Родился в деревне Зуево Богородского уезда Московской губернии. Внук основателя Морозовской династии Саввы Васильевича Морозова. Сын крупного текстильного фабриканта, основателя Никольской хлопчатобумажной мануфактуры старообрядца Тимофея Саввича Морозова и Марии Федоровны, урожденной Симоновой.

Начальное образование получил в 4-й московской гимназии. Затем учился на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета, который закончил в 1885 году. Продолжил учебу в Кэмбридже в Англии, где изучал химию, собирался защищать диссертацию, но вернулся в Россию, чтобы возглавить семейное дело.

По возвращении принял управление семейной Никольской мануфактурой. Был директором Трехгорного пивоваренного товарищества в Москве, возглавлял комитет Нижегородской ярмарки, был членом московского отделения Совета торговли и мануфактур и Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности. «За полезную деятельность и особые труды» награжден орденами Святой Анны 3-й и 2-й степеней.

С.В. Морозов – один из крупнейших меценатов Московского художественного театра, делу которого он посвящал много времени и души. Станиславский вспоминал: «Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но служившему ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции и личной выгоды».

Савва Тимофеевич был женат на дочери богородского купца второй гильдии Г.Е. Зимина Зинаиде Григорьевне Зиминой. В первом браке она была за двоюродным племянником Морозова – Сергеем Викуловичем Морозовым, с которым развелась и через несколько лет вышла замуж за Савву Морозова. Их роман наделал много шуму в Москве, и вызвал бурю протестов в семье. Развод, женитьба на разведенной – страшный грех в старообрядческой среде. Тем не менее, Морозов настоял на своем и свадьба состоялась. Для любимой жены Савва Тимофеевич построил по проекту Ф.О. Шехтеля роскошный дом на Спиридоновке. Имел четырех детей: Марию – замужем за И.О. Курдюковым; Елену; Тимофея; Савву.

Купец Морозов оказывал всяческую поддержку революционным силам России: давал деньги на издание «Искры», нелегально провозил типографские шрифты, прятал от полиции революционера Баумана, сам доставлял запрещенную литературу на свою фабрику, но главное – оказывал немалую денежную помощь революционерам. Был близким другом М. Горького. К концу жизни пытался порвать связь с большевиками, пересмотрев свои политические взгляды.

В 1898 году состоялось знакомство Морозова с Марией Федоровной Желябужской, урожденной Юрковской – актрисой МХТ со сценическим псевдонимом Андреева. Это было последнее сильное увлечение Морозова, окончившееся для него трагическим разрывом – в 1904 году актриса Андреева стала гражданской женой М. Горького.

В 1905 году Савва Тимофеевич находился в глубочайшем душевном кризисе. По Москве ходили слухи о его сумасшествии. Семья решила отправить его во Францию. В Каннах в номере гостиницы 13 мая 1905 года в четыре часа пополудни Морозова нашли мертвым. Официальная версия - застрелился. В настоящее время существуют две версии того, что на самом деле произошло в Каннах: Морозов покончил с собой из-за травли со стороны большевиков, либо его убили сами большевики.

Тело перевезли в Москву и похоронили на старообрядческом Рогожском кладбище. В Москве же распространился слух, что гроб в землю опустили пустой, а Морозов жив и скрывается где-то в глубине России.

Немирович-Данченко оставил некое осмысление трагического конца Саввы Тимофеевича: «Человеческая природа не выносит двух равносильных противоположных страстей. Купец не смеет увлекаться. Он должен быть верен своей стихии, стихии выдержки и расчета. Измена неминуемо поведет к трагическому конфликту… А Савва Морозов мог страстно увлекаться. До влюбленности. Не женщиной - это у него роли не играло, а личностью, идеей, общественностью…. На революционное движение он … давал значительные суммы. Когда же в 1905 году разразилась первая революция и потом резкая реакция,- что-то произошло в его психике, и он застрелился».

Исаак Левитан и Cергей Морозов

(к 150-летию художника и мецената)

И. И. Левитан. Фото 1898. Архив. Интернет

Они родились в один и тот же год и даже в один и тот же месяц, но ничто тогда не говорило о том, что их жизненные пути когда-нибудь не только пересекутся, но и близко соприкоснутся.

Одним из них был Исаак Левитан, родившийся 30 августа 1860 г. на западной окраине России, в местечке Кибарты Ковенской губернии (ныне – Кибартай в Литве) – еврейский мальчик из религиозной семьи, сын Ильи Абрамовича Левитана – мелкого железнодорожного служащего, подрабатывавшего частными уроками иностранных языков (французский и немецкий). О его матери никаких сведений нет – никто не знает сегодня даже ее имя.

Другим был Сергей Морозов, родившийся в Москве 8 августа 1860 г. в семье старообрядца-поповца Тимофея Саввича Морозова – купца 1-й гильдии, потомственного почетного гражданина, руководителя, а затем и главы крупнейшей Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и К°». Матерью Сергея была Мария Федоровна Морозова (1830 – 1911) – дочь состоятельного московского купца-старообрядца Ф.И. Симонова.

Сергей Тимофеевич Морозов. Фото 1890 – х гг.

Из книги Т. П. Морозовой, И. В. Поткиной «Савва Морозов» М., 1998.

К сожалению, в литературе, посвященной жизни и творчеству художника, его дружбе с Морозовым и той роли, которую он сыграл в жизни Левитана уделено чрезвычайно мало места. Попытаемся восполнить этот пробел, но прежде напомним об основных вехах жизненного пути выдающегося российского пейзажиста .

Отец художника – Илья Абрамович Левитан – был сыном раввина и одно время учился в иешиве, но затем, под влиянием просветительских и ассимиляционных течений, типичных для населения тех мест в «эпоху реформ» (хаскалы) , отказался от пути религиозного служения. В конце 1870 г. он перевез всю семью на постоянное место жительство в Москву, полагая, что этим он поправит свои финансовые дела и даст четырем своим детям возможность получить светское образование. О семье Исаака, о его детских годах сведения очень скудны, мало что известно и о жизни двух его сестер – Терезы и Эммы, с которыми он был особенно близок. Об этом периоде не любил говорить ни сам Исаак, ни его старший брат Авель (Адольф, как он называл сам себя).

После переезда в Москву семья жила очень бедно. Источником заработка были частные уроки французского, которые давал отец. Но, несмотря на скудность средств, дом был наполнен благоприятной атмосферой для духовного развития детей, причем отец сам вел обучение своих детей.

Тринадцати лет Исаак, вслед за старшим братом, поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУВЗЖ). Его преподавателем первоначально был В.Г. Перов, к тому времени уже известный мастер живописи. Испытывая постоянную нужду, голод, часто оставаясь без крова, он упорно учился и в сентябре 1876 г. попал в пейзажную мастерскую А.К. Саврасова, общение с которым стало определяющим в выборе дальнейшего пути живописца. Саврасова сменил В.Д. Поленов, закончивший формирование Исаака как художника-пейзажиста. Среди его соучеников по пейзажной мастерской были К.А. Коровин, М.В. Нестеров, Н.А. Касаткин, В.В. Переплетчиков.

Позже, вспоминая о юношеских годах своего однокашника и друга, М. Нестеров писал: «Красивый мальчик-еврей, более похожий на мальчиков, которые с цветком в кудрявых волосах так часто встречаются на площадях Неаполя и Венеции, Левитан обращал на себя внимание и тем, что тогда уже слыл в школе за талант. … Левитан тогда вообще очень нуждался. Про него ходило в школе много рассказов, с одной стороны, о его даровании, а с другой – о его великой нужде. Говорили, что он не имеет иногда и ночлега»*1 .

После смерти родителей Исаака – мать умерла в 1875, а отец в 1877 году – дети остались без какой-либо материальной поддержки, без крыши над головой. Зачастую юноше некуда было идти: сестры жили у чужих людей, а старший брат Адольф часто и сам не знал, где найдет ночлег.

Вскоре Исаака исключили из училища за неуплату очередного взноса за занятия. Но друзья-студенты собрали необходимую сумму, внесли деньги в канцелярию, и Левитан возвратился к занятиям. А вскоре Совет преподавателей училища постановил освободить от платы за учение воспитанника Левитана, как «оказавшего большие успехи в искусстве», и назначить ему небольшую стипендию.

Но нищие и бездомные ученические годы стали и временем, когда юноша познал чувство бескорыстной дружбы, внимания и понимания со стороны друзей-соучеников, социальное происхождение и общественное положение которых во время открытого государственного гонения на евреев, казалось бы, не должно было вызывать сочувствие к нему. В числе его близких друзей был сын уфимского купца Михаил Нестеров, сын разорившегося таганрогского купца Николай Чехов, сын московского купца Василий Переплетчиков, сын Петербургского инженера Федор (Франц) Шехтель.

Одним из таких близких друзей-соучеников был Константин Коровин – внук купца-старообрядца, создавшего на Рогожской улице в Москве ямщицкий извоз. После перехода в пейзажную мастерскую Саврасова, Исаак и Константин несколько лет подряд бродили по окрестностям Москвы: снимали комнаты в Останкино, в Медведкове, работали на этюдах в Саввинской слободе под Звенигородом. Под влиянием Кости, Исаак приобщился к охоте и даже на один из редких заработков за преподавание купил ружье. Но больше всего он увлекался поэзией камерных уголков леса или ночного освещения деревенских окраин. В конце 70-х гг. у Левитана уже возникает свое особое ощущение пейзажа как «пейзажа настроения», в котором облик и состояние природы одухотворяется и становится носителем состояния человеческой души, отражением настроения человека.

Первой его работой, привлекшей к себе внимание, стал экспонировавшийся на ученической выставке 1877 г. пейзаж «Вид Симонова монастыря» (старейшего московского монастыря, разрушенного в годы советской власти). За эту работу Левитану была присвоена премия генерал-губернатора Москвы кн. В.А. Долгорукова – сумма небольшая (100 рублей), но для Исаака существенная: он был по-прежнему нищ и бездомен.

