Пьеса «Три сестры», написанная в 1900 году, сразу после постановки на сцене и первых публикаций вызвала множество противоречивых откликов и оценок. Пожалуй, это единственная пьеса, породившая такое количество интерпретаций, споров, которые не прекращаются по сей день.

«Три сестры» - пьеса о счастье, недостижимом, далёком, об ожидании счастья, которым живут герои. О бесплодных мечтах, иллюзиях, в которых проходит вся жизнь, о будущем, которое так и не наступает, а вместо него продолжается настоящее, безрадостное и лишённое надежд.

И поэтому это единственная пьеса, которая с трудом поддаётся анализу, так как анализ подразумевает объективность, некую дистанцию между исследователем и объектом исследования. А в случае с «Тремя сёстрами» установить дистанцию довольно трудно. Пьеса волнует, возвращает к собственным сокровенным мыслям, заставляет соучаствовать в происходящем, окрашивая исследование в субъективные тона.

В центре внимания зрителя пьесы оказываются три сестры Прозоровы: Ольга, Маша и Ирина. Три героини с разными характерами, привычками, но все они одинаково воспитаны, образованны. Их жизнь - ожидание перемен, одна-единственная мечта: “В Москву!” Но ничего не меняется. Сёстры остаются в губернском городе. На место мечты приходит сожаление об утраченной молодости, способности мечтать и надеяться и осознание того, что ничего не изменится. Некоторые критики называли пьесу «Три сестры» апогеем чеховского пессимизма. “Если в «Дяде Ване» ещё чувствовалось, что есть такой уголок человеческого бытия, где возможно счастье, что счастье это может быть найдено в труде, «Три сестры» лишают нас и этой последней иллюзии” . Но одним вопросом о счастье проблемы пьесы не исчерпываются. Он находится на поверхностном идеологическом уровне. Замысел пьесы несравненно значительнее и глубже, и раскрыть его можно, помимо рассмотрения системы образов, основных оппозиций в структуре пьесы, с помощью анализа её речевых характеров.

Центральными персонажами, исходя из названия и фабулы, являются сёстры. В афише же акцент поставлен на Андрее Сергеевиче Прозорове. Его имя стоит на первом месте в списке действующих лиц, а все характеристики женских персонажей даны в связи с ним: Наталья Ивановна - его невеста, потом жена, Ольга, Мария и Ирина - его сёстры. Поскольку афиша является сильной позицией текста, можно сделать вывод о том, что Прозоров является носителем смыслового акцента, главным героем пьесы. Важно и то, что в списке действующих лиц между Прозоровым и его сёстрами стоит имя Натальи Ивановны. Это необходимо учитывать при анализе системы образов и выявлении основных смысловых оппозиций в структуре пьесы.

Андрей Сергеевич - умный, образованный человек, на которого возлагаются большие надежды, “будет профессором”, который “всё равно не станет жить здесь”, то есть в губернском городе (13, 120). Но он ничего не делает, живёт в праздности, со временем, вопреки своим первоначальным заявлениям, становится членом земской управы. Будущее стирается, меркнет. Остаётся прошлое, память о времени, когда он был молод и полон надежд. Первое отчуждение от сестёр произошло после женитьбы, окончательное - после многочисленных долгов, проигрышей в карты, принятия должности под началом Протопопова - любовника своей жены. Поэтому в списке действующих лиц Андрея и сестёр разделяет имя Натальи Ивановны. От Андрея зависела не только его личная судьба, но и судьба сестёр, так как они связывали своё будущее с его успехом. Темы человека образованного, интеллигентного, с высоким культурным уровнем, но слабого и безвольного, и его падения, нравственного надрыва, слома - сквозные в творчестве Чехова. Вспомним Иванова («Иванов»), Войницкого («Дядя Ваня»). Неспособность к действию - отличительная черта этих героев, и Андрей Прозоров продолжает этот ряд.

