо, вдруг резко метнулась к Варваре и плеснула ей в лицо какую-то жидкость.

Варя инстинктивно отшатнулась, дернула вверх рукой, в которой держала большую папку с рисунками, прикрывая лицо, нога соскочила с тротуарного бордюра, подвернулась, Варюха удержалась, не упала, но непроизвольно присела на одно колено.

– В следующий раз, – подскочив ближе, зло зашипела женщина, склонившись над ней, – это будет кислота. Поняла? Завтра же чтобы подала на развод, а то уродом станешь. Или трупом.

И довольно больно толкнула ее рукой в плечо, отчего не удержавшая равновесия Варя повалилась на асфальт.

Все произошло настолько стремительно, что она и не успела толком сообразить, что случилось. Видевший все водитель такси выскочил из машины и поспешил к Варе на помощь, помог подняться на ноги.

– Я все видел, – сказал он, – регистратор все записал. Можем полицию вызвать.

– Не надо полицию, – отказалась Варвара.

– Вы ее знаете? – предположил он.

– Нет, – покачала головой Варя. – Но догадываюсь, кто это может быть. – И спросила, потрогав пальцами непонятную субстанцию на папке: – Чем она меня облила?

– Красная краска, – тоже потрогал пальцем и даже понюхал водитель.

– Вы меня подождете? – спросила Варя. – Я себя в порядок приведу, и мы поедем.

– Хорошо, – кивнул водитель и неуверенно заметил: – Все-таки надо бы в полицию заявить.

– Надо, – согласилась с ним Варвара.

Она поднялась к себе, умылась, переоделась, переложила рисунки в старую, изрядно потрепанную папку и спустилась к такси.

Все это время Варвару сотрясало нервной дрожью, а в голове заевшей пластинкой звучал голос этой женщины: «В следующий раз это будет кислота!»

«Не будет никакого следующего раза!» – словно очнувшись от транса, сказала себе Варвара.

Она не заметила, как прошла выставка, целиком находясь в своем внутреннем треморе и переживаниях, снова и снова прокручивая мысленно тот момент, когда на нее напали. Варя не помнила, с кем и о чем говорила и как вообще прошло мероприятие, лишь в самом конце сообразила, что ее поздравляет один из кураторов выставки, и лишь в тот момент поняла, что практически все ее рисунки продались.

Вот тогда она и вернулась в действительность.

И вдруг так разозлилась! Так разозлилась, прямо – ух, как! Прямо до зубовного скрежета!

«Нет, дрянь ненормальная, ты моего мужа не получишь! – решила вдруг Варвара. – Не-е-ет!»

Какой развод? Даже и мысли такой она не допускала и совершенно точно знала на уровне инстинкта, шестого чувства, на каком-то недоступном высшем уровне знала, что Юра так же, как и она, и мысли не допускает о разводе.

Может? Может, но не из-за этой женщины и не сейчас. Когда-нибудь, и вполне возможно, что эта ситуация так изменит их обоих, что они уже не смогут быть вместе. Но не сейчас!

И эта гадина его не получит!

Но Юра прав – надо лишить эту женщину возможности доставать Варвару, сделав ее объектом своей злобы, и лучшее средство, как ни крути, не побег, нет, а временное отступление.

Но, как ни странно, Варвара смогла найти и позитивную сторону в произошедшем нападении – теперь она совершенно определенно поняла, что Юра не придумывает себе оправдания и не пытается смягчить для нее свой уход, говоря о ненормальной тяге к этой женщине и утверждая, что она его даже отталкивает как личность – все это чистая правда.

Он не ушел от Вари устраивать жизнь с другой женщиной в новой любви – нет, он на самом деле попал в зависимость.

И сопротивляется ей.

От осознания этого факта Варюхе неожиданно стало легче. Появилась даже уверенность, что Юра обязательно справится с этим влечением, он же всегда со всем справлялся, а там они разберутся.

Посмотрим.

И Варвара занялась делом, заказала машину для грузоперевозок, позвонила родителям, попросила приехать и помочь собрать вещи, чтобы перебраться к ним, ничего не объясняя толком и не отвечая на их вопросы.

Конечно, она им ничего не рассказала. Никому не рассказала, хотя и подумывала позвонить Юре, но…

Ну, позвонит, расскажет, и что? Только душу ему выматывать?