На эту нищету в 1879 г. наложилось и политическое бесправие московских евреев. После покушения народовольца А.К. Соловьева на императора Александра II, евреев принудительно выселяли из Москвы. Исаак, вместе с сестрой, ее мужем и братом Авелем, оказался в дачном поселке Салтыковка, в нескольких десятках километров от Москвы.

Друзья добились для него удостоверения Училища (МУЗВЖ), которое помогло ему получить разрешение на право жительства в Москве. Исаак вернулся к учебе. На вырученные от продажи своей картины 40 рублей он снял комнату. И хотя денег оставалось немного, но Левитан был полон самых светлых надежд и, несмотря ни на что, вдохновенно работал, сумев показать на ученической выставке 1880 г. картину «Осенний день. Сокольники» (1879, ГТГ). Кстати, фигуру женщины написал его давний друг по Училищу Николай Чехов, брат писателя. Картина была замечена зрителями и получила, пожалуй, высшую из возможных в то время оценок – была приобретена Павлом Третьяковым для его знаменитой галереи. Впоследствии он уже не выпускал Левитана из поля зрения, и редкий год не приобретал у него новых работ для своего собрания.

Николай Чехов был одним из первых таганрогских Чеховых, появившихся в Москве, став в 1875 г. учеником В. Перова по классу натурной живописи в МУЖВЗ. Талантливый художник и музыкант, человек открытой души Николай легко и быстро сдружился с Левитаном, Коровиным и Шехтелем. Одно время он даже жил вместе с Исааком в меблированных комнатах на Садово-Спасской ул. В этих номерах и состоялось в 1880 г. знакомство Левитана с Антоном Чеховым. Эта встреча стала прологом их последующей двадцатилетней дружбы, очень близких доверительных отношений художника слова и живописца. Левитан буквально вошел в семью Антона Павловича, общение с которой стало существенной частью его жизни.

23 февраля 1884 г. произошло весьма важное для Левитана событие – общее собрание Товарищества передвижных художественных выставок (ТПХВ) приняло его в число своих экспонентов. С этого момента Левитан –уже сложившийся живописец, увлеченный творческой работой, – прекратил полностью посещение классов Училища, за что вскоре, в 1885 г., был отчислен из Училища, даже не получив звания «классного художника» – ему дали диплом учителя рисования! (Только через 13 лет, уже, будучи академиком Академии художеств, он вернется в училище и возглавит его пейзажный класс.)

Лето 1884 г. Левитан традиционно провел в Подмосковье в поисках притягательных пейзажей. На этот раз, он, вместе с другом-пейзажистом Василием Переплетчиковым (1863-1918), был в Саввинской слободе, под Звенигородом. Сделанные им в то лето пейзажи, такие как «Мостик. Саввинская слобода» или «Саввинская слобода» (обе – в ГТГ), войдут позже в перечень его лучших работ.

В 1885 – 86 гг., в поисках заработка, Исаак с благодарностью принял предложение В.Д. Поленова поработать, вместе с К. Коровиным, декораторами в Частной опере Саввы Мамонтова – железнодорожного магната, мецената, человека большого размаха и с прекрасным художественным чутьем. Корифеем русской сценографии, как его друг К. Коровин, Левитан не стал: для него театр был лишь эпизодом, не более того. Но это было и время его вхождения в мамонтовский круг художников, с некоторыми из которых – с В. Серовым и И. Остроуховым – он дружил до конца своих дней.

В 1886 – 1889 гг. Левитан жил в Москве, в номерах гостиницы «Англия» на Тверской улице. Он прижился здесь, стал оставлять комнату за собой на лето, хотя временами голодал и расплачивался за жилье этюдами. По вечерам в этом номере частенько собирались его друзья, в том числе Антон и Михаил Чеховы. В августе 1886 г. они ввели своего друга Исаака в дом четы Кувшинниковых: хозяин, Дмитрий Павлович, был полицейским врачом, а его жена Софья – светская дама, организовавшая модный салон в своей небольшой казенной квартире под пожарной каланчой. Три лета подряд провел Левитан близ Чеховых, в имении Бабкино, но рядом с ним уже была Софья Кувшинникова – его ученица и подруга.

В эти же годы состоялись и поездки Левитана на Волгу. Среди работ волжского цикла, представленных на XVII выставке ТПХВ в Москве, были широко ныне известные: «Золотая осень. Слободка» (1889, ГРМ). «Вечер. Золотой Плес» (1889, ГТГ), «После дождя. Плес» (1889, ГТГ). К этому времени Левитан становится первым пейзажистом России и регулярным участником выставок передвижников, а с 1891 г. – полноправный член ТПХВ. О впечатлении, которое производили картины Левитана на современников, очень точно написал академик И.Э. Грабарь – в те годы начинающий художник и искусствовед: «…Мы с нетерпением ждали некогда открытия Передвижной выставки, и жадно искали уголка с его новыми картинами. Каждая из них была для нас новым откровением, ни с чем не сравнимым наслаждением и радостью. Они вселяли бодрость и веру в нас, они заражали и поднимали. Хотелось жить и работать»*2.

В отличии от юных лет Исаака Левитана ранние годы жизни Сергея Морозова прошли совсем в других условиях. В 1964 г. Мария Федоровнаприобрела в Белом городе Москвы бывшую дворянскую усадьбу с остатками еще обширного старинного сада (Трехсвятительский пер., д. 1). В перестроенном ею двадцатикомнатном доме, в сопровождении нянек и гувернеров, прошли детские и юношеские годы гимназиста Сергея, выпускника 4-й престижной московской гимназии..

Москва. Трёхсвятительский пер., 3.

Кабинет Морозовой М.Ф.
Фото Стейкера. Москва. 1900-е гг.
В центре портрет Тимофея Савича; слева - Саввы Тимофеевича;

справа - Сергея Тимофеевича

В 1887 г. он закончил юридический факультет Московского университета и вышел из него кандидатом прав; стал потомственным почетным гражданином, коллежским асессором, пайщиком Товарищества Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и К°»… Но ни руководство производственной деятельностью семейных предприятий, ни коммерция его не привлекали. Сергей, в отличие от младшего брата Саввы, семейным бизнесом никогда не занимался.

Он был холост, жил отдельно от матери в собственном особняке на Садово-Кудринской улице, 13 (дом не сохранился). По воспоминаниям его современников, Сергей был утончен, печален, замкнут, любил природу и искусство. Эту характеристику подтверждает и запись о нем в дневнике Софьи Андреевны Толстой – жены Льва Николаевича Толстого, от 19 апреля 1898 г.: «… Приезжал Сергей Тимофеевич Морозов, болезненный купец, закончивший курс в университете и желающий жить получше. Он дал для голодных крестьян Льву Николаевичу 1000 рублей».*3

Филантропия и меценатство, традиционно близкие Морозовским кланам, были в полной мере присуще и Сергею Тимофеевичу, откликавшемуся на различные начинания и события своего времени, благо его материальное положение позволяло многое. Но все же главным увлечением его жизни стали русские народные художественные промыслы (изделия ручной работы, бытового назначения, имеющие художественную ценность). Возможно, что это было влияние отца – одного из инициаторов создания художественно-промышленного музея при Строгановском училище художественного рисования. Тимофей Саввич был даже одним из попечителей музея и участвовал в пополнении его собрания.

Еще, будучи студентом, Сергей увлекся идеей создания в Москве Музея кустарных изделий, который и был основан Московским губернским земством в 1885 году.

« История Торгово-промышленного музея кустарных изделий неразрывно связана с самыми яркими страницами жизни Москвы конца XIX – начала XX вв. На Всероссийской выставке 1882 года Московское земство показало все кустарные мастерские и артели Подмосковья и Центральной России, убедительно доказав, что именно промыслы сыграли важную роль в развитии российской промышленности. Экспонаты выставки были приобретены меценатом и любителем народного искусства Сергеем Тимофеевичем Морозовым для создания Торгово-промышленного музея кустарных изделий» *4 .

Первоначально Музей размещался на ул. Знаменка, 8, в двухэтажном ампирном особняке, принадлежавшем когда-то М.П. Арбузовой. В 1890 г. Сергей Тимофеевич становится заведующим Кустарным музеем и в том же году переводит его в более удобное помещение на Б. Никитскую ул., дом 23 (в советское время – здание кинотеатра повторного фильма).

Восьмидесятые-девяностые годы XIX века – время формирования новой позиции в отношении к традиционному русскому искусству, время зарождения неорусского стиля, нашедшего выражение в творческой деятельности художников, примыкавшим к Абрамцевскому художественному кружку. Сергей Морозов был близок к ним, привлек многих из художников к работе в Кустарном музее – это были В.М. и А.М. Васнецовы, С.С. Глаголь, Н.Я. Давыдова, М.В. Якунчикова, А.Я. Головин, В.Д. Поленов. Константин Коровин – прирожденный декоратор – многократно привлекался Сергеем к оформлению здания Музея и павильонов кустарного искусства на художественно-промышленных выставках.

Сергей Тимофеевич осуществлял общее руководство Музеем, намечал планы его перспективного развития, вкладывая в их реализацию свои личные средства. Он был и инициатором создания художественного совета при Музее – вероятно, одного из первых в России.

Немалые средства Сергей Тимофеевич вкладывал также в организацию земских учебных мастерских и в создание новых отраслей кустарных помыслов. На его личные средства создавались первые земские учебные мастерские: корзиночная – близ станции Голицино в 1891 г., игрушечная – в Сергиевом Посаде в 1892 г. Для этих и других мастерских Морозов строил здания, за свой счет командировал за границу специалиста для изучения техники лозоплетения.

Поклонник изобразительного искусства, сам увлекавшийся пейзажной живописью, Сергей был большим почитателем творчества Левитана, которому стремился подражать. Во дворе уже упомянутой усадьбы Марии Федоровны Морозовой, в существовавшем там жилом флигеле, он оборудовал мастерскую для своих художественных занятий.