В пьесе появляются и старики: нянька Анфиса, старуха восьмидесяти лет (образ, в некоторой степени сходный с няней Мариной из «Дяди Вани») и Ферапонт, сторож (предшественник Фирса из пьесы «Вишнёвый сад»).

Основной оппозицией на поверхностном, идеологическом уровне оказывается Москва - провинция (сквозное для чеховского творчества противопоставление провинции и центра), где центр воспринимается, с одной стороны, как источник культуры, образования («Три сестры», «Чайка»), а с другой - как источник безделья, лени, праздности, неприученности к работе, неспособности к действию («Дядя Ваня», «Вишнёвый сад»). Вершинин в финале пьесы, говоря о возможности достижения счастья, замечает: “Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, а к образованию трудолюбие…” (13, 184).

Это выход - единственный путь в будущее, который отмечает Вершинин. Возможно, это в некоторой степени и чеховский взгляд на проблему.

Сам же Вершинин, видя этот путь и понимая необходимость изменений, не прикладывает никаких усилий для улучшения хотя бы своей, отдельно взятой частной жизни. В финале пьесы он уезжает, но автор не даёт даже малейших намёков на то, что в жизни этого героя хоть что-то изменится.

В афише заявлена и другая оппозиция: военные - штатские . Офицеры воспринимаются как люди образованные, интересные, порядочные, без них в городе жизнь станет серой и вялой. Так воспринимают военных сёстры. Важно и то, что они сами - дочери генерала Прозорова, воспитанные в лучших традициях того времени. Не зря именно в их доме собираются офицеры, квартирующие в городе.

К концу пьесы оппозиции исчезают. Москва становится иллюзией, мифом, офицеры уходят. Андрей занимает своё место рядом с Кулыгиным и Протопоповым, сёстры остаются в городе, уже понимая, что никогда не окажутся в Москве.

Х арактеры сестёр Прозоровых можно рассматривать как единый образ, так как в системе персонажей они занимают одно и то же место и в одинаковой степени противопоставлены остальным героям. Нельзя упускать из виду различное отношение Маши и Ольги к гимназии и к Кулыгину - яркому олицетворению гимназии с её косностью, пошлостью. Но черты, которыми сёстры различаются, можно воспринимать как вариативные проявления одного и того же образа.

Пьеса начинается с монолога Ольги, старшей из сестёр, в котором она вспоминает смерть отца, отъезд из Москвы. Мечта сестёр “В Москву!” звучит впервые из уст Ольги. Так уже в первом акте первого действия выявляются ключевые события в жизни семьи Прозоровых, повлиявшие на её настоящее (отъезд, потеря отца). Из первого действия мы узнаём также, что мать их умерла, когда они были ещё детьми, и даже лицо её они помнят смутно. Помнят только, что похоронена она на Новодевичьем кладбище в Москве. Интересно и то, что о смерти отца говорит одна Ольга, а смерть матери вспоминают все три сестры, но только в разговоре с Вершининым, как только речь заходит о Москве. Причём акцент ставится не на самой смерти, а на том, что погребена мать в Москве:

“Ирина. Мама в Москве погребена.

Ольга. В Ново-Девичьем...

Маша. Представьте, я уж начинаю забывать её лицо…” (13, 128).

Надо сказать, что тема сиротства, потери родителей является сквозной в творчестве Чехова и довольно значимой для анализа чеховских драматических характеров. Вспомним Соню из «Дяди Вани», у которой нет матери, а няня Марина и дядя Ваня оказываются ближе и роднее, чем отец, Серебряков. Нина из «Чайки» хотя и не потеряла отца, но своим уходом от него разорвала родственные связи и столкнулась с невозможностью вернуться домой, оторванностью от дома, одиночеством. Треплев, преданный своей матерью, испытывает не менее глубокое чувство одиночества. Это “духовное” сиротство. Варя в «Вишнёвом саде» воспитана приёмной матерью, Раневской. Все эти персонажи и были главными героями пьес, ключевыми фигурами, носителями авторского идейно-эстетического опыта. Тема сиротства тесно связана с темами одиночества, горькой, тяжёлой судьбы, раннего взросления, ответственности за свою и чужую жизни, самостоятельности, духовной стойкости. Возможно, в силу своего сиротства эти героини особенно остро чувствуют необходимость и важность родственных связей, единения, семьи, порядка. Не случайно Чебутыкин дарит сёстрам самовар, являющийся в художественной системе произведений Чехова ключевым образом-символом дома, порядка, единства.