Где-то через неделю Варвара поймала себя на том, что ей душно в Москве во всех отношениях – был конец августа, но не чувствовалось никакого приближения осени, а жарило совершенно по-летнему во всю дурь. И Варя почему-то стала неожиданно ясно чувствовать, что Москва ее угнетает, давит, не дает свободы. Варваре нестерпимо захотелось уединения, тишины и сосредоточенности где-то ближе к природе. Может, поехать к морю? Вот к морю было бы совсем замечательно.

Она поделилась своими переживаниями с папой, и тот, вдохновившись ее идеей, неожиданно порадовался такой перспективе:

– Хорошая мысль, Варюша! К морю это правильно! Тебе надо как-то взбодриться. – И предложил: – Так поезжай в Колин дом, он же пустой стоит. Они по очереди все лето там отдыхали, а теперь до следующего сезона дом пустовать будет.

Идея и на самом деле оказалась замечательная!

Николай – это старший сводный брат Варвары по папе.

После ухода Леонида Николаевича из первой семьи его отношения с сыновьями не изменились к худшему. Даже наоборот, укрепились и стали еще более тесными – им пришлось вместе переживать трагедию, случившуюся с Евгенией Борисовной, бороться за ее разум и жизнь и… хоронить ее.

Парни к тому времени были уже взрослые, отца глубоко уважали и искренне любили, поэтому, когда в его жизни появилась Лидия Андреевна, они всячески поддержали Леонида Николаевича, сразу же нашли с новой женой отца полное взаимопонимание и довольно быстро стали по-настоящему близкими друг другу людьми.

Жизнь одного из сыновей, Игоря, складывалась непросто: он окончил училище ВДВ, по собственной инициативе пошел в спецназ и… и попал под раздачу непростых времен развала Союза по полной программе – почтил своим участием в боевых действиях все горячие точки, какие только можно найти, но лучше не надо, и всю Чечню прошел, и что только и как не «насобирал» в своей службе.

Поэтому долго и не женился, все отговаривался, что не хочет молодую жену вдовой оставить, так что его домом многие годы был тот, где жил отец со своей второй семьей, и именно туда Игорь возвращался из всех командировок, горячих точек и госпиталей.

Женился Игорь только десять лет назад, когда ему стукнуло сорок, у него родилось двое сыновей, старшему сейчас восемь, а младшему семь, такие классные мальчишки!

У Николая же первый сын Иван на три года старше Варюхи, а второй сын Артем родился с ней в один год.

Когда Варвара появилась на свет, то оказалась единственной девочкой в этом коллективе настоящих мужиков, и они баловали ее страшно. Ну еще бы! Такое чудо – белые волосики крутыми кучеряшками, огромные зеленые глазищи, вечная улыбка, ямочки на щечках, да еще девочка шустрая, как стрекоза, шумная, быстрая, хохотушка ужасная. Да эти мужики ее обожали!

Но, ясное дело, у каждого свои семьи, заботы, дела. У племянников Ивана и Артема давно свои семьи, и Леонид Николаевич уже трижды прадед, а Варя получается бабушка какая-то там внучатая. Видятся-встречаются все фактически по праздникам и нечастым оказиям, разумеется, созваниваются и по скайпу беседуют, но всей семьей собираются крайне редко.

В самом начале девяностых Николай с несколькими друзьями открыли свой бизнес, и… дальше по «большой программе», как и у всех, кто имел неосторожность в те времена стать коммерсантами, – прошли, что только можно и чего совсем не хотелось. Одного из их партнеров застрелили, на Колю несколько раз покушались, да чего там только у них не происходило! Варе с мамой, отцом и Колиными мальчишками полгода прятаться пришлось, но… Не об этом, это все уже в прошлом, хоть и страшном, но в прошлом.

Николай и второй его партнер фирму и дело свое сумели удержать и все эти годы только росли и развивались как серьезные бизнесмены, матерели и обрастали производствами, предприятиями и всяческой недвижимостью.

Вот мы и подошли к главному – к недвижимости.

Несколько лет назад, еще до того, как Сочи объявили будущей столицей Олимпиады и ломанулись туда дельцы от строительства со всех сторон на бюджетный пир, и еще до того, как в связи с этим подскочила до небес стоимость жилья в этом регионе, Николай приобрел там дом с участком, вроде как и на окраине, и не так уж далеко от моря, но все же считается в черте города.

