Встречаются двое, и между ними происходит такой диалог:

Слушай, я такую книжку прочитал… Она захватила так, что не мог отрваться!

Расскажи сюжет, - тут же просит второй.

Возникает вполне закономерный вопрос: сюжет - это что такое? Ответ ниже.

Определение без литературоведческих изысков и тонкостей

Это может показаться странным, но каждый, кто рассказывает своему другу события произведения, пересказывает сюжет не только в бытовом, но и в литературоведческом смысле.

В любой науке, можно сказать, есть два сорта специалистов. Одни считают, что писать специальные книжки надо так, чтобы никто ничего не понял, а другие, создавая для первых естественную оппозицию, напротив, убеждены: писать надо так, чтобы понимал даже непрофессионал. На наше счастье, в современном литературоведении преобладают те, кто придерживается второго мнения, а не первого. Поэтому мы дадим ненаучный ответ на вопрос о том, что такое сюжет в литературе. Определение будет понятным читателю.

Под сюжетом понимают фактологическую часть произведения, т.е. то, что происходит в нем с героями. Как мы видим, все достаточно просто. И что самое главное, в современном литературоведении чаще всего обращаются к такому толкованию сюжета, как понятия (См. В.Е. Хализев «Теория литературы»).

Теперь добавим немного экшена и поговорим о русской классике, но не в контексте глубоких моральных проблем, которые она, безусловно, поднимает (от них обычно стонут школьники), а в смысле сюжета. Насколько классику вообще интересно читать? И все это непосредственно связано с темой: «Сюжет - это в литературе…» Определение мы будем использовать понятное каждому.

Достоевский как мастер детектива

Конечно, любители классики могут посчитать подзаголовок кощунственным и сказать: «Да как же можно? Это же великий и ужасный Достоевский! Почти наше все в литературе (наравне с Л.Н. Толстым)». Не извольте беспокоиться. Мы, так сказать, опираемся на плечи гиганта - русского философа Льва Шестова. Именно он назвал Достоевского детективщиком. И в каком-то смысле он прав. И мы поймем, почему, отвечая на вопрос, сюжет - это в литературе что такое.

«Преступление и наказание» без ницшеанства и духовных мытарств главного героя

Не многие школьники осиливают это замечательное произведение. А ведь если бы его написал не Достоевский, то оно бы читалось, возможно, на одном дыхании. А потом сделали бы по ней экранизацию, и получилось что-то вроде «Лейтенанта Коломбо» в 19 веке.

Ведь если посмотреть непредвзято, без снобизма, то сюжет - это то в «Преступлении и наказании», что делает Порфирий Петрович. Посмотрим только на цепь событий. Читателю сразу известен преступник, злодеяние, короче говоря, казалось бы, нет интриги, но нет, Федор Михайлович не зря мастер детективной прозы. Основная интрига сюжета в том, признается Раскольников или нет. А Порфирий Петрович искусно подводит преступника, отягощенного совестью, к чистосердечному признанию, совсем как лейтенант Коломбо.

«Братья Карамазовы» динамичнее в этом смысле, и ведь до самого конца не ясно, кто убил старика. Это ли не признак хорошего детектива?

М.А. Булгаков как сатирик. «Мастер и Маргарита» без Воланда

Стивен Кинг утверждал в автобиографическом сочинении: «История начинается с вопроса, а что было бы если…». Кстати, по мнению короля ужасов, это некоторый творческий метод создания сюжета для приключенческой литературы в принципе. Здесь мы толкуем прилагательное «приключенческая» в широком ключе как «событийная».

«Мастер и Маргарита» - роман многослойный и пронизанный различными переплетениями между двумя почти полноправными его частями, «советскими» и «ершалаимскими» главами. Обычному же читателю он интересен прежде всего неповторимым стилем М.А. Булгакова и авторской фантазией о том, что сатана посетил Советский Союз в такое страшное время (30-е годы).

Конечно, возможно, «евангелие» от М.А. Булгакова важно, но если бы не Воланд и его похождения, роман не имел бы такого оглушительного успеха у современного читателя. Потому что все проблемы России, которые были явлены в эпохальном романе, остались на месте. Однако мы заговорись, а меж тем пора переходить к другой сюжетной прозе.