Из реплик Ольги всплывают не только ключевые события, но и важные для раскрытия её характера образы и мотивы: образ времени и связанный с ним мотив изменений, мотив отъезда, образы настоящего и мечты. Появляется важная оппозиция: мечты (будущее), память (прошлое), реальность (настоящее). Все эти ключевые образы и мотивы проявляются в характерах всех трёх героинь.

В первом действии появляется и тема труда, работы как необходимости, как условия достижения счастья, также являющаяся сквозной в произведениях Чехова. Из сестёр с этой темой связаны только Ольга и Ирина. В речи Маши тема “труд” отсутствует, но само её отсутствие является значимым.

Для Ольги работа - это повседневность, тяжёлое настоящее: “Оттого, что я каждый день в гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И в самом деле, за эти четыре года, пока служу в гимназии, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и силы, и молодость. И только растёт и крепнет одна мечта...” (13, 120). Мотив труда в её речи представлен в основном с негативной окраской.

Для Ирины вначале, в первом действии, работа - это прекрасное будущее, это единственный способ жизни, это путь к счастью:

“Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встаёт чуть свет и бьёт на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге... Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встаёт в двенадцать часов дня, потом пьёт в постели кофе, потом два часа одевается...” (13, 123).

К третьему действию всё меняется: “(Сдерживаясь.) О, я несчастная... Не могу я работать, не стану работать. Довольно, довольно! Была телеграфисткой, теперь служу в городской управе и ненавижу, презираю всё, что только мне дают делать... Мне уже двадцать четвёртый год, работаю уже давно, и мозг высох, похудела, подурнела, постарела, и ничего, ничего, никакого удовлетворения, а время идёт, и всё кажется, что уходишь от настоящей прекрасной жизни, уходишь всё дальше и дальше, в какую-то пропасть. Я в отчаянии, я в отчаянии! И как я жива, как не убила себя до сих пор, не понимаю...” (13, 166).

Ирина хотела работать, мечтала о работе, а в реальной жизни оказалась неспособной выполнять маленькое дело, она сдалась, отказалась. Ольга считает, что выход - замужество: “...Если бы я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше” (13, 122). Но она продолжает работать, становится начальницей в гимназии. Не бросает дело и Ирина, смерть Тузенбаха разрушила её планы переехать на новое место и начать там работать в школе, а настоящее не меняется ни у одной из сестёр, так что можно предположить, что Ирина останется работать на телеграфе.

Из трёх сестёр чужда этой теме Маша. Она замужем за Кулыгиным и “целый день сидит дома”, но от этого её жизнь не становится более счастливой и полноценной.

Для раскрытия характеров сестёр важны и темы любви, замужества, семьи. Проявляются они по-разному. Для Ольги замужество, семья связаны скорее не с любовью, а с долгом: “Ведь замуж выходят не из любви, а только для того, чтобы исполнить свой долг. Я, по крайней мере, так думаю, и я бы вышла без любви. Кто бы ни посватал, всё равно бы пошла, лишь бы порядочный человек. Даже за старика бы пошла...” Для Ирины любовь и замужество - понятия из области мечты, будущего. В настоящем же у Ирины любви нет: “Я всё ждала, переселимся в Москву, там мне встретится мой настоящий, я мечтала о нём, любила... Но оказалось, всё вздор, всё вздор...” Только в речи Маши тема любви раскрывается с позитивной стороны: “Люблю - такая, значит, судьба моя. Значит, доля моя такая... И он меня любит... Это всё страшно. Да? Не хорошо это? (Тянет Ирину за руку, привлекает к себе.) О, моя милая... Как-то мы проживём нашу жизнь, что из нас будет... Когда читаешь роман какой-нибудь, то кажется, что всё это старо, и всё так понятно, а как сама полюбишь, то и видно тебе, что никто ничего не знает и каждый должен решать сам”. Маша - единственная из сестёр - говорит о вере: “...Человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста…” (13, 147). Тема веры была ключевой в характере Сони из пьесы «Дядя Ваня», Вари из «Вишнёвого сада». Жизнь с верой - это жизнь со смыслом, с пониманием своего места в мире. Ольга и Ирина не чужды религиозному взгляду на жизнь, но для них это, скорее, покорность происходящему:

“Ирина. Всё в Божьей воле, это правда” (13, 176).

“Ольга. Всё хорошо, всё от Бога” (13, 121).

В пьесе важным является образ/мотив времени и изменений, с ним связанных, являющийся ключевым и сквозным в чеховской драматургии. С образом времени тесно связан и мотив памяти и забвения. Многие исследователи отмечали специфику восприятия времени чеховскими героями. “Их непосредственные суждения о времени всегда негативны. Жизненные перемены сводятся к потерям, старению <...> им кажется, что они «отстали от поезда», что их «обошли», что они упустили время” . Все слова, связанные с мотивом “изменения во времени”, в речи героинь касаются оценок собственной жизни, краха надежд, иллюзий и несут негативный оттенок: состариться, выходят силы и молодость, располнеть, постареть, похудеть, подурнеть, пройти и многие другие.

Проблема забвения и памяти волновала Астрова из пьесы «Дядя Ваня», для которого все изменения заключаются в старении и усталости. У него с проблемой забвения неразрывно была связана проблема смысла жизни. И как няня отвечала ему: “Люди не помянут, зато Бог помянет” (13, 64), - отсылая героя к будущему; как Соня в финальном монологе говорит о небе в алмазах, далёком и прекрасном, о жизни, когда все отдохнут, а пока надо работать, много работать, надо жить, так и сёстры в финале пьесы приходят к выводу:

“Маша. …Надо жить... Надо жить...

Ирина. …Теперь осень, скоро придёт зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать...

Ольга. …Пройдёт время, и мы уйдём навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живёт теперь” (13, 187–188).

В трактовке смысла жизни эти героини близки Астрову, няне и Соне из пьесы «Дядя Ваня», позже такое видение проблемы будет отличительной чертой характера Вари из пьесы «Вишнёвый сад», но предстанет в более завуалированном, скрытом виде, большей частью на уровне подтекста.

В речи героинь есть и так называемые ключевые слова, слова-символы, сквозные в творчестве Чехова: чай, водка (вино), пить (выпить), птица, сад, дерево.

Ключевое слово птица появляется в пьесе лишь в трёх речевых ситуациях. В первом действии в диалоге Ирины с Чебутыкиным:

“Ирина. Скажите мне, отчего я сегодня так счастлива? Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо и носятся большие белые птицы. Отчего это? Отчего?

Чебутыкин. Птица моя белая...” (13, 122–123).

В этом контексте птица связывается с надеждой, с чистотой, стремлением вперёд.

Во второй раз образ птиц встречается во втором действии в диалоге о смысле жизни Тузенбаха и Маши:

“Тузенбах. …Перелётные птицы, журавли, например, летят и летят, и какие бы мысли, высокие или малые, ни бродили в их головах, всё же будут лететь и не знать, зачем и куда. Они летят и будут лететь, какие бы философы ни завелись среди них; и пускай философствуют, как хотят, лишь бы летели... <…>

Маша. Жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звёзды на небе...” (13, 147).

Здесь уже появляются дополнительные смысловые оттенки, образ птицы постепенно усложняется. В данном контексте полёт птиц связывается с ходом самой жизни, не подверженным никаким изменениям, вмешательствам со стороны людей, с неумолимым течением времени, которое не остановить, не изменить и не понять.

В четвёртом действии в монологе Маши наблюдается та же трактовка этого образа: “...А уже летят перелётные птицы... (Глядит вверх.) Лебеди, или гуси... Милые мои, счастливые мои...” (13, 178).