Дом он полностью перестроил по современным технологиям, участок засадили фруктовыми деревьями, ягодными кустами и цветами, вложился в обустройство серьезно, пару лет до ума доводил, и получилось в результате все очень здорово.

В этом году все по очереди Сочи посетили: и Игорь с семьей, и Коля, и Ваня с Артемом. Все, кроме Варвары с Юрой. И родители ее в этот раз не поехали, все за дочь переживали и старались рядом находиться, вдруг спасать придется.

Когда папа напомнил про сочинский дом, Варю словно осенило: а ведь верно! Конечно, туда! Она очень любила этот уютный дом с потрясающим видом из окон, большой участок с фруктовыми деревьями, совершенно потрясающе пахнущими персиками в период их созревания, да и вишней-черешней и грушей. Ей там всегда замечательно отдыхалось душой и телом.

Надо срочно звонить Николаю! Прямо сейчас!

На этом месте Варвара вдруг спохватилась:

– Пап, а ты говорил им о… – остановилась она.

– Нет, – покачал головой Леонид Николаевич, поняв ее невысказанный вопрос. – Мы с Лидой решили, что не стоит никому говорить про вас с Юрой. Никто про ваши дела не знает.

– Спасибо, – поблагодарила Варя за понимание и обняла отца. – Ну, что, пап, поеду я в Сочи?

– Поезжай, дочка, – благословил он и поцеловал ее в лоб.

Она все же позвонила Юре, но совсем по иному поводу, а не ради жалобы на его неадекватную и даже опасную пассию.

– Привет, – ответил он, и Варвара почувствовала его улыбку.

– Привет, – улыбнулась она в ответ. – Я звоню предупредить, на всякий случай, что уезжаю в Сочи. Поживу там немного, а может, и много, как настроение сложится.

– Правильно, – одобрил Костромин. – Там сейчас самое великолепие: сентябрь, бархатный сезон.

И они замолчали, одновременно вспомнив, как отдыхали вдвоем в такой же сентябрь и бархатный сезон в том самом доме, вырвавшись из суетной Москвы всего лишь на недельку, и как тогда им там было…

– Варь… – прервал эти их сладкие, теперь и горькие от осознания потери, воспоминания Костромин, – тебя больше не беспокоили?

Варя помолчала, решая: сказать – не сказать?

– Нет, – ровно ответила она.

Сочи оказался именно таким, каким и должен быть в начале сентября, – уже неспешный и нешумный, уставший от бурного и громкого лета, промчавшегося стремительно мимо, бархатисто поглаживающий кожу не палящим, а ласковым солнцем, освежая ее брызгами прибоя.

Этот город пах счастьем и теплой грустью по отгремевшему сезону, подарившему людям беззаботное солнце, загар в черноту, просоленную кожу, курортные романы и страсти, кипящие в них.

У Варвары перехватывало горло от невозможности вернуть и повторить хоть что-то, хоть маленькую толику из их с Юрой счастливой жизни, безвозвратно куда-то канувшей, – повторить тот их сентябрь, истекающие соком персики, которыми они кормили друг друга, валяясь голыми на веранде после потрясающего соединения, их ночное купание в море, поездку в горы, где Костромин азартно ловил форель в горной речке – и еще тысячу оттенков, цветов, запахов, улыбок и смеха, моря и воздуха, из которых ткалось их безграничное, горячее счастье…

Сентябрь был тот же. Жизнь была другая.

И все же дышалось ей тут намного легче, чем в Москве.

Это да! Это Варя почувствовала сразу, словно освободилась от какого-то тяжелого груза. Пусть и не всего, но хоть от его части.

Галина, женщина, которая все эти годы работала кем-то вроде управительницы дома: нанимала персонал, если в этом возникала необходимость, когда собиралось много народу, или сама вела хозяйство, если приезжало два-три гостя, а когда все разъезжались, то присматривала за домом и садом, предложила Варваре ходить на море рано утром.

И Варюха за несколько дней настолько пристрастилась к этим ранним заплывам, с удивлением открыв для себя потрясающую красоту совсем раннего утра, когда солнце только поднимается и тишина особая наступает в природе, что ходила на море совсем рано и одна, когда Галя бывала занята.