Стивен Кинг, Томас Харрис и Джоан Роулинг

На десерт мы оставляем книги, где сюжет и герои (как составляющая последнего) играют решающую роль в популярности произведений авторов.

Стивен Кинг написал много книг. Какие-то из них удачные, какие-то не очень. Но некоторые стали культовыми у читателя. Например, «Мертвая зона», «Кладбище домашних животных», «Зеленая миля» и др. В них умело сочетается, с одной стороны, сюжетность, а с другой стороны, некоторая психологическая глубина, которая совершенно необходима любой хорошей художественной прозе.

Томас Харрис создал обаятельного маньяка. У Ганнибала Лектера не так уж много в этом смысле соперников. С одной стороны, трилогия о Ганнибале увлекательно читается, но она очень хорошо запоминается, потому что главный герой, несмотря на то что он психопат, вызывает восхищение.

У подготовленного читателя уйдет не так много времени на освоение всех книг Харриса, ибо их всего 5:

• "Чёрное воскресенье" (1975);
• "Красный дракон" (1981);
• "Молчание ягнят" (1988);
• "Ганнибал" (1999);
• "Ганнибал: Восхождение" (2006).

Нельзя напоследок не сказать и о Джоан Роулинг - создательнице культового среди подростов персонажа - Гарри Поттера. В целом, как и другие авторы в этом подразделе, Роулинг не претендует на высокое звание классика литературы (разве что в своем жанре), но она пишет хорошую прозу, которая вызывает сопереживание читателя. С книгами о Потере стоит ознакомиться всем, и даже взрослым. Помните, что дети не будут читать плохую литературу (так считает Д.Л. Быков).

Заключение

Мы рассмотрели такое явление, как сюжет. Это в литературе (примеры нами были подобраны разнообразные) те события, которые случаются с героями сочинений. Надеемся, что у читателя больше не осталось вопросов, касающихся этой темы.

Бесконечное многообразие литературных сюжетов не однажды пытались классифицировать. Если это удавалось хотя бы отчасти (на уровне повторяющихся сюжетных схем), то только в границах фольклора (труды акад. А. Н. Веселовского, книга В. Я. Проппа «Морфология сказки» и т. д.). За этой чертой, в пределах индивидуального творчества, такие классификации не доказывали ничего, кроме произвольной фантазии их сочинителей. Только в этом и убеждает, например, классификация сюжетов, предпринятая в свое время Жоржем Польти. Даже так называемые вечные сюжеты (сюжеты Агасфера, Фауста, Дон-Жуана, Демона и т. п.) не убеждают ни в чем ином, кроме того, что их общность крепится лишь на единстве героя. И здесь все-таки разброс чисто сюжетных вариантов слишком велик: за одним и тем же героем тянется цепь разных происшествий, то соприкасающихся с традиционной сюжетной схемой, то отпадающих от нее. Мало того, самая доминанта героя в таких сюжетах оказывается слишком неустойчивой.

Очевидно, что Фауст народной легенды, Фауст Кристофера Марло и Фауст Гете и Пушкина далеко не то же самое, точно так же как и Дон-Жуан Мольера, моцартовской оперы, пушкинского «Каменного гостя», поэмы А. К. Толстого. Пресечения названных сюжетов в каких-то общих мифически-легендарных ситуациях (ситуация фаустовского сговора с чертом, ситуация возмездия, постигшего Дон-Жуана) не приглушают индивидуального своеобразия сюжетного рисунка. Поэтому-то о типологии сюжетов в мире индивидуального творчества можно говорить, лишь имея в виду самые общие тенденции, во многом зависящие от жанра.

В безбрежном разнообразии сюжетов издавна дают о себе знать два устремления (впрочем, редко представленные в чистой, беспримесной форме): к эпически спокойному и плавному течению события и к событийному нагнетанию , к разнообразию и быстрой смене ситуаций. Различия между ними небезусловны: спады и возрастания напряженности свойственны любому сюжету. И все-таки в мировой литературе есть множество сюжетов, отмеченных ускоренным темпом события, разнообразием положений, частыми переносами действия в пространстве, обилием неожиданностей.