Предположительно, что к моменту окончания учебы в университете, т.е. к 1887 году, состоялось и личное знакомство Сергея Морозова с Исааком Левитаном. Можно добавить, что К. Коровин в восьмидесятые годы преподавал уроки живописи двоюродным братьям Сергея Михаилу и Ивану Морозовым, был их консультантом в части коллекционирования живописных полотен. Не иначе, как под влиянием Кости Коровина, в собрании русской живописи Михаила Морозова работы Левитана заняли не последнее место. Так что точек возможных соприкосновений С. Морозова и И. Левитана было немало.

Как бы то ни было, к концу 80-х гг. Исаак Левитан и Сергей Морозов были уже близкими друзьями. Об этом свидетельствует и их приветственная телеграмма В.А. Серову от 29 января 1889 г. в связи с его женитьбой на О.Ф. Трубниковой: «Поздравляем и желаем счастья. Морозов, Левитан»*5 .

В том же 1889 году, видимо разуверившись в себе как в перспективном художнике-пейзажисте, Сергей передал мастерскую в безвозмездное пользование все еще бездомному, но уже востребованному художнику-пейзажисту Исааку Левитану, своему кумиру.

Трехсвятительский переулок. Флигель. Мастерская Левитана.

Фасад. Современный вид. Фото Дм. Моисеенко, май 2010

Трехсвятительский пер., 3. Флигель.

Мемориальная доска И. Левитана. Фото Дм. Моисеенко, май 2010

Вначале только мастерскую, а позже – и весь флигель, что дало возможность художнику до конца своей жизни не заботиться более ни о жилье, ни о мастерской. По воспоминаниям современников, у дома росли большие кусты сирени, внизу находились жилые комнаты, полы в которых были затянуты серым сукном, а наверху, куда вела витая лестница, – просторная, с верхним светом и окнами на север, мастерская, занимавшая весь верх флигеля. Среди мольбертов и картин стояло несколько кресел, пианино, фисгармония. Исаак свободно покидал на месяцы свой флигель и так же свободно возвращался, он мог без каких-либо ограничений принимать своих друзей и почитателей.

Левитан в своей мастерской. Фото 95г. Архив. Интернет

В 1892 г. в судьбу российского еврея, осмелившегося покинуть черту оседлости, вновь вторгается государство – по велению императора Александра III все московские евреи должны были покинуть город в 24 часа. Когда в сентябре 1892 г. Левитан вернулся в Москву из летней поездки с Софьей Кувшинниковой в Болдино (Владимирская губерния), то, даже не переночевав в своей мастерской, он вынужден был буквально в течение нескольких часов покинуть город. Извещенные Кувшинниковыми его друзья в Москве и в Петербурге подняли на ноги всех, кто мог бы помочь, задействованы были все возможные связи – дом Кувшинникова был хорошо известен и популярен среди молодежи из художественной среды Москвы, отличался гостеприимством и демократичностью. В Москве подключился Николай Михайлович Нагорнов, родственник Л.Н. Толстого (он был женат на его племяннице – Варваре Валериановне Толстой). Будучи в 1892 г. членом Московской городской управы, Нагорнов принял на себя хлопоты о получении разрешения для Левитана жить и работать в Москве.

Подключился и П.М. Третьяков. В Петербурге эти заботы взял на себя Павел Александрович Брюллов – племянник «великого» Карла. «Не знаю, как и благодарить Вас… – писал ему тронутый вниманием Левитан. – От какого громадного количества неприятностей избавило меня Ваше содействие »*6. В начале декабря 1892 г. Левитану все же было разрешено временно вернуться в Москву. Морозовская мастерская по-прежнему ждала его, а в ней и незавершенные полотна, которым предстояло превратиться в шедевры русской пейзажной живописи.

В совместной с Софьей поездке 1892 г. случайный выход Левитана на пустынную Владимирскую дорогу стал исходным моментом создания знаменитой его картины «Владимирка» (1892, ГТГ). В поездках этого года рождаются у него и замыслы создания двух других полотен: знаменитых «У омута» (1892, ГТГ) и «Над вечным покоем» (1894, ГТГ). В совместной с Софьей поездке 1892 г. случайный выход Левитана на пустынную Владимирскую дорогу стал исходным моментом создания знаменитой его картины «Владимирка» (1892, ГТГ). В поездках этого года рождаются у него и замыслы создания двух других полотен: знаменитых «У омута» (1892, ГТГ) и «Над вечным покоем» (1894, ГТГ).

И все же разрешение на проживание в Москве было временным и понадобилось еще больше года усилий друзей, в том числе демонстративно выставленный на выставке 1893 г. в Петербурге замечательный портрет живописца, исполненный в том же году В. Серовым. Мало того, понадобился еще и визит великого князя С.А. Романова в мастерскую художника. Лишь после этого царская верхушка, поощряемая в своем антисемитизме главой Синода К.П. Победоносцевым, разрешила широко известному, европейски признанному художнику Исааку Левитану жить и работать в Москве.

Лето 1893 – 1895 гг. Левитан провел в усадьбе Ушаковых – Островно, что близ Вышнего Волочка, вместе с Софьей Кувшинниковой, привлекавшей общее внимание неповторимой своей оригинальностью. Её картины с изображением цветов покупал сам Павел Третьяков, а ее игрой на фортепьяно заслушивались профессиональные московские пианисты.

Последующее знакомство с владельцами соседнего имения Горка, привело к роману Левитана с хозяйкой имения, Анной Николаевной Турчаниновой – петербургской светской дамой, женой высокопоставленного чиновника, сенатора И.Н. Турчанинова. А вскоре последовал разрыв с Кувшинниковой: Софья уехала в Москву, а Исаак переселился в Горку, к Турчаниновой, роман с которой продолжался у него до самой его смерти.

1894 – 1895 годы были периодом максимального творческого взлета Левитана, временем появления работ, ставших непревзойденными шедеврами русской пейзажной живописи, в числе которых такие, как полный света и радостей весны «Март» (1895, ГТГ), «Свежий ветер. Волга» (1895, ГТГ), «Золотая осень» (1895, ГТГ).

Годы, прожитые Левитаном во флигеле Сергея Морозова, были самым плодотворным и благополучным периодом его жизни. В этом скромном домике им были написаны почти все лучшие картины, здесь он превратился в великого мастера пейзажа, стал академиком, познал радость преподавания и переживаний за успехи учеников, став руководителем пейзажного класса.

Его мастерская стала местом встреч не только с многочисленными друзьями-художниками и с учениками, но и с почитателями его таланта, с выдающимися деятелями культуры, в числе которых Ф. Шаляпин и К. Тимирязев.

Но в 1896 г. подкралась беда – после вторично перенесенного тифа, усилились симптомы и прежде дававшей о себе знать болезни сердца. Несмотря на помощь самых лучших российских и зарубежных врачей стало ясно, что болезнь неизлечима. В его работах доминирующими становятся мотивы вечера, угасающего дня: «Последний луч (Осиновая роща)» (1896, част. собрание), «Сумерки. Стога» (1899, ГТГ), «Летний вечер» (1900, ГТГ), но в это же время он создает и полотно, ставшее вершиной его весенней пейзажной лирики – «Весна. Большая вода» (1897, ГТГ).

За границей Исаак был несколько раз, особенно, по настоянию докторов, в последний период своей жизни. Во Франции, Италии, Германии, Швейцарии, в Финляндии он не только лечился, но и много работал: писал и зеленые альпийские луга, и Альпы, и Средиземное море, и горы, и маленькие деревушки на склонах гор. Не раз он испытывал чувство бесконечного восторга от общения с природой, но стоило ему немного пожить в чужой стране, как его тотчас же тянуло домой. В письмах, которые Левитан писал из-за границы, он постоянно жаловался на то, что «тоскует до одури», скучает «до отвращения», «смертельно» хочет домой. Вот характерный фрагмент из письма 1897 г., адресованного другу-художнику Н.А. Касаткину из Нерви:

«Какая тоска тут, дорогой мой Николай Алексеевич! Зачем ссылают сюда людей русских, любящих так сильно свою родину, свою природу, как я, например?! Неужели воздух юга может в самом деле восстановить организм, тело, которое так неразрывно связано с нашим духом, с нашей сущностью!? А наша сущность, наш дух, может быть только покоен у себя, на своей земле, среди своих, которые, допускаю, могут быть минутами неприятны, тяжелы, но без которых еще хуже. С каким бы восторгом я перенесся в Москву! А надо сидеть здесь, по словам докторов (съешь их волки!). Хотя, если я буду и дальше тосковать, я возьму и возвращусь, пусть хоть околею!»*7.

Летом 1899 г. Левитан жил в имении С.Т. Морозова, в Звенигородском уезде. Навестивший его художник В.В. Переплетчиков вспоминал: «Смертельный недуг – болезнь сердца – подтачивала остатки его хрупкого организма. Иногда внезапно пробуждалась надежда на жизнь, и тогда он весь преображался и становился неузнаваем. Но надежда вскоре исчезала – снова вставала мысль о смерти, и минутная радость сменялась долгими днями уныния, тоски и отчаяния» *8.