В этих утренних походах было какое-то особое очарование, нежность – птицы поют негромко, людей практически нет, море ласковое-ласковое и такое спокойное, прозрачное, а над ним торжественно встает солнце.

В один из первых дней после приезда Варя нашла понравившуюся ей церковь, зашла, чтобы поставить свечи и помолиться за Юру, как уже вошло у нее в привычку, и попала на утреннюю службу в момент, когда священник читал проповедь.

Он говорил о двойственности человеческой натуры, соединяющей в себе как величие духа, так и животную его составляющую, о том, что никто не свят в этой жизни, один Господь безгрешен, говорил о том, что человек слаб и совершает неприглядные поступки и ошибки не потому, что плохой, а потому, что именно слаб. И эта слабость проявляется в том, что человек легко поддается своей темной стороне, которая заключается в том, что удовлетворяет свои низменные инстинкты. Но светлая, духовная часть человека дана ему для того, чтобы останавливать эти разрушительные порывы и устремляться духовно к Господу.

Ведь самый легкий путь – это сдаваться низменным порывам, и чем больше человек им потворствует, тем больше требуется ему этого удовольствия и тем быстрее разрушается его физическое тело и душа, ведь это самый легкий путь, потому как он не требует усилий – только бери, а потом плати тяжелыми болезнями, деградацией, потерей здоровья и семьи, ранней смертью. Но мы не можем и не должны отказываться от обеих своих ипостасей: и от духовной, и от животной, и задача человека сохранять гармоничный баланс между животным и духовным, стремиться к увеличению своей духовной составляющей и делать это посредством любви, вот к чему призывает нас Господь.

Варвара не стала слушать проповедь до конца, и когда священник начал говорить о реалиях сегодняшнего дня, об обществе тотального потребления, о зависимостях от еды, гаджетов и так далее, она тихо вышла из церкви и побрела к центру города.

Шла и думала о том, что Юра… – а о чем еще она могла думать? Постоянно, и только о нем! Так вот – он всегда являлся яркой и многогранной личностью, почему же Варя воспринимала его лишь в одной плоскости, делая упор только на его положительные качества и очевидные достоинства?

Будучи еще совсем девчонкой – что там двадцать два года, смешно! – Варвара влюбилась в него и в этой своей влюбленности замечала лишь позитивную сторону Юриной натуры, восхищалась им и так привыкла к этому героическому образу, что не замечала никаких его недостатков. Она невольно вынудила мужа постоянно соответствовать той высокой оценке, которой его наградила, и отказывала в праве быть целым, истинным, многогранным, со своей темной стороной, отказывала в праве принимать в себе и низменное и не отказываться от своего животного начала и наличия страстей. Может, именно поэтому и случилась с ним такая безумная, разрушающая одержимость? Потому что он слишком долго был для нее положительным сверх всякой меры, потому что она возвела его на пьедестал?

А кто знает, может, и так. Кто знает?

И что, получается, что огромная часть вины за ту беду, в которую Юра попал, да и Варвара вместе с ним, лежит и на ней?

А ведь лежит, точно!

Варя недавно посмотрела кусочек старого фильма «Любовь и голуби», и там героиня говорит со слезами:

«Разве ж я думала раньше, что ты вот раз, и куда-то денешься!»

Вот и она не думала, что он «раз, и денется», жила себе в наивной беспечности и глупой уверенности, что Юра – это постоянная величина в ее жизни, что он всегда будет рядом, «пока смерть не разлучит», будет прекрасно безмятежной под его защитой.

А человек – не плоскость, а объем, если переводить на Варварин профессиональный сленг. И какие в душе у каждого кипят разрушительные и созидательные страсти, даже ему самому неведомо.

По делам нам Господь-то воздает, еще как по делам, если честно!

Варя несколько дней обдумывала ошеломившее ее открытие о том, что она возвела в культ положительные качества мужа, подсознательно отгородившись от признания того, что он целостный человек и в нем присутствуют иные страсти.

Понакручивала, понакручивала себя этими размышлениями, попереживала из-за своей вины и в какой-то момент вдруг подумала: да фигня это все!

Глупости!

Да – возвела, да – на пьедестал! А почему нет?

Почему нет-то, если он этого достоин, если для нее Юра и есть герой во всех отношениях! Какие объемы там, плоскости!