Авантюрный роман, роман странствия, литература приключений, детективная проза тяготеют именно к такому событийному изображению. Такая сюжетика держит читательское внимание в неослабевающем напряжении, иногда усматривая в поддержании его свою главную цель. В последнем случае интерес к характерам явно ослабевает и понижается в цене во имя интереса к фабуле. И чем более всепоглощающим становится этот интерес, тем очевиднее такая проза из области большого искусства смещается в область беллетристики.

Остросюжетная беллетристика сама по себе неоднородна: чаще всего не поднимаясь до истинных высот творчества, она, однако, имеет свои вершины в приключенческом или детективном жанре или в области фантастики. Впрочем, именно фантастическая проза менее всего однородна, с точки зрения художественной ценности: здесь есть свои шедевры. Таковы, например, романтические фантазии Гофмана. Причудливая сюжетика его, отмеченная всем буйством и неистощимостью фантазии, нимало не отвлекает от характеров его романтических безумцев. И то и другое, и характеры и сюжет, несут в себе у Гофмана особое видение мира: в них дерзновение взлета над пошлою прозой размеренно-филистерской реальности, в них насмешка над кажущейся прочностью бюргерского социума с его обожествлением пользы, чина и богатства. И наконец (и это важнее всего) сюжетика Гофмана настаивает на том, что именно в человеческом духе источник красоты, разнообразия и поэзии, хотя в нем же и вместилище сатанинского соблазна, безобразия и зла. Слова Гамлета «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам» можно бы поставить эпиграфом к фантазиям Гофмана, который всегда до болезненности остро чувствовал течение тайных струн бытия. Борьба Бога и дьявола идет в душах гофмановских героев и в его сюжетах, и это настолько серьезно (особенно в романе «Эликсир сатаны»), что вполне объясняет интерес к Гофману Ф. М. Достоевского. Проза Гофмана убеждает в том, что и фантастическая сюжетика может заключать в себе глубину и философичность содержания.

Напряженность динамического сюжета далеко не всегда неуклонна и не всегда развивается по восходящей. Здесь гораздо чаще используют сочетание торможений (ретардации) и нагнетания динамики. Торможение, накапливая читательское ожидание, лишь обостряет аффект напрягающих поворотов сюжета. В такой сюжетике особое значение обретает случайность: случайные встречи персонажей, случайные перепады судьбы, неожиданное обнаружение героем его истинного происхождения, случайное обретение богатства или, наоборот, случайное бедствие. Вся жизнь здесь (особенно, конечно, в авантюрном романе и в романе «больших дорог») предстает порою как игралище случая. Напрасно было бы искать в этом сколько-нибудь глубокомысленную художественную «философию» случайного. Его обилие в подобных сюжетах в значительной степени объясняется тем, что случай облегчает автору заботу о мотивировках: случай ведь не нуждается в них.

Если случайное в подобных сюжетах и обретает мировоззренческое значение, то разве что в исторически ранних формах плутовского романа. Здесь благоустроительный случай воспринимается как своего рода вознаграждение волевой целеустремленности частного человека, авантюриста и хищника, оправдывающей свои хищные наклонности испорченностью человеческого мироустройства. Нерассуждающий натиск такой личности, воспринимающей все вокруг только как объект приложения хищного инстинкта, в подобных сюжетах как бы освящает свои низменные цели благорасположением случая.

Эпически спокойные типы сюжетов , разумеется, не избегают напряженности и динамизма. Просто у них другой темп и ритм события, не отвлекающий внимание на себя, позволяющий просторно развертывать художественную ткань характеров. Здесь внимание художника часто переносится с мира внешнего на мир внутренний. В таком контексте событие становится точкой приложения внутренних сил героя, высвечивая контур его души. Так что порою самые малые события оказываются красноречивее крупных и подаются во всей их многомерности. Психологизированный диалог, разнообразные исповедально-монологические формы раскрытия души, естественно, ослабляют динамику действия.