Последний год своей жизни, 1900-й, Левитан встретил у Чехова в его новом доме – в декабре 1899 он, по совету врачей, уехал в Крым, в Ялту. А в апреле Левитан со своими учениками побывал на этюдах в подмосковных Химках и сильно простудился. Антон Павлович навестил его в мае, но, нездоровый сам, вскоре возвратился в Ялту. Встревоженная приехала из Петербурга Анна Николаевна и уже не оставляла Исаака до последней минуты его жизни. И.И. Левитан умер 4 августа 1900 г. в 8 часов 35 минут утра…

Похороны состоялись 6 августа на еврейском кладбище, открытом в 30-х годах XIX в. за Дорогомиловской заставой Камер-Коллежского вала, рядом с православным Дорогомиловским кладбищем, но отгороженном от него. Среди многочисленных почитателей таланта художника, среди учеников и знакомых, провожавших Левитана в последний путь, были его друзья: В. Серов, А. Васнецов, К. Коровин, И. Остроухов, Н. Касаткин, Л. Пастернак, В. Переплетчиков, К. Юон, В. Бялыницкий-Бируля. Но не было трех самых ближайших к нему друзей: Михаила Нестерова, узнавшего о смерти Исаака Левитана из черного крепа на полотнах его картин, выставленных в русском отделе Всемирной выставки 1900 года в Париже; Антона Чехова – он был болен, пребывал на своей новой даче в Гурзуфе и у него гостила О.Л. Книппер; Сергея Морозова – предположительно, он тоже, как и Нестеров, находился в то время в Париже, на Всемирной выставке, где в отдельном павильоне были представлены российские кустарные изделия и рукоделия. Расходы на похороны И. Левитана взяла на себя Мария Федоровна Морозова.

В мастерской Левитана осталось около 40 неоконченных картин и около 300 этюдов. Среди них незавершенная картина «Озеро. Русь» (1900, ГРМ) – своеобразный итог художественных исканий Левитана… Через два года, Авель Левитан установил на его могиле каменную массивную стелу из черного полированного гранита с двухсторонней надписью: с лицевой стороны – на русском языке, с обратной – на иврите. Авель на много лет пережил брата. Родившийся в 1859 г., в тех же Кибартах, он скончался в Крыму в 1933 г.

В 1901 г. в Петербурге и в Москве прошли две посмертные выставки произведений Левитана, на которых были собраны многие его произведения – от первых этюдов и кончая последней неоконченной картиной «Перед грозой». Посмертную выставку Левитана в залах Императорской академии художеств удосужился посетить даже Николай II.

Одним из первых искусствоведов, задумавшихся над вопросом: «Что же отличало картины Левитана от произведений его сверстников, и что создавало ему среди них такое выдающееся положение?» был его современник и биограф Сергей Глаголь (С.С. Голоушев). В своей монографии о художнике, вышедшей 13 лет спустя после его смерти, он так ответил на им же поставленный вопрос: «Прежде всего, это была глубокая поэзия его картин, без малейшего оттенка той слащавости, к которой так быстро свелись поэтичные мотивы у передвижников … Левитан точно сдергивал со всей русской природы пелену, скрывавшую от нас ее красоту и, отраженная в магическом зеркале его творчества, эта природа вставала перед нами, как что-то новое и, вместе с тем, очень близкое нам, дорогое и родное … Эту поэзию, эту красоту простого деревенского пейзажа Левитан чувствовал удивительно и, несмотря на еврейское происхождение Левитана, его по праву можно назвать одним из самых настоящих русских художников, настоящим поэтом русского пейзажа»*9.

Старинный еврейский некрополь давно не существует: уже в середине 30-х годов захоронения были прекращены, а в 1941 г., еще до начала войны, Дорогомиловское кладбище было полностью ликвидировано. (На месте древнего кладбища ныне крупный жилой район с многоэтажными домами – Кутузовский проспект.) Тогда же, в апреле 1941 г., с Дорогомиловского на Новодевичье кладбище, рядом с могилой А. Чехова, был перенесен и захоронен прах Исаака Левитана – «Тургенева русской живописи», как называют его некоторые искусствоведы. Был перенесен и его надгробный камень, дошедший до наших дней. Можно сказать, что в этом элитном мемориале, где есть захоронения ряда евреев – видных деятелей культуры и политиков советского времени – эпитафия на иврите лишь одна – Исааку Левитану на его памятнике…

Новодевичье кладбище. Могила И.Левитана.

Фото. Архив. Интернет

О дальнейшей жизниСергея Морозоваизвестно немного. Бурные политические катаклизмы первых лет нового века не изменили ход его жизни. Он был участником ряда крупных событий в культурной жизни России этого времени, финансируя их в той или иной мере. Среди них такие проекты, как Московский художественный театр, журнал «Мир искусства», будущий Музей изящных искусств – он член Комитета по его созданию, председателем которого был в.к. Сергей Александрович Романов. Политика, в отличие от брата Саввы, была вне сферы его интересов. Даже после гибели в 1905 г. брата, став формальным главой Тимофеевского клана, он ничего не изменил в своем образе жизни.

Однако в центре его внимания, как это и было изначально, – кустарная промышленность и Кустарный музей.

Москва. Леонтьевский пер., 7. Здание бывшего Кустарного музея. Фото. Интернет

В 1900 г. Сергей приобрел у Анатолия Мамонтова часть его участка в Леонтьевском переулке – дом № 7. В 1902 -1903 гг. он перестраивает эти старые палаты для нужд Музея – архитектор С. У. Соловьев. Фасад здания, выполненный в неорусском стиле - один из лучших памятников архитектуры этого стиля. В 1911 г. архитектор В. Н. Башкиров пристроил к зданию Музея торговое помещение с крытым парадным крыльцом, все в том же неорусском стиле, украшенным керамическим камином «Встреча Вольги Святославовича и Микулы Селяниновича», созданным М.А. Врубелем (золотая медаль Парижской выставки 1900 г.) *10 .

Кустарный музей перед революцией представлял собой учреждение, не похожее на другие московские музеи. Это был центр по руководству и содействию промыслам, объединявший склады, артели, товарищества и отдельных кустарей Московской губернии. Это был музей-хранилище и экспонент на отечественных и международных выставках (золотая медаль на Всемирной выставке в Париже 1900 г., Гран-при на выставке 1904 г., там же), музей-магазин, снабжавший кустарей сырьем и принимавший от них изделия на продажу, музей-лаборатория, разрабатывавший образцы для кустарей.

На II съезде деятелей кустарной промышленности в 1910 г. Сергей Тимофеевич предложил радикальную программу переустройства кустарного дела Московского земства. Прежде всего, предусматривалась реорганизация Кустарного музея, в котором создавались три самостоятельных подразделения: бюро по содействию промыслам, торговое отделение и «Музей образцов». Последний и был создан при музее в1910 г. В нем концентрировались лучшие произведения декоративно-прикладного искусства, над созданием которых работали такие известные художники как А.М. Васнецов, В.А. Ватагин, С.С. Голоушев, И.И. Овешков и другие.

Музей активно собирал произведения крестьянского творчества XVIII – XIX веков: разнообразные предметы из дерева с резьбой и росписью, изделия народного ткачества и вышивок, гончарство, деревянные и керамические игрушки.

Другое важнейшее направление программы Сергея Морозова – поддержка кооперации в промыслах, создание производственных артелей кустарей. Он организовал фонд кредитования кооперативного движения, передав Московскому земству для этой цели 100 тыс. рублей (фонд получил имя С.Т. Морозова), управление которым осуществлял особый комитет, выдававший ссуды согласно правилам.

Но Сергей Тимофеевич не ограничивал свое поле деятельности только Московской губернией, только лишь производством художественных изделий из дерева. Характерный этому пример – крупная ссуда, данная им Павловской кустарной артели (г. Павлов на Оке, Нижегородская губерния), организатором и бессменным председателем которой был прибалтийский немец А.Г. Штанге (народоволец, преследуемый царским правительство, по воле судеб оказавшийся в Павлове), сыграла решающую роль в становлении этой артели – первой металлообрабатывающей артели России. В его письме от 29 ноября 1895 г. в Правление артели сообщалось о предоставлении в полное распоряжение павловских кооператоров данной ранее ссуды. По словам авторов статьи в журнале «Нижегородский музей», посвященной этой теме: «Наряду с А.Г. Штанге, С.Т. Морозова по праву можно назвать вторым "отцом" Павловской кустарной артели» *11 . Ныне бывшая артель – Павловский завод художественных изделий им. С.М. Кирова.

В своем приобретенном в 90-х гг. загородном имении Успенское – когда-то престижном дворянском поместье с роскошным липовым парком и церковью в стиле петровского барокко с шатровой колокольней XVII в. – Морозов на месте старого господского дома выстроил роскошный кирпичный замок под готику (архитектор Бойцов). Левитан неоднократно бывал здесь и даже подолгу жил. Пейзажи Успенского вдохновили его на такие известные полотна, как «Сумерки», «Замок», «На Москве-реке». Здесь он встречался и с другими художниками. В Успенское он пригласил и Антона Чехова, но готический замок с его пышными интерьерами Антону Павловичу не приглянулся, и он вскоре уехал. Однако личное знакомство писателя с Сергеем Морозовым имело важное для Чехова продолжение. Так 21 сентября 1897 г. в письме к нему Левитан писал:

Успенское. Особняк С.Т. Морозова.

Сохранился до настоящего времени. Фото. Интернет

«Дорогой мой Чехов! Сейчас подали мне твою телеграмму, и я успокоился. Завтра или послезавтра будут посланы тебе 2000 рублей. Эти деньги вот откуда: я сказал Сергею Тимофеевичу Морозову, что тебе теперь нужны деньги и что если он может, пусть одолжит тебе 2000 рублей. Он охотно согласился… Милый, дорогой, убедительнейше прошу не беспокоиться денежными вопросами – все будет устроено, а ты сиди на юге и наверстывай свое здоровье … Голубчик, если не хочется, не работай ничего, не утомляй себя…».*12.

В Успенском бывал, порой и подолгу, еще один художник, на жизнь и творчество которого оказал влияние Исаак Левитан – Владимир Иванович Соколов (1872 – 1946), выпускник Московского училища живописи, ваяния и зодчества. На него, еще только начинающего пейзажиста, И. Левитан обратил внимание в 1894 г., предрекая ему премию на конкурсе Общества художеств и пригласив его посещать свою мастерскую. По всей видимости, именно в мастерской Левитан познакомил Владимира Соколова с Сергеем Морозовым, который, со своей стороны, также пригласил молодого художника пожить и поработать в его Успенском.