Знала она и видела все недостатки мужа, просто они ее никак не задевали, не было в них ничего порочного. Юра мужчина правильный во всех отношениях, и это факт. Он никогда не был волокитой и на сторону не глядел, это точно. Ну, кто ж мог предположить, что его захлестнет разрушительная страсть?

Да никто!

Да он сам в первую очередь и представить себе не мог, что подвластен таким темным страстям и может попасть в серьезную зависимость!

Ну и что? А вы на сто процентов уверены в себе и в своей чистоте и непорочности? Да? А может, вспомните о своих са-а-амых потаенных фантазиях и желаниях, которые позволяете себе только в темноте под одеялом? А? Да все мы живем и понятия не имеем, какие «бомбы замедленного действия» носим в себе и что там у нас в сознании и в генах намешан за коктейльчик и когда эта фигня рванет.

Может рвануть, а может, и обойдется, и проживете всю жизнь праведником безгрешным, примером детям и внукам!

Вот вы на сто пудов уверены в близком человеке? Вы точно знаете его темные стороны и о чем он под тем же одеялом фантазирует, когда вы заснули?

Сколько житейских историй происходит, когда положительный во всех отношениях человек ни с того ни с сего вдруг начинает такое вытворять, что ховайся, как говорят в Украине, или держите его семеро! Да сплошь и рядом!

Вон Евгения Борисовна! Это в советское-то время, когда у них правильные все были, порядочные, и вдруг женщину в солидном возрасте, передовика производства, руководителя, прекрасную жену и мать так сорвало с катушек, что она себя забыла, семью, мужа-детей бросила!

А вот она, Варя, абсолютно уверена, что никогда не впадет ни в какую страсть-зависимость? Ну, пусть не в сексуальную, что, у нас дерьма в жизни мало? Гаджеты, соцсети, обжираловка, выпивка-наркотики, даже этот здоровый образ жизни дурацкий, на котором сейчас все помешались и у народа головушку сносит.

А вы? Вы уверены, что с вами такого не случится?

Знаете, ни у кого нет гарантий! Все живем без страховки и главное – сразу на чистовик, без репетиций и черновиков.

Так что и на самом деле ерунда все это – был хороший, стал плохой, ай-яй-яй, сделал каку! Все мы одинаковые и отличаемся друг от друга только степенью разумности и осознанности, а то и просто трусливости, спасающих нас от пустяковых плохих поступков и мелких грешков.

А в глобальном – ничего не предсказать! И никто не застрахован!

Завтра вот вас сорвет – и привет! ловите кепку!

Варвара, будучи по своему складу характера человеком практичным, окончательно запуталась в этих бесконечных философствованиях и эмоциональных качелях, на которых шатало ее из стороны в сторону: то Юра плохой, то хороший, но оступился, то прощаю и жду, то обвиняю и плачу…

В какой-то момент Варвара почувствовала, что ей нужны соратники, ну, не совсем чтобы соратники – люди, которые столкнулись с такой же проблемой и каким-то образом ее преодолели. Не в том смысле, что клуб по интересам типа «разведенки не сдаются!» – нет, ей хотелось узнать об опыте других женщин, как они справлялись с подобной ситуацией и как выходили из нее…

И она отправилась в книжный магазин, поскольку любила именно книги – копаться в мемуарах известных женщин – ну правильно, почему бы не обратиться к ярким неординарным личностям, уж у них-то страстей и всяких расставаний, а уж гуляний от своих жен-мужей так и того подавно?

В одной из автобиографий Варвара нашла упоминание о страшной и великой судьбе монахини Нектарии, жившей в восемнадцатом веке, и сильно заинтересовалась этой личностью.

В книжном ничего не обнаружила, в Интернете долго копалась по разным ссылкам, в библиотеке несколько раз зависала и нашла-таки…

Графиня Наталья Шереметьева вышла замуж за князя Ивана Долгорукова по великой девичьей любви. Она была прелестной, благонравной, воспитанной по заветам «Домостроя» девушкой. А он известный гуляка, бабник, дебошир, картежник, буян, дрался до увечий и смерти противников не один раз, по гулящим девкам шлялся и был как брат родной императору Павлу Второму.

Наталья полюбила Ивана совершенно беззаветно с первого взгляда. Только отгремела их помолвка, как император Павел Второй умер, и Долгоруковы попали под жесточайшую опалу. Как только Наталью ни уговаривала родня отказаться от этого брака, да и сам Иван давал ей свободу. А она категорически отвергла такое предложение и добровольно приняла опалу вместе с любимым Ванечкой.