Эпически уравновешенные, медлительные типы сюжетов заметнее всего на фоне бурных эпох, склоняющих литературное творчество к драматизированному и динамическому изображению реальности. Уже одним своим появлением на этом фоне они иногда преследуют особую цель: напомнить о глубинно гармоническом, спокойном течении мира, по отношению к которому распри и хаос современности, вся эта суета сует рисуются лишь как трагическое отпадение от вечных основ жизни и природы или от традиционных устоев национального бытия. Таковы, например, «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» С. Т. Аксакова, «Обломов» и «Обрыв» И. А. Гончарова, «Детство, отрочество и юность» Л. Н. Толстого, «Степь» А. П. Чехова. В высочайшей мере этим художникам свойствен драгоценный дар созерцания, любовного растворения в предмете изображения, ощущения значительности малого в человеческом существовании и сопряженности его с вечным таинством жизни. В сюжетной раме таких произведений малое событие окутывается таким богатством восприятия и такой свежестью его, которые доступны, пожалуй, лишь душевному зрению детства.

Наконец, есть типы сюжетов в литературе, в которых временная протяженность события либо «спрессована», либо повернута вспять. И в том и в другом случаях этому сопутствует замедление событийного темпа: событие как бы фиксируется посредством «замедленной съемки» изображения. Кажущееся однородным и цельным, оно в таком изображении обнаруживает множество «атомарных» подробностей, которые и сами иногда вырастают до размеров события. У Л. Н. Толстого есть незавершенный набросок под названием «Истории вчерашнего дня», который писатель задумал воспроизвести не просто в полном объеме совершившегося, но и в обилии его соприкасаний с мимолетными «дуновениями» души. Он вынужден был оставить этот замысел незавершенным: один день жизни, попавший под «микроскоп» такого изображения, оказался неисчерпаемым. Незавершенный опыт Толстого — раннее предвестие той литературы, которая в XX веке будет нацелена на «поток сознания» и в которой события, попадая в психологическую среду воспоминания и замедляя в этой среде свой реальный темп, вызывают к жизни демонстративно медлительное течение сюжета (например «В поисках утраченного времени» Джойса).

Имея в виду опять-таки только тенденции сюжетного построения, можно было бы выделить центробежную и центростремительную формы сюжета. Центробежный сюжет развертывается наподобие ленты, развертывается неуклонно и часто в одном временном направлении, от события к событию. Энергия его экстенсивна и направлена на умножение разнообразия положений. В литературе путешествий, в романе странствий, в нравоописательной прозе, в приключенческом жанре такой тип сюжета предстает перед нами в наиболее отчетливых своих воплощениях. Но и за этими пределами, например в романах, опирающихся на обстоятельное жизнеописание героя, мы встречаемся со сходным построением сюжета. Цепь его включает в себя множество звеньев, и ни одно из них не разрастается настолько, чтобы оно могло господствовать в общей картине. Странствующий герой в таких сюжетах легко перемещается в пространстве, его судьба как раз и заключается в этой неустанной подвижности, в перемещении из одной жизненной среды и другую: Мельмот — скиталец в романе Мэтьюрина, Дэвид Копперфилд Диккенса, Чайльд Гарольд Байрона, Медард в «Эликсире сатаны» Гофмана, Иван Флягин в «Очарованном страннике» Лескова и т. д.

Одно жизненное положение здесь легко и естественно перетекает в другое. Встречи на жизненном пути странствующего героя дают возможность развернуть широкую панораму нравов. Переносы действия из одной среды в другую здесь не представляют затруднений для авторской фантазии. Такой центробежный сюжет, в сущности, не имеет внутреннего предела: узоры его события можно умножать сколько угодно. И лишь исчерпанность судьбы в жизненном движении героя, его «остановка» (а «остановка» эта чаще всего означает либо женитьбу, либо обретение богатства, либо смерть) кладут последний штрих в такую картину сюжета.

Центростремительный сюжет выделяет в потоке события опорные положения, переломные ситуации, стараясь подчеркнуто детализировать их, подавая крупным планом. Это, как правило, нервные узлы, энергетические центры сюжета, отнюдь не тождественные тому, что именуется кульминацией. Кульминация — одна, а таких макроситуаций может быть несколько. Стягивая к себе драматическую энергию сюжета, они одновременно излучают ее с удвоенной силой. В поэтике драмы такие положения называются катастрофами (по терминологии Фрейтага). Действие, протекающее между ними (по крайней мере, в эпосе), гораздо менее детализировано, темп его ускорен, и многое в нем опущено в авторское описание. Такой сюжет воспринимает человеческую судьбу как череду кризисов или немногих, но «звездных» минут бытия, в которые приоткрываются его сущностные начала. Таковы «первая встреча, последняя встреча» героя и героини в «Евгении Онегине», в тургеневских романах «Рудин» и «Накануне» и т. д.