Поклонник творчества Исаака Левитана, Владимир Соколов сохранил трепетное отношение к нему на всю жизнь, изложив свои ощущения в статье «Мои встречи с И.И. Левитаном» (Сборник «И.И. Левитан», М., 1956, С. 189–195).

В начале XX в. В. Соколов испытывал весьма значительные материальные трудности, практически не имея средств на жизнь. Зная об этом, Сергей Тимофеевич предложил Соколову место преподавателя рисования и черчения в основанной им учебной мастерской в Сергиевом Посаде, дав ему еще и ссуду на приобретение жилья. Года через три Сергей Морозов полностью доверил Соколову всю художественно-столярную мастерскую. Но еще много лет он должен был каждую неделю ездить в Москву, в Кустарный музей, где С.Т. Морозов собирал совещания, но уже до конца своих дней жил в Сергиевом Посаде.

Результатом одной из таких поездок стало внедрение в практику Посадских мастерских изделий с новым для России видом художественной графики – выжигание по дереву с последующей раскраской (проект Сергея Морозова). Как художественный руководитель мастерской Соколов много сделал для развития нового вида декоративного искусства, создав сотни новых образцов шкатулок, коробочек, пасхальных яиц. Его система многослойного наложения красок на выжженные рисунки, создававшая впечатление эмали, получила название «Соколовской росписи». Изделия с Соколовской росписью были отмечены медалями и почетными дипломами на многих выставках Петербурга, Парижа, Милана, Лейпцига.

Но все же главным художественным наследием художника стали литографированные пейзажные работы, запечатлевшие Троицко-Сергиевский монастырь, Посад, Старую Москву. В 1922 году в издательстве «Книгопечатник» были выпущены две серии небольших литографий Соколова – «Уголки Сергиева Посада» и «Старая Москва». Вступительную статью к ним написал известный искусствовед и коллекционер В.Я. Адарюков. Он считал большой заслугой В. Соколова воскрешение литографии, основательно вытесненной к тому времени фотографией и другими механическими способами воспроизведения. Адарюков писал: «Эти превосходные литографии положительно отмечены печатью отличного дарования и производят свежее и глубокое впечатление. По превосходному рисунку, тонкости исполнения, гармоничности красок, умелому подбору тонов и их глубине литографии В.И. Соколова напоминают знаменитые работы В.Ф. Тимма – самую блестящую эпоху расцвета у нас литографии. Подобно своему учителю Левитану, В.И. Соколов элегичен, какая-то тихая грусть, левитановское настроение чувствуются во многих его работах. Видна громадная любовь к старине, большой вкус в выборе мотивов, напряженное любование натурой, тонкая и гармоническая передача природы» * 13.

В декабре 1914 г. Москва отметила 25-летний юбилей общественной деятельности Сергея Морозова. Событие было отмечено публикациями в журналах, свидетельствующими о широком признании его заслуг в развитии российских художественных промыслов. Со своей стороны, Сергиев Посад, художественные промыслы которого были объектом многолетней заботы Сергея Морозова, в 1915 году присвоил ему звание Почетного гражданина города.

Завершая краткий обзор деятельности С. Морозова как мецената, хочется отметить, что в разгар Первой мировой войны, уже незадолго до её трагического для России исхода, он финансировал сооружение крупного театрального здания, получившего названия Поленовского дома. Участок земли на Пресне, в ныне существующем Зоологическом переулке, был приобретен художником В.Д. Поленовым для созданного им Народного театра. Театр существовал и советское время, но в 1928 г. в нем, переименованном уже в «Центральный дом искусств им. Н.К. Крупской», произошел пожар, уничтоживший поленовские декорации и почти все театральное имущество.*14

В 1918 году Сергей Тимофеевич был лишен всего состояния, выселен из особняка на Кудринской улице и из усадьбы в Трехсвятительском переулке. Некоторое время он жил у своей родственницы, продолжая бесплатно трудиться в Кустарном музее. Не имевший семьи, он вдруг после революции, на старости лет, решил все-таки жениться на О.В. Кривошеиной (1866-1953) – родной сестре бывшего царского министра А.В. Кривошеина, женатого на его племяннице – дочери старший сестры Анны, в замужестве Карповой. Свой неожиданный шаг он объяснял тем, что теперь-то выходят замуж за него, а не за его миллионы.

Сергей Тимофеевич Морозов и Мария Николаевна Ненарокова (Карпова).
Париж, конец 30-х гг. Из архива К. и Н. Кривошеиных. Публикуется впервые

Александр Васильевич Кривошеин и Ольга Васильевна Кривошеин. Крым. 1911 г.
Из архива К. и Н. Кривашеин. Париж. Публикуется впервые

К 1924 году относится его последнее известное публичное выступление в Москве. В Государственной академии художеств состоялось обсуждение вопросов, связанных с развитием промыслов, с деятельностью Музея. Ему предложили занять в музее должность консультанта. Но получив разрешение на выезд, он в 1925 г., по настоянию родных, уехал вместе с женой в Париж, где и скончался в 1944 г. Похоронен Сергей Морозов на старом участке кладбища Сент-Женевьев-де-Буа, близ Парижа.

Сергей Тимофеевич Морозов. Париж. 1942 г.
Из архива К. и Н. Кривошеин. Публикуется впервые

Надмогильный памятник С.Т и О.В. Морозовым. Кладбище Сент-Женевьев-де Буа.

Из архива К. и Н. Кривошеин. Публикуется впервые

Сергей Тимофеевич и в Париже увлекался живописью, писал картины (главным образом, цветы). Эти полотна, как пишет М.Г. Смольянинова, хранятся у родственников в Париже. Там и сегодня живут родственники Сергея Морозова и Ольги Кривошеиной – потомки его сестры Анны и её брата Александра Кривошеина.* 15

Что касается его детища – Кустарного музея, то он пополнил печальный список музеев исчезнувших в Москве путем слияния и разделения коллекций. Музей с более чем столетней историей в 1999 г. присоединили к сравнительно недавно созданному Всероссийскому музею прикладного и народного искусства (Делегатская ул., 9). Из здания музея в Леонтьевском пер. все коллекции С.Т. Морозова, экспонаты музея и его библиотека в спешном порядке были вывезены на ул. Делегатскую. Было демонтировано знаменитое врубелевское каминное панно «Микула Селянинович», украшавшее вестибюль бывшего Кустарного музея, и это вопреки запретам Управления охраны памятников г. Москвы.

Более того, сравнительно недавно, в 2006 г., правительственным указом в доме № 7 по Леонтьевскому переулку были размещены федеральные государственные учреждения культуры: «Государственный академический хореографический ансамбль «Березка им. Н.С. Надеждиной» и «Государственный литературный музей». Под репетиции отдали уникальный музейный зал, стены и потолок которого, расписаны знаменитыми художниками села Холуй (село на юге Ивановской обл., когда-то центр иконописи, ныне один из 4-х российских центров лаковой миниатюры на папье-маше) *15.

Печальна история и родового гнезда Сергея Тимофеевича – усадьбы в Трехсвятительском переулке. Главное здание усадьбы, история которого насчитывает более двух веков, дважды перестроенное в XIX в., является не только памятником архитектуры, но и истории (центр восстания левых эсеров в 1918 г.). Тем не менее, в 2001 г. оно было выкуплено какой-то коммерческой структурой. Довольно скоро исчез оригинальный декор фасадов, исчезли белокаменные порталы парадного вестибюля и роскошная лестница из литого чугуна, почти полностью исчезли интерьеры. Внутри дома от старины остались лишь своды нижнего этажа и остатки барочных наличников, скрытые под слоем штукатурки. Как резюме к истории этого дома – решением Правительства Москвы от 29 июня 2009 года к памятникам истории и культуры регионального значения городской усадьбы Морозовых отнесены только пилоны ворот и калитки…

Флигель во дворе дома Морозовых, где находилась мастерская Левитана, длительное время находится в ведении Академии художеств – там размещались скульптурные мастерские аспирантов Суриковского и Строгановского институтов. Внешне он выглядит весьма неприглядно: на стенах многочисленные трещины, осыпавшаяся штукатурка и т.д. Как напоминание о том, что это была мастерская И. Левитана на одной из стен помещена мемориальная доска с профилем Левитана. Вот, казалось бы, место, предназначенное самой судьбой для создания московского Музея Исаака Левитана. Но в России это не так-то просто.

Вот что по этому поводу писал Евграф Васильевич Кончин – известный московский журналист и литератор: «Однако все рекорды ожидания своего музея, конечно, побил Исаак Ильич Левитан. … Очевидно, ни одно устройство музея художника не обросло таким множеством официальных решений и постановлений. О нем пылко ратовали и Совет Министров РСФСР, и Министерства культуры СССР и России, Моссовет и Мосгорисполком. Конкретные работы возложили на Третьяковскую галерею. Что же из всего бумажного изобилия получилось? А то, что до сих пор такого музея в Москве нет. А ведь для этого, казалось, были все реальные предпосылки. Левитану сгодилась бы единственная в его жизни собственная мастерская, подаренная ему фабрикантом Морозовым, расположенная во дворе дома № 1 по Большому Вузовскому (Трехсвятительскому) переулку. В скромном уютном флигельке он написал последние свои картины, в нем он и умер в июле (август по новому стилю) 1900 года»*16

К словам Евграфа Кончина хочется добавить еще и то, что ведомство, в распоряжении которого находились в это время бывшая мастерская Левитана, ни в коей мере не было заинтересовано не только в создании музея Левитана, но даже в соблюдении элементарных правил эксплуатации здания. А ведомство это Российская академия художеств, президентом которой с 1997 г. был и есть поныне народный художник России Зураб Церетели.