Господи, через что только не пришлось ей пройти! Там такая история изгнания и ее жизни – зашибись! Чего только стоит эпизод, когда Ивана заключили в яму земляную с маленьким узеньким оконцем у самого потолка и Наталья ходила каждый день к любимому, кормила, гладила его лицо, голову, спутанные волосы пыталась расчесать пальцами, плакала над своим Ванечкой и так вот держала в руках его лицо и разговаривала, разговаривала с ним и даже колыбельные ему пела.

Позже Наталья написала о своей жизни книгу «Своеручные записки», и одна фраза из этого дневника поразила Варвару до самого сердца: «…во всех злоключениях я была своему мужу товарищ».

Варвара заливалась слезами, читая биографию этой женщины до глубокой ночи, пораженная, обескураженная мощью ее бесконечной любви к мужу и силой ее духа. Извела десятки бумажных носовых платков, уплакалась вся до распухшего лица и судорожных всхлипов от слез.

Дочитав до конца, вышла на веранду подышать и хоть как-то успокоиться. Ночь стояла воистину бархатная – огромное бездонное, величественное небо, усыпанное звездами, теплый, еле уловимый ветерок, уже и музыка всякая затихла к такому часу, и лишь звенела тишина.

И вдруг Варвару осенило, словно снизошло на нее откуда-то знание, данное свыше: единственное, за что можно держаться в этой жизни – не поверите! – это Любовь!

Любовь, потому что больше-то не за что держаться! Когда так и живем без гарантий и страховки, можно только одно – ухватиться и держаться за нее!

И только в ней спасение. В Любви.

Варвара вдохнула полной грудью вкусный южный воздух, запрокинула к небу голову и тихо позвала:

– Юрочка, – помолчала, словно ждала его отзыва, и попросила шепотом: – Ты сохрани себя, Юрочка! Бог с ней, с той изменой, это ерунда телесная, пустая, все можно пережить. Ты только себя сохрани. Очень постарайся.

И прошептала молитву, которой научил ее отец Филарет.

На следующий день Варя снова начала рисовать.

Утром проснулась и поняла, что испытывает непреодолимую потребность срочно нарисовать то, что бьется у нее в голове, даже руки чесались – кинулась к столу, к карандашам и бумаге, перенесла образы на лист, посмотрела и почувствовала: чего-то не хватает!

Варя побежала в магазин для художников и накупила красок!

Вот чего ей не хватало! Цвета! Ей сейчас просто необходим цвет!

И начала рисовать красками. Акварелью, пастелью, гуашью и даже маслом – как никогда еще не рисовала! Выплескивала все, что мучило и билось у нее в душе, все, на что надеялась и о чем молилась, и то поразившее ее своей простотой открытие, что совершила она вчера ночью…

Костромин выскочил тогда от Варюхи, после их близости, чувствуя себя…

Он сидел за рулем и долго не заводил машину, откинул голову на подголовник, положил ладонь на глаза и замер.

Бывает такая душевная боль, которая не может сравниться ни с какой физической болью – вот так он чувствовал себя в тот момент.

Близость с женой была настолько прекрасной, какой-то очищающей, словно его достали из мертвой воды и на мгновение опустили в живую.

Всем сердцем, всей душой Юра рвался к Варе, ему нестерпимо захотелось обнять ее, прижать к себе сильно, до боли, и так и держать, пока сердце не перестанет плакать.

Он хотел домой. Он хотел обратно в свою жизнь. К Варюхе! Он хотел обратно в свою любовь. Он хотел, чтобы все было как прежде.

Твою мать, вся жизнь под откос! Из-за…

Когда он проснулся на плече у Варюшки и они снова соединились в невероятной нежности, в момент достижения вершины у Костромина перед глазами вспыхнуло алым огнем воспоминание об оргазме с Ритой!

И все! Все! Что б ее разтак…

Его как напалмом захлестнуло чувство настолько глубокой вины и безвозвратной потери, что он в глаза не мог смотреть Варьке, как расплавленным маслом опалило его этой виной!

Невозможно было сравнивать близость с Варюхой и секс с Ритой, но Костромин мужик, и он сравнивал.