Иногда подобные ситуации в сюжете обретают устойчивость за пределами конкретного писательского стиля, способность к варьированию. Это означает, что литература нащупала в них некий общий смысл, затрагивающий жизнеощущение эпохи или природу национального характера. Такова ситуация, которую можно определить как «русский человек на rendez-vous», воспользовавшись названием статьи Чернышевского (это А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров), или другая, настойчиво повторяющаяся в литературе второй половины XIX века (в творчестве Н. А. Некрасова, Ап. Григорьева, Я. Полонского, Ф. М. Достоевского), красноречивее всего обозначенная некрасовскими строками:

Когда из мрака заблужденья
Я душу падшую поднял...

Центростремительный сюжет склонен чаще останавливать полет времени, всматриваться в устойчивые начала бытия, раздвигая границы мимолетного и открывая в нем целый мир. Для него жизнь и судьба не есть неудержимое движение вперед, но череда состояний, заключающая в себе как бы возможность прорыва в вечность.

Подписывайтесь на наш анимационный YouTube канал про сторителлинг и видеомаркетинг.

Представляем вольный перевод статьи Ffion Lindsay .

Построение сюжета — сложная задача даже для опытных сценаристов. Кажется, что вариантов бесконечное количество. А что, если в основе всех историй лежит только 7 универсальных сюжетов? Если найденный однажды правильный сюжет, может раз за разом увлекать ваших зрителей?

• Рассказ о следовании к цели, несмотря на все трудности встречающиеся на пути.
• Обсуждение жизненных уроков, чему учит преодоление препятствий.
• Демонстрация того, как вы, ваша команда или компания стали сильнее благодаря преодолению трудностей.

Из грязи в князи

Герой — скромный, возможно униженный, вдруг получает желаемое; деньги, власть, любовь, но вскоре вынужден расстаться с тем, что приобрёл, чтобы обрести снова, но уже через преодоление трудностей, в борьбе за своё счастье.

Обычно герой «откусывает больше, чем может съесть», не справляется со своим успехом, т.к. не готов ещё к нему. Он должен вырасти как личность и добиться желаемого сам.

Такой сюжет хорош в следующих случаях:

• Рассказ о важности учиться на своих ошибках и приобретать счастье через преодоление трудностей.
• Обсуждение умения рисковать и принимать неудачи.
• Демонстрация того, как герой заслужил свой успех.

Путешествие и возвращение

Главный герой попадает в незнакомое место, встречается с новыми персонажами и преодолевает трудности, пытаясь вернуться домой. Приобретённые в этом путешествии друзья и накопленная, благодаря преодолению препятствий — мудрость, позволяют ему найти путь домой.

Этот сюжет распространён в детской литературе, довольно часто можно увидеть рассказ, о том, как герой попадает в сказочную страну и путешествует по ней, участвуя в различных приключениях.

Такой сюжет хорош в следующих случаях:

• Рассказ о пользе открытости новому опыту.
• Рассказ, о том, чему герой научился в своём путешествии, как изменился.
• Демонстрация силы дружбы.

Приключение (Квест)

Герой отправляется на поиски конкретного приза, подвергаясь на своём пути различным искушениям и испытаниям. Чтобы достичь цели, он должен будет преодолеть все свои недостатки, возможно ему придётся столкнуться со своими страхами и прошлым.

Герой, чаще всего, сопровождается группой друзей, которые дополняют его своими навыками, поддерживают на пути и помогают достичь цели.

Такой сюжет хорош в следующих случаях:

• Рассказ о важности придерживаться своих убеждений.
• Если нужно показать как, стараясь преуспеть, герой эмоционально растет.
• Демонстация силы командной работы.

Комедия

Комедия — это беззаботная история, в центре которой часто бывает некая путаница, недопонимание, которые приводят к конфликту, но в конце все благополучно разрешается и возвращается на свои места.

Такой сюжет хорош в следующих случаях:

• Рассказ о начале трудностей партнёрских отношений — романтических, дружеских или деловых.
• Обсуждение того, какой опыт получил ваш герой в сложившейся сложной ситуации.
• Демонстрация того, как обе стороны начинают принимать и поддерживать друг друга.

Трагедия

Главным героем выступает негативная или неприятная личность, часто злодей и нам рассказывается история его падения.

Иногда злодей начинает каяться, обычно к концу истории, но часто для него бывает слишком поздно. И он, в любом случае, погибает или оказывается побежденным. Падение отрицательного героя позволяет положительным участникам истории процветать.

Такой сюжет хорош в следующих случаях:

• Использование сильного, принципиального характера для освещения проблем в обществе.
• Сопоставление своих собственных принципов с принципами отрицательного персонажа.
• Демонстрация того, как не нужно поступать, мы можем учиться на ошибках отрицательного героя.

Перерождение

Главный герой — отрицательный персонаж, который, по ходу истории, осознаёт свои ошибки и искупает их.

Обычно, в сюжете появляется персонаж, который помогает отрицательному герою совершить переход к перерождению (возрождению) своей личности. Часто, таким побудительным фактором выступает любовный интерес героя к одному из персонажей или появление ребенка и привязанности героя к нему. Их задача показать герою его извращенное мировоззрение и открыть ему глаза на истинную суть вещей.

Такой сюжет хорош в следующих случаях:

• Рассказ о поучительном опыте.
• Когда нужно показать важность наличия поддержки со стороны близких.
• Демонстрация того, что каждый человек может измениться к лучшему.

Все эти типы сюжетов имеют аналоги, в которых счастливый конец изменяется и история заканчивается мрачно. Исключение из этого — трагедия, концовка которой, по умолчанию, не подразумевается счастливой.

Конечно эти типы сюжетов, не истина в последней инстанции. Если у вас есть идея, которая не соответствует этим типам сюжетов, или же сочетает несколько из них — здорово! Но, надеюсь, это краткое руководство помогло вам выбрать тип сюжета, который лучше всего сможет раскрыть ваш замысел и донести ваше сообщение.

Перевод — студии видеодизайна «Тут инфографика»
Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях

Данную тему уже поднимала на другом сайте - там она не вызвала интереса. Возможно, такая же картина будет и тут. Но вдруг все-таки получится конструктивный разговор…

Для начала выложу краткую характеристику.

Сюжет концентрический (центростремительный)

тип сюжета, выделяемый на основе принципа развития действия, связи эпизодов, от особенностей завязки и развязки. В С.к. между эпизодами четко просматривается причинно-следственная связь, легко выделяются завязка и развязка. Если сюжет одновременно является многолинейным, то между сюжетными линиями также четко прослеживается причинно-следственная связь, она же мотивирует включение новой линии в произведение.

Сюжет хроникальный (центробежный)

сюжет с отсутствием ярко выраженной завязки, с преобладанием временных мотивировок в развитии действия. Но в С.х. могут включаться эпизоды, иногда довольно обширные, в которых события связаны причинно-следственной связью, т.е. в С.х. нередко включаются различные концентрические сюжеты. Противопоставлен концентрическому сюжету.

Принципы связи событий в хроникальных и концентрических сюжетах существенно различаются, следовательно, различаются и их возможности в изображении действительности, поступков и поведения людей. Критерий разграничения этих типов сюжета - характер связи между событиями.

В хроникальных сюжетах связь между событиями - временная, то есть события сменяют друг друга во времени, следуя одно за другим. «Формулу» сюжетов этого типа можно представить так:

а, затем b, затем с… затем х (или: а + b + с +… + х),

где а, b, с, х - события, из которых складывается хроникальный сюжет.

Действие в хроникальных сюжетах не отличается цельностью, строгой логической мотивированностью: ведь в сюжетах-хрониках не развертывается какой-либо один центральный конфликт. Они представляют собой обозрение событий и фактов, которые могут быть внешне не связаны между собой. Объединяет эти события только то, что все они выстраиваются в одну цепь с точки зрения протекания во времени. Хроникальные сюжеты многоконфликтны: конфликты возникают и гаснут, одни конфликты приходят на смену другим.

Нередко для того, чтобы подчеркнуть хроникальный принцип расположения событий в произведениях, писатели называли их «историями», «хрониками» или - в соответствии с давней русской литературной традицией - «повестями».