Здесь перелётные птицы связываются ещё с уезжающими офицерами, погасшими надеждами, осознанием несбыточности мечты. И Ирина, младшая из сестёр, в первом действии полная надежд, с открытым и радостным взглядом на жизнь, “птица белая”, как называет её Чебутыкин, к четвёртому действию уже уставшая, потерявшая мечту, смирившаяся с настоящим. Но вряд ли это трагический конец её жизни. Как в «Чайке» Нина Заречная, пройдя через испытания, трудности, потери близких, любимых, неудачи, осознав, что жизнь - это труд, тяжёлый труд, отречение от себя, постоянная самоотдача и служение, жертва, в конце пьесы ассоциируется с чайкой, набирающей высоту, не сдавшейся, сильной и гордой птицей, так и Ирина в пьесе «Три сестры» проделывает долгий духовный путь от иллюзий, беспочвенных мечтаний к суровой реальности, к труду, к жертве и становится “белой птицей”, готовой к полёту и новой серьёзной жизни: “...И у меня вдруг точно крылья выросли на душе, я повеселела, стало мне легко и опять захотелось работать, работать…” (13, 176).

Т акими же важными образами-символами в творчестве Чехова являются образы сада, деревьев, аллеи.

Деревья в контексте пьесы приобретают символическое значение. Это нечто постоянное, связующее звено между прошлым и настоящим, настоящим и будущим. Реплика Ольги в первом действии: “Сегодня тепло <...> а берёзы ещё не распускались...” (13, 119) - связана с воспоминаниями о Москве, счастливом и светлом прошлом. Деревья напоминают о неразрывной связи времён, поколений.

Образ деревьев появляется и в разговоре Тузенбаха с Ириной: “Я точно первый раз в жизни вижу эти ели, клёны, берёзы, и всё смотрит на меня с любопытством и ждёт. Какие красивые деревья и, в сущности, какая должна быть около них красивая жизнь!” (13, 181).

Здесь образ деревьев, помимо уже отмеченных значений, выступает с ещё одним смысловым оттенком. Деревья “ждут” чего-то от человека, напоминают о его предназначении, заставляют задуматься о жизни и о своём месте в ней.

И не случайно Маша вспоминает одну и ту же фразу Пушкина. Она не может вспомнить что-то из прошлого, чувствует, что рвутся связи, наступает забвение прошлого, открывается бессмысленность настоящего, не видно будущее... И не случайно Наташа, жена Андрея Прозорова, хочет срубить еловую аллею, клён и посадить везде цветочки. Ей, человеку другого уровня воспитания, образования, непонятно то, чем дорожат сёстры. Для неё не существует связей прошлого с настоящим, вернее, они ей чужды, они её пугают. А на обломках прошлого, на месте разорванных связей, утраченных корней образованной талантливой семьи будет расцветать пошлость и мещанство.

В речи сестёр есть и мотив, связанный с ключевыми словами чай, водка (вино).

“Маша (Чебутыкину строго) . Только смотрите: ничего не пить сегодня. Слышите? Вам вредно пить” (13, 134).

“Маша. Выпью рюмочку винца!” (13, 136).

“Маша. Барон пьян, барон пьян, барон пьян” (13, 152).

“Ольга. Доктор, как нарочно, пьян, ужасно пьян, и к нему никого нельзя” (13, 158).

“Ольга. Два года не пил, а тут вдруг взял и напился...” (13, 160).

Слово чай появляется всего однажды в реплике Маши: “Расселись тут с картами. Пейте чай” (13, 149).

Слово чай , этимологически связанное со словами надежда , надеяться , не случайно появляется лишь в речи Маши. Надежда на изменения, на осуществление мечты у этой героини слаба, поэтому для неё оказываются более значимы слова, антонимичные ключевому слову чай - винцо, выпивать , - ассоциативно связанные с отсутствием надежды, смирением с действительностью, отказом от действия. Данного