С Варюшкой это происходило как вспышка солнечного света, а после были ласки и доверительные разговоры шепотком, смех, улыбки, радость вперемешку с бесконечной щемящей нежностью и любовью. Каждый раз, когда они сливались, у него возникало ощущение наполненности солнечным светом, правильности жизни и усиление, что ли, своей мужской сущности…

С Варюхой он поднимался к чему-то высокому в момент оргазма, всегда так чувствовал – словно умирал и возрождался, и всегда вместе, он постоянно чувствовал их единение.

Свет и радость.

С Ритой же это было ощущение порочного удовольствия такой болезненной силы, которое каждый раз будто низвергало в пропасть, в черноту. И Юрий всегда был один, без нее, и каждый раз в момент оргазма он осознавал свою порочность и чувствовал, что опускается все ниже и ниже.

С Варварой он чувствовал себя, да и был свободным.

С Ритой он порабощен – не ей, чем-то самым низменным, самым порочным в самом себе. Юрий каждый раз боролся, чтобы освободиться от этого рабства. Каждый раз.

Создавалось ощущение, что у него словно раздваивается сознание и жизнь – с одной стороны, он совершенно разумный, деловой мужик, который отдает себе отчет, кто такая Рита, какие интересы она преследует и на какие именно «кнопки» его сознания, рефлексов и первобытных инстинктов нажимает. С другой же стороны, он не мог преодолеть порочную тягу к этой женщине.

Это противоречие разрывало Костромина и сносило ему мозг!

Понятно, что он справился со своим отчаянием в тот день у подъезда своего дома, с болью душевной – нет, а с отчаянием – да. Потер жестко ладонью лицо, изгоняя слабость, завел машину и уехал.

А на следующий день улетел в командировку. Лично, хотя должны были лететь его мастер и проектировщик. Костромину хотелось оторвать себя от Риты, разделить себя как можно большим расстоянием с ней и в который раз попытаться навсегда разорвать эту связь.

Ничего, конечно, не получилось!

Уже в самолете, возвращаясь в Москву, он невольно начал представлять, как приедет сегодня к Рите…

Несколько раз за время их связи Костромин пытался уйти, взрывался внутренним возмущением – что я, пацан какой-то так зависеть от секса в конце-то концов! Чай, не мальчик, нормальный здравомыслящий мужик! Все, говорил он себе, все! И… постыдно, унизительно возвращался.

Унизительно для себя самого, хорошо хоть ума хватало не ставить Ритулю в известность, дескать, я, мол, вот такой крутой перец ухожу от тебя, прощай, Маргарита, расстаемся мы на век!

Нет, просто переставал отвечать на ее звонки или сбрасывал. А когда-таки тащился к ней снова, чувствуя себя последним придурком и тряпкой безвольной и отговаривался от ее вопросов, почему это он не звонил и на ее звонки не отвечал, что был в командировке и связь плохая, и бла-бла-бла ерунду всякую, матеря себя мысленно последними словами.

Ритуля нашла себе новое развлечение – устраивать Костромину скандалы и разборки. Он видел, что она получает от этого удовольствие, хоть все сцены и напоминали театр одного актера – Костромин с ней практически не разговаривал и уж тем более не вступал в подобный «диспут».

Он не мог разговаривать с Маргаритой, не понимал, о чем. Что им обсуждать? О чем говорить, какими переживаниями делиться? Чем Гуччи отличается от Дольче Габано? Или о каратности бриллиантов и о жизни и скандалах богатых и знаменитых?

Смешно до слез.

Но Рита принимала его молчаливость за склад характера, а может, и ограниченность ума, что вероятней, пойди пойми, что она там о нем думала, его мало волновало ее мнение. Вообще Ритуля его совершенно не интересовала как личность, да, впрочем, и как женщина тоже. А ее претензии и желания интересовали Костромина еще меньше.

Но они таки у нее были, скажу я вам!

И она с удовольствием их высказывала в скандальной нахрапистой форме. Все-таки, как ни пыталась «отшлифовать» и придать столичного лоска Ритуле ее бывшая любовница Ангелина, пер из нее нахрап провинциальный.

И она требовала. Требовала «огранки» бриллиантового блеска своей жизни, требовала большего внимания, требовала, чтобы Юрий переехал к ней жить, и дошла до требования, чтобы он на ней женился.