В концентрических сюжетах преобладают причинно-следственные связи между событиями, то есть каждое событие является причиной следующего за ним и следствием предыдущего. Такие сюжеты отличаются от хроникальных единством действия: писатель исследует какую-либо одну конфликтную ситуацию. Все события в сюжете как бы стягиваются в один узел, подчиняясь логике основного конфликта.

«Формулу» сюжета этого типа можно представить таким образом:

а, следовательно, b, следовательно, с… следовательно, х

(a -> b -> c ->… -> x),

где а, b, с, х - события, из которых складывается концентрический сюжет.

Все части произведения основаны на ясно выраженных конфликтах. Однако хронологические связи между ними могут быть нарушены. В концентрическом сюжете на первый план выдвигается какая-то одна жизненная ситуация, произведение строится на одной событийной линии.

А теперь вопросы:

Что, на Ваш взгляд, недопустимо в том или ином сюжете?

Какой из них для чего лучше подходит?

Почему в фантастике/фэнтези преобладают произведения с концентрическим сюжетом, а про хроникальный тип забывают и критики и авторы?

Какие преимущества и недостатки у каждого из типов?

В общем, предлагаю обсудить эту тему.

События, составляющие сюжет, соотносятся между собой по-разному. В одних случаях они находятся друг с другом лишь во временной связи (Б произошло после А). В других случаях между событиями, помимо времен­ных, имеются причинно-следственные связи (Б произошло вследствие А). Так, во фразе Король умер, и умерла королева воссоздаются связи первого типа. Во фразе же Король умер, и королева умерла от горя перед нами связь второго типа.

Соответственно существуют две разновидности сюжетов. Сюжеты с преобладанием чисто временных связей между событиями являются хроникальными. Сюжеты с преобладанием причинно-следственных связей между со­бытиями называют сюжетами единого действия, или концентрическими 1 .

Об этих двух типах сюжетов говорил еще Аристотель. Он отмечал, что существуют, во-первых, «эписодические фабулы», которые состоят из разобщенных между собой событий, и, во-вторых, фабулы, основанные на действии

1 Предлагаемая здесь терминология не является общепринятой. Типы сюжетов, о которых идет речь, называются также «центробеж­ными» и «центростремительными» (см.: Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция).

едином и цельном (термином «фабула» здесь обозначено то, что мы называем сюжетом).

Каждый из этих двух типов организации произведения обладает особыми художественными возможностями. Хро-никальность сюжета - это прежде всего средство вос­создания действительности в разноплановости и богатстве ее проявлений. Хроникальное сюжетосложение позволяет писателю осваивать жизнь в пространстве и времени с максимальной свободой 1 . Поэтому оно широко использу­ется в эпических произведениях большой формы. Хрони­кальное начало преобладает в таких повестях, романах и поэмах, как «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Дон Кихот» Сервантеса, «Дон-Жуан» Байрона, «Василий Тер­кин» Твардовского.

Хроникальные сюжеты выполняют разные художест­венные функции. Во-первых, они могут выявлять реши­тельные, инициативные действия героев и всевозможные их приключения. Такие сюжеты называют авантюрными. Они наиболее характерны для дореалистических стадий развития литературы (от гомеровской «Одиссеи» до «Истории Жиль Блаза» Лесажа). Подобные произведе­ния, как правило, многоконфликтны, в жизни персонажей поочередно возникают, обостряются и как-то разре­шаются то одни, то другие противоречия.

Во-вторых, в хроникальных сюжетах может изобра­жаться становление личности человека. Такие сюжеты как бы обозревают внешне не связанные события и факты, имеющие для главного героя определенный миросозерцательный смысл. У истоков этой формы - «Божественная комедия» Данте, своего рода хроника путешествия героя в загробное царство и его напряжен­ных размышлений о миропорядке. Литературе послед­них двух столетий (в особенности роману воспитания) свойственна прежде всего хроникальность духовного развития героев, их формирующегося самосознания. Примеры тому - «Годы учения Вильгельма Мейстера» Гёте; в русской литературе - «Детские годы Багрова-внука» С. Аксакова, автобиографические трилогии Л. Тол­стого и М. Горького, «Как закалялась сталь» Н. Остров­ского.