Это в первую очередь Музей современного искусства с его тремя демонстрационными площадками в историческом центре Москвы – первый в России государственный музей, целиком специализирующийся на искусстве XX и XXI веков. Основное здание, в котором размещается постоянная экспозиция, находится на улице Петровка, в бывшем особняке купца Губина, построенном по проекту знаменитого архитектора Матвея Казакова. В Ермолаевском переулке это пятиэтажное здание, в котором когда-то размещался Союз архитекторов. В советское время здание принадлежало Московскому Cоюзу художников, здесь проводились молодежные выставки и располагались мастерские художников. На Суворовском бульваре это памятник не только архитектуры (арх. М.Ф. Казаков), но и истории России – дом декабриста М.М. Нарышкина.

Директор Музея – Зураб Церетели. Свои двери Музей открыл 15 декабря 1999 г. Естественно, что без поддержки Правительства Москвы, и лично мэра Ю. Лужкова, столь дорогостоящий проект и в столь короткое время осуществлен быть не мог.

Но вершина этого рода деятельности Президента Российской академии художеств – это Галерея Зураба Церетели на самой классической улице Москвы в особняке– «Дом Долгоруковых" – одном из красивейших зданий Москвы эпохи классицизма, вошедшем в "Альбомы партикулярных строений" М.Ф. Казакова и сохранившееся в своей основе до наших дней.После неоднократной смены владельцев во второй половине XIX в. этот особняк был передан Александро-Мариинскому институту благородных девиц имени кавалерственной дамы В.Е. Чертовой. В 1998-2000 гг. дворец был отреставрирован (руководитель работ арх. Д.И. Никифоров), проведены капитальные ремонтные работы, устроена домовая церковь. Дворец реконструирован и возрожден в прежнем великолепии. Об источниках финансирования не сообщается. Остается только добавить, что произведения Зураба Церетели выставлены там во всех многочисленных его залах. При этом Дом-музей Церетели к этому времени уже давно существовал и существует ныне на Б. Грузинской, 15 – в бывшем особняке купца первой гильдии А. Горбунова.из волжского города Плес…

Конечно, при таком объеме срочных работ Российской академии художеств и физически и материально было не до Дома-мастерской И. Левитана и уж тем более не до его музея.

30 августа 2010 г. Лента новостей Российского Информационного Агентства «РИА Новости» опубликовала сообщение, что по данным Москомнаследия (Комитет по культурному наследию Москвы) дом в Трехсвятительском переулке, где жил и работал известный мастер пейзажа Исаак Левитан, сейчас находится в неудовлетворительном состоянии, требуется реставрация. И далее «…В последнее время это историческое здание, имеющее статус объекта культурного наследия федерального значения, находится в пользовании Российской академии художеств, с которой, как рассказали в Москомнаследии, заключен охранно-арендный договор. Актом технического состояния памятника предусмотрен комплекс ремонтно-реставрационных работ, включающих разработку предпроектной и проектной документации по реставрации и приспособлению к современному использованию объекта культурного наследия".

«По свидетельству Константина Коровина, главной фразой Левитана была: «Надо правду!» Хотя имелась в виду живопись, думается, что это относится и к состоянию исторического наследия Левитана в Москве. Тем более это актуально сегодня, когда президент Академии художеств и другие популярные живописцы имеют собственные музеи, расположенные в отреставрированных старинных особняках. Хочется надеяться, что московские власти и общественность вспомнят о Левитане – хотя бы по случаю круглой даты» *17.

P . S .

Пока решается или вернее не решается судьба «Дома-мастерской Исаака Левитана», юбилейный год И.И. Левитана приближается своему завершению и сейчас уже можно сказать, что большая часть мероприятий юбилейного года уже прошли, хотя есть еще и продолжение. Из всего, что было и есть хотелось бы отметить несколько наиболее, на наш взгляд, важных моментов.

В г. Плесе Ивановской обл. 9 августа с.г. после комплексной реставрации открылся Дом-музей И. Левитана (создан в бывшем особняке купца Солодовникова в 1972 г.). К открытию Дома было приурочено и открытие юбилейной выставки работ И. Левитана, в которую вошли полотна из фонда Дома-музея и из фондов ряда музеев Центральной России.

В Санкт-Петербурге, в корпусе Бенуа Государственного Русского музея, в апреле 2010 г. открылась большая выставка работ Исаака Левитана, приуроченная к 150-летию со дня его рождения. Кстати, предыдущая «персоналка» Левитана в городе на Неве была полвека назад. После столь долгого перерыва широкой публике были представлены более ста работ художника из коллекции Русского музея, Третьяковской галереи (основное собрание пейзажных шедевров Левитана), плюс несколько работ из музея-квартиры Исаака Бродского, в том числе и портрет С.П. Кувшинниковой. Выставка в С.-Петербурге действовала до 15 июля 2010 г.

Эстафету масштабной Левитановской выставки подхватила Москва. Третьяковская галерея в своих залах на Крымском валу 15 октября с.г. представила почти 300 произведений И. Левитана, включая его графику и эскизы к наиболее значительным работам. В экспозицию, включены работы из 17 российских музеев и двух зарубежных, в том числе из иерусалимского «Музеон Исраэль» (Музея Израиля), а также из частных собраний.

Особенность выставки не только в её масштабности, но и в том, что это первый показ практически всего графического наследия художника, даже литографии, которые молодой художник делал для журналов «Будильник», «Москва» и «Россия». Как известно, в «Будильнике» начинали и Антон Чехов и его брат Николай. Среди графики И. Левитана и работы на еврейские темы: «На пути к Сиону» (1890), выполненное по заказу «Общества для распространения просвещения между евреями», «Еврейка в восточном покрывале» (1884), «Портрет мальчика Иосифа Левина» (конец 70-х – начало 80-х гг.) – все из «Музея Израиля».

К сказанному хотелось бы добавить еще одно событие юбилейного года, скорей всего малоизвестное или совсем неизвестное широкому кругу почитателей художника. 1 июля 2010 г. Банк России пустил в обращение, в серии «Выдающиеся личности России», памятную серебряную монету номиналом в 2 рубля, посвященную 150-летию со дня рождения И.И. Левитана. Его рельефный портрет на фоне цветного осеннего пейзажа – весомый вклад в юбилей художника.

Что касается юбилея Сергея Тимофеевича Морозова, то можно сказать, что он прошел весьма скромно. Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства (ВМДПНИ), в собрание которого вошли знаменитые коллекции Кустарного музея, провел Круглый стол по теме «Музеи и меценаты в России», приурочив Форум к 125-летию Кустарного музея – 9 мая 1885 г. день его открытия для публики.

Специально к Форуму ВМДПНИ подготовлена фотовыставка, где представлены документы и фотографии конца XIX – начала XX вв., отражающие историю становления Кустарного музея, в том числе выставлен и портрет Сергея Тимофеевича.

Среди докладов и сообщений, прозвучавших на этом Форуме, хотелось бы отметить два, напрямую относящихся к юбиляру:

Дроздов Михаил Сергеевич (краевед, историк московского купечества): «Сергей Тимофеевич Морозов как общественный деятель, меценат и человек».

Морозова Ирина Саввична (правнуч ка Саввы Тимофеевича Морозова): «Сергей Тимофеевич Морозов. Вне России».

Орехово - Зуево – историческая родина Морозовых. На своем сайте Богородск-Ногинск. Богородское краеведение , в рубрике «Морозовские чтения» опубликовано много материалов об основателе этого рода и его потомках, о роле этого рода в становлении русской текстильной промышленности, о памяти оставленной ими в Москве, в Орехово-Зуеве. Но в рамках затронутой темы хотелось бы особо отметить статью кандидата искусствоведения Натальи Николаевны Мамонтовой-Морозовой «Московский меценат Сергей Тимофеевич Морозов», которую она заканчивает словами: « Сергей Тимофеевич Морозов был одним из достойнейших людей своего времени. Его вклад в культуру России чрезвычайно велик. В 1916 г. «Вестник кустарной промышленности» писал, что С.Т. Морозов «за время своей кустарной работы отдал на кустарное дело, вероятно, не один миллион рублей, а сколько отдал он ему души и мысли – это лучше нас в свое время сумеет оценить беспристрастный историк кустарного дела».

Нам представляется, что и наша статья, наряду с уже упомянутыми, станет еще одним вкладом в копилку памяти Сергея Морозова – видного деятеля российской культуры. И еще раз подчеркнем, что его меценатская деятельность и дружеская поддержка помогли продлить творческую жизнь выдающегося российского пейзажиста – Исаака Левитана.

© Леонид Юниверг

*14. Романюк С.К. По землям московских сел и слобод. М., 1998. Ч. 1. С. 155.

*15. Смольянинова М.Г. Роль Морозовых в культурной жизни Москвы. 2010 г.;

Мамонтова Н.Н. Сергей Тимофеевич Морозов и его Московский кустарный музей // Богородск-Ногинск. Богородское краеведение. Морозовские чтения – 98.

*16. Кончин Е. Музей-квартира М. Нестерова или коммерческая контора? // Газ. «Культура». 1998. 8 апр.

*17. Калантар Э. Дом без мезонина // Лит. газета. 2010. № 34. 1-7 сентября

11 декабря 1944, Париж) - российский предприниматель из московской купеческой династии Морозовых , меценат, организатор московского Музея кустарных изделий.

Биография

Отец - Тимофей Саввич (1832-1889), купец 1-й гильдии, председатель правления Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°», председатель Московского Биржевого комитета в - . Мать, Мария Федоровна, урождённая Симонова, (1830-1911) - дочь состоятельного московского купца-старообрядца.

Сергей Морозов, окончив Московскую 4-ю гимназию вместе с братом Саввой в , поступил на университетское отделение Московского лицея в память цесаревича Николая, затем учился на юридическом факультете Московского университета и вышел из него кандидатом прав в .

Потомственный почётный гражданин , коллежский асессор . Директор-распорядитель Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°», однако «из-за своей нервной болезни не пожелал заниматься делом, а всецело отдался работе по Кустарному музею, на что тратил большие деньги, чтобы выдвинуть кустарное производство на надлежащую высоту по выработке и изяществу» . Меценат, финансировал журнал «Мир искусства ». Оказывал поддержку И. И. Левитану , сам писал пейзажи. Интересовался музыкой.