" В хроникальных сюжетах события обычно подаются в их хроно­логической последовательности. Но бывает и иначе. Так, в «Кому на Руси жить хорошо» немало «отсылок» читателя к прошлому героев (рассказы о судьбах Матрены Тимофеевны и Савелия).

В-третьих, в литературе XIX-XX вв. хроникальное сюжетосложение служит освоению социально-полити­ческих антагонизмов и бытового уклада жизни опреде­ленных слоев общества («Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, «История одного города» Салтыко­ва-Щедрина, «Дело Артамоновых» Горького).

От хроникальности авантюр и приключений к хро­никальному изображению процессов внутренней жизни героев и социально-бытового уклада - такова одна из тенденций эволюции сюжетосложения.

На протяжении последних полутора-двух столетий хроникальное сюжетосложение обогатилось и завоевало новые жанры. По-прежнему преобладая в эпических произведениях большой формы, оно стало внедряться в малую эпическую форму (многие рассказы из «Запи­сок охотника» Тургенева, небольшие чеховские повести типа «В родном углу») и в драматический род литерату­ры: в своих пьесах Чехов, а впоследствии Горький и Брехт пренебрегли традиционным в драматургии «единством действия».

Концентричность сюжета, т. е. выявление причинно-следственных связей между изображаемыми событиями, открывает перед художником слова иные перспективы. Единство действия дает возможность тщательно иссле­довать какую-то одну конфликтную ситуацию. К тому же концентрические сюжеты гораздо больше, чем хро­никальные, стимулируют композиционную завершен­ность произведения. Вероятно, именно поэтому теорети­ки отдавали предпочтение сюжетам единого действия. Так, Аристотель относился отрицательно к «эписодичес-ким фабулам» и противопоставлял им в качестве более совершенной формы сюжеты («фабулы»), где события связаны между собой. Он полагал, что в трагедии и эпопее должно даваться изображение «одного и притом цельного действия, и части событий должны быть так составлены, что при перемене или отнятии какой-нибудь части изменялось и приходило в движение целое» (20, 66). Цельным же действием Аристотель называл то, что имеет свое начало и свой конец. Речь, стало быть, шла о концентрическом сюжетосложении. И впоследствии этот тип сюжета рассматривался теоретиками как лучший, а то и единственно возможный. Так, клас­сицист Буало считал сосредоточенность поэта на од­ном узле событий важнейшим достоинством произведе­ния:

Нельзя событиями перегружать сюжет: Когда Ахилла гнев Гомером был воспет, Заполнил этот гнев великую поэму. Порой излишество лишь обедняет тему (34, 87).

В драме концентрическое сюжетосложение вплоть до XIX в. господствовало практически безраздельно. Единство драматического действия считали необходи­мым и Аристотель, и теоретики классицизма, и Лессинг, и Дидро, и Гегель, и Пушкин, и Белинский. «Единство действия должно быть соблюдаемо», - утверждал Пушкин.

Эпические произведения малой формы (особенно новеллы) тоже тяготеют к сюжетам с единым узлом событий. Концентрическое начало присутствует также в эпопеях, романах, больших повестях: в «Тристане и Изольде», «Юлии, или Новой Элоизе» Руссо, «Евгении Онегине» Пушкина, «Красном и черном» Стендаля, «Преступлении и наказании» Достоевского, в большинст­ве произведений Тургенева, «Разгроме» Фадеева, повес­тях В. Распутина.

Хроникальные и концентрические начала сюжето-сложения нередко сосуществуют: писатели отступают от главной линии действия и изображают события, свя­занные с ней лишь косвенно. Так, в романе Л. Толстого «Воскресение» присутствует единый узел конфликтных взаимоотношений главных героев - Катюши Масловой и Дмитрия Нехлюдова. Вместе с тем в романе отдана дань хроникальному началу, благодаря которому перед читателем вырисовываются и судебные процессы, и великосветская среда, и крупночиновный Петербург, и мир ссыльных революционеров, и жизнь крестьян.

Особенно сложны соотношения между концентри­ческим и хроникальными началами в сюжетах много­линейных, где одновременно прослеживается не­сколько событийных «узлов». Таковы «Война и мир» Л. Толстого, «Сага о Форсайтах» Голсуорси, «Три сестры» Чехова, «На дне» Горького.