Основал в 1885 Музей кустарных изделий (Торгово-промышленный музей кустарных изделий Московского губернского земства), который разместился во флигеле особняка В. Я. Лепешкиной на углу Знаменки и Ваганьковского переулка (не сохранился), а в 1903 был переведен в специально оборудованное здание в Леонтьевском переулке , д. 7 (С. Т. Морозов купил 2-этажное здание у А. И. Мамонтова и значительно расширил его). Музей существовал не только на средства земства, но и на личные средства почетного попечителя музея М., который осуществлял общее руководство, намечал планы перспективного развития музея. После Октябрьской революции - Музей народного искусства им. Сергея Тимофеевича Морозова - НИИ художественной промышленности (ныне Фонд народных художественных промыслов РФ).

В вместе с братом Саввой и другими московскими купцами-меценатами учредил Общедоступный театр (внес 2000 руб.), будущий Московский художественный театр . В 1900 состоял при Художественном музее имени императора Александра II , Стрекаловской школе для портных, Строгановском центральном училище технического рисования, в Комитете по устройству музея изящных искусств, проживал в собственном доме на Поварской . Был членом-учредителем Комитета для устройства Музея изящных искусств при Московском университете (). Известен портрет Сергея Морозова работы

Сергей Тимофеевич Морозов 1860, Москва — 11 декабря 1944, Париж) — русский предприниматель из московской купеческой династии Морозовых, меценат, организатор московского Музея кустарных изделий. Потомственный почётный гражданин, коллежский асессор. Директор-распорядитель Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°», однако «из-за своей нервной болезни не пожелал заниматься делом, а всецело отдался работе по Кустарному музею, на что тратил большие деньги, чтобы выдвинуть кустарное производство на надлежащую высоту по выработке и изяществу» .

Семья

Отец — Тимофей Саввич, купец 1-й гильдии, председатель правления Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°», председатель Московского Биржевого комитета в 1868-1878. Мать, Мария Фёдоровна, урождённая Симонова, — дочь состоятельного московского купца-старообрядца.

Женился Сергей Тимофеевич уже пожилым человеком на Ольге Васильевне Кривошеиной, младшей сестре известного государственного деятеля А. В. Кривошеина. Детей у них не было.

Сергей Тимофеевич Морозов, один из представителей купеческой старообрядческой династии Морозовых, родился в 1860 году в Москве. Был директором-распорядителем Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и Ко». Был художником-любителем, занимался меценатством, создал Кустарный музей, покровительствовал людям искусства. Основал один из крупнейших московских родильных домов, финансировал издание журнала «Мир искусства». Потомственный почетный гражданин, коллежский асессор. В 1925 году эмигрировал во Францию. Скончался в 1944 году в Париже.

«Болезненный купец»

«Товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и Ко» было одним из самых преуспевающих предприятий России. Созданно оно было в 1873 году Тимофеем Саввичем Морозовым. Состояло из ряда ткацких производств, сосредоточенных во Владимирской губернии. Руководить этим мощный конгломератом предстояло Сергею Морзову.

Впрочем, делами он практически не занимался. Купец Николай Варенцов вспоминал: «Сергей Тимофеевич из-за своей нервной болезни не пожелал заниматься делом, а всецело отдался работе по кустарному музею, на что тратил большие деньги, чтобы выдвинуть кустарное производство на надлежащую высоту по выработке и изяществу».

Репутация человека не совсем здорового, «ипохондрика», как называли его современники, была на руку Сергею Тимофеевичу, и он ее, как мог, поддерживал.

В частности, Софья Андреевна Толстая, супруга великого писателя, примечала в своем дневнике: «Приезжал Сергей Тимофеевич Морозов, болезненный купец, закончивший курс в университете и желающий жить получше. Он дал для голодных крестьян Льву Николаевичу 1000 рублей».

Делами занялся его родной брат Савва. А Сергей Тимофеевич сосредоточился на Кустарном музее.

Кустарщина

Все началось в 1882 году, когда меценат посетил Всероссийскую промышленно-художественную выставку, проходившую в Москве. Особенно поражал раздел кустарных промыслов. Критик В. Стасов писал: «Из всех русских выставок, какие у нас до сих пор бывали, это самая великолепная выставка».

Сергей Тимофеевич, не долго думая, приобрел весь этот раздел. Он-то и лег в основу Кустарного музея.

Впрочем, это культурное учреждение было гораздо больше, чем музей. Дело не ограничивалось созданием коллекции и экспозиционной работой. Сергей Тимофеевич замахнулся на большее – поставить народные промыслы на принципиально иные, гораздо более эффективные рельсы. Мастера со всей России (преимущественно из Московской губернии) знакомились здесь с образцами, получали рисунки, обменивались опытом. Кроме того, морозовский музей выступал в качестве посредника между кустарем и покупателем. Особенно эффективны в этом плане были международные выставки.

Здание Кустарного музея в Москве, 1902-1911 гг. Фото с сайта vmdpni.ru

В «Положении о Кустарном музее Московского губернского земства в Москве» было четко прописано: «Кустарный музей берет на себя всю торговлю и развитие ее заграницей, ввиду того, что отдельным кустарям и даже организациям совершенно невозможно вести заграничную торговлю вследствие незнания языков, сложности дела и отсутствия капитала».

Случались и великолепные триумфы, но бывали также неудачи. В частности, газета «Южная копейка» сообщала: «В 1913 году через кустарный музей московского губернского земства было вывезено за границу кустарных изделий на сумму 60,709 руб. 61 к. По сравнению с предыдущим годом, увеличился вывоз изделий во Францию, Англию и Австрию. Зато, в связи с балканской войной, сильно упал вывоз кустарных изделий в Турцию.

В 1913 году впервые был произведен опыт вывоза русских кустарных изделий в Китай. Опыт окончился неудачей. Оказалось, что рассчитывать на сколько-нибудь значительный сбыт русских кустарных изделий среди китайцев нельзя, так как они не могут выдержать конкуренции с дешевыми изделиями китайских кустарей.

В Германии, Франции, Англии и других европейских государствах особенно большим спросом пользуются русские портсигары из карельской березы».

А путеводитель по Москве братьев Сабашниковых 1917 года писал: «В настоящее время дело Московского кустарного музея поставлено столь широко, что заслуживает большого внимания и является любопытной страницей в истории русской культуры.

В достижение основных своих целей – доставления дешевого кредита кустарям и наиболее выгодного сбыта их продуктов – музей раскинул по уездам губернии целую сеть своих учреждений. Им сорганизован из кустарей ряд артелей (игрушечников, сусальщиков, кружевниц и т. д.), открыты склады (корзин, сельскохозяйственных орудий), мастерские (щеточная, кружевная) и, наконец, художественно-столярная и резная мастерская-школа в Сергиевом Посаде, исконном и единственном на Руси месте кустарного производства игрушек.

Устраивая мастерские, земство, конечно, не выпускает из виду и целей образовательных: оно стремится развить вкус кустаря на художественных образцах тех или иных изделий и вместе с тем ознакомить его с усовершенствованными приемами работы и наилучшими материалами. Но конечная цель земства – выработать из кустарей мастеров, способных самостоятельно и правильно вести дальше свое дело».

Зал игрушки Кустарного музея, 1913 год. Фото с сайта artyx.ru

В жизни музея участвовали не только безвестные мастера из провинции. Пользуясь своими связями, Морозов привлекал к нему художников первейшего разбора. В частности, «Русское слово» писало в 1909 году: «Известные коллекционеры русской старины г-жи Щабельские дали на выставку 9 фигур, одетых по указаниям покойного И.Е.Забелина.

Политехнический музей экспонирует коллекцию игрушек, собранную г. Покровским, петербургский кустарный музей прислал до 300 вещей.

Немало интересных экспонатов прислали художники М.Добужинский, А.Бенуа, И. Билибин, М.Ф.Якунчикова и др.

Не обошлось без курьеза: писатель Алексей Ремезов прислал своего вдохновителя – «чортрушку», с просьбой экспонировать его не иначе, как с ярлычком «Дормидошка» –.Так я его зову и знаю – рекомендовал своего «чортушку» г. Ремезов».

А в 1911 году «Новое время» с радостью рапортовало: «Московский кустарный музей устроил выставку этюдов и рисунков художника-самоучки, самоеда Ильи Вылки, уроженца Новой Земли. Выставка небольшая, но чрезвычайно оригинальная и интересная».

Изделия народных промыслов из экспозиции Кустарного музея, кон. 19 века. Фото с сайта vmdpni.ru

Жизнь бурлила нешуточно.И, разумеется, среди задач, поставленных перед музеем, была благотворительность в привычном понимании этого слова.

Вот, например, лишь одна из подобных газетных заметок: «Попечителем кустарного музея московского земства Сер. Т. Морозовым пожертвованы двадцати беднейшим школам елочные украшения. Школы должны заявить о желании получить подарки до 30-го декабря».

Разумеется, игрушки были сделаны все теми же ремесленниками, и уж они-то за свою работу получили от Морозова сполна.

Домашнее

Музей располагался в Леонтьевском переулке, но гораздо больше с личностью Сергея Тимофеевича связан другой московский адрес – Большой Трехсвятительский переулок, дом 1 — 3. Это здание с огромным – по меркам московского центра – садом вошло в историю как особняк Марии Морозовой, жены, а впоследствии вдовы Тимофея Саввича Морозова – родителей Сергея Тимофеевича. Здесь же находилось и правление «Товарищества С. Морозова», которое возглавлял Тимофей Саввич.

Особняк Марии Морозовой в Трёхсвятительском переулке, кон. 19 века. Фото с сайта mosday.ru

Уже упоминавшийся Николай Варенцов вспоминал о том доме: «Недалеко от Ивановского монастыря, по Трехсвятительскому переулку и примыкающим к нему другим путаным переулкам, находилось большое владение Т. С. Морозова, огороженное каменной стеной с железной решеткой, с тянущимся по косогору садом, над куполами деревьев виднелся красивый особняк, в котором жили хозяева дома.

Слава о богатстве Морозова шла давно по Москве, и в простонародье составилось представление, что Морозов так богат, что даже хотел на доме своем сделать позолоченную крышу наподобие как это делалось на куполах церквей, да правительство этого ему не разрешило. Конечно, это была только болтовня, сам бы Морозов не стал делать такой глупости».

Здесь же проживал и Сергей Тимофеевич, а также Исаак Левитан – художник, которого Сергей Морозов всячески опекал. Левитан имел здесь и жилье (маленький, но отдельный флигель), и мастерскую. Она располагалась рядом с мастерской Сергея Тимофеевича, который тоже не был чужд изобразительных искусств, однако же писал на уровне любителя и прекрасно отдавал себе в этом отчет. По другим сведениям, мастерская была одна на двоих, но этот момент не принципиален. В любом случае, меценат и художник довольно много времени проводили за холстами вместе – Левитан давал Морозову уроки.

Мария Федоровна Морозова до самозабвения обожала своего сына Сергея, а вот Левитана, наоборот, недолюбливала. Ее правнук писал: «Особой материнской лаской был отмечен младший сын Марии Федоровны Сергей Тимофеевич, хоть и не одобряла она его увлечения и образа жизни. Засиделся молодой человек в холостяках, содержал венгерку-плясунью, посещая ее аккуратно два раза в неделю – по системе доктора Фореля, обязательно в сопровождении своего домашнего доктора. Это бы еще куда ни шло – мужчина в соку, о здоровье своем думать обязан. Но вовсе уж блажь – деньги давать на какие-то кустарные промыслы, музей строить в Леонтьевском переулке, поселить в своей мастерской живописца какого-то по имени Исаак Левитан…».

Да, Сергей Морозов вправду был тихоней – особенно в сравнении со своей лихой и волевой мамашей. Дама своенравная, она следила за общественной жизнью, непостижимым образом сочетая дружбу со славянофилами и штудирование современных европейских журналов. Прогресс принимала, но выборочно – электричеством не пользовалась, ванну не принимала, предпочитая всевозможные душистые гигиенические притирания.

И.И.Левитан в московской мастерской за работой над картиной «Осень. Вблизи дремучего бора», вт.пол 1890-х гг. Фото с сайта tg-m.ru

Гостил Левитан и в морозовском имении Успенское – вместе с многими другими творческими людьми того времени. В частности, с Антоном Павловичем Чеховым, которому впоследствии писал:

«Очень рад, что Морозов тебе понравился, он хороший, только слишком богат, вот что худо, для него в особенности».

Правда, сам Антон Павлович был более резок: «На днях был в имении миллионера Морозова. Дом – как Ватикан, лакеи в пикейных жилетах с золотыми петлями на животах, мебель безвкусная, вина – от Леве, у хозяина никакого выражения на лице, – и я сбежал».

«Левитановский Морозов» – так называл Антон Павлович Сергея Тимофеевича.

Бездельник, баловень судьбы, богач и коренной москвич вызывал у таганрогского провинциала, вынужденного трудом, упорством и бессонными ночами пробивать себе дорогу к успеху, вполне объяснимое раздражение.

Именно здесь, в доме в Трехсвятительском, Левитан и скончался. Константин Коровин случайно повстречал его незадолго до смерти. «Я встретил на Тверской Исаака Ильича. Щеки его ввалились, и глаза потухли. Он был одет щегольски, опирался на палку с золотым набалдашником. Сгорбленный, с тонкой перевязанной шелковым цветным шарфом шеей, он не понравился мне.

– Ты болен? — спросил я. — Ты очень изменился…

– Да, сердце, знаешь… Болит сердце…

– Плохо с Левитаном, — сказал мне и Антон Павлович, – плохо с сердцем…

А вскоре доктор и Беляев говорили у Мамонтова, что Левитан болен серьезно. Это было летом.

Левитан умирал.

– Закройте же окна! — просил он.

– Солнце светит, – отвечали ему, – зачем закрывать окна?!

– Закройте! И солнце – обман!.. Это были его последние слова».

Дом-мастерская И.И.Левитана в Большом Трёхсвятительском переулке, 1890-е гг. Фото с сайта wikipedia.org

Фитнес и дружба

Еще одно «дело Сергея Морозова» – Русское гимнастическое общество, деятельность которого он финансировал. Для общества сняли зал на Страстном бульваре, в доме доктора Редлиха, и в этом том зале без устали тренировались атлеты. Именно здесь Чехов познакомился со своим будущим сердечным другом, Владимиром Гиляровским. Антон Павлович писал: «Посреди огромного зала две здоровенные фигуры в железных масках, нагрудниках и огромных перчатках изо всех сил лупят друг друга по голове и по бокам железными полосами, так что искры летят – смотреть страшно. Любуюсь на них и думаю, что живу триста лет назад. Кругом на скамьях несколько человек зрителей. Сели и мы. Селецкий сказал, что один из бойцов – Тарасов, первый боец на эспадронах во всей России, преподаватель общества, а другой, в высоких сапогах, его постоянный партнер – поэт Гиляровский. …Селецкий меня представил вам обоим, а ты и не поглядел на меня, но зато так руку мне сжал, что я чуть не заплакал».

Николай же Телешов писал об «играх» Гиляровского в том зале на Страстном: «Прыгал там через «кобылку», показывая пример молодежи, дрался на эспадронах, поднимал над головой на железной кочерге двоих приятелей, повисших по обе стороны этой кочерги, и вообще показывал чудеса ловкости и силы. А сила у него была редкостная, исключительная».

Чехов же, наоборот, больше сидел на лавочке. Говорил Гиляровскому: «Ну какой же я гимнаст? Я – человек слабый, современный, а вы с Тарасовым точно из глубины веков выплыли. Тамплиеры! Витязи! Как тогда хлестались вы мечами! Никогда не забуду. А ты и меня в гладиаторы!.. Нет уж, куда мне!»

А. Долженко (родственник Чеховых), В. А. Гиляровский, И. П. Чехов (стоят); А. П. Чехов, М. П. Чехов (сидят). Мелихово, 5 апреля 1892 года. Фото с сайта manwb.ru

Характеристика, данная Чехову руководителями общества, была весьма красноречива: «Первый год занятий в обществе, в 1883 г., талантливый писатель частенько посещал классы, был он худощав, цвет лица имел нездоровый. Занимался неаккуратно, часто бросал тот или другой аппарат, но любил смотреть, как делали гимнастику другие лица, скорее был молчалив, а если начинал говорить, увлекался и вел долгую, оживленную беседу».

Тем не менее, Чехов и Гиляровский сошлись очень быстро. Оба приехали в Москву из провинции, у обоих в то время не было ни гроша за пазухой, зато были молодость, талант и море амбиций, в первую очередь литературных. Сергей Морозов был для них, ясное дело, человеком совершенно из другого мира. Да он особо и не горевал на этот счет.

В отличии от многих меценатов, желавших во что бы то ни стало «дружить» с теми, кого они «облагодетельствовали», Сергей Тимофеевич прекрасно понимал, что эта «дружба» невозможна в принципе, за редким-редким исключением.

Да и в тех исключениях все было наоборот – сначала дружба, а затем финансовые отношения, как, например, у Николая Тарасова и Никиты Балиева, основателей легендарного кабаре «Летучая мышь». А Сергей Морозов просто жил в свое собственное удовольствие, и ни от чьих добрых чувств не зависило его личное счастье.

Общество же в скором времени закрыли. Полицейский, явившийся в дом на Страстном с предписанием, недовольно бурчал: «Школа гимнастов… Мы знаем, что знаем. В Риме тоже была школа Спартака… Нет, у нас это не пройдет».

Что поделать – пришлось подчиниться.

«Только сейчас я могу быть уверен, что моей избраннице нужен именно я, а не мои капиталы»

После революции дом в Трехсвятительском, естественно, конфисковали. Затем его захватили под свой штаб восставшие левые эсеры. Вскоре здесь арестовали самого Дзержинского. Он явился для переговоров, а его, не долго думая, обезоружили и заперли в одной из комнат. Там его пытались дезориентировать и распропагандировать – уверяли, в частности, что все большевики перешли на сторону левых эсеров, предлагали сдаться. Но, как уверял П. Д. Мальков, кремлевский комендант, из этой авантюры ничего не вышло – Феликс Эдмундович был непреклонен и вел себя нагло.

Феликс Эдмундович Дзержинский, 1918 год. Фото с сайта wikipedia.org

Сам Сергей Тимофеевич в это время скитался по родственникам. Работал в музее, уже как обычный сотрудник. Впрочем, отношение к кустарному промыслу постепенно менялось и не в лучшую сторону. Кустарей собирали в артели, формат их деятельности полностью менялся.

Между делом Морозов женился – будучи, фактически, стариком. Супругой его стала Ольга Васильевна Кривошеина, сестра бывшего царского министра, который, в свою очередь, был женат на племяннице Сергея Тимофеевича. Молодая была не на много моложе Морозова – всего на шесть лет. На вопрос друзей, зачем он вдруг решил так кардинально изменить свою жизнь, отвечал: «Как вы не понимаете! Только сейчас я могу быть уверен, что моей избраннице нужен именно я, а не мои капиталы». Деньги действительно сильно мешали ему.

Ольга Васильевна Морозова, урожд. Кривошеина с братом Александром. Фото с сайта basilekrivocheine.org

Он вместе с супругой покинул страну лишь после смерти Ленина, в 1925 году. Как и многие относительно обеспеченные эмигранты первой волны, Морозовы обосновались в Париже. Сергей Тимофеевич и там старался вести более-менее привычный образ жизни. В частности, много писал маслом.

Умер он в 1944 году счастливым, в общем, человеком. И, что немаловажно, сделавшим счастливыми множество своих современников. Похоронен на легендарном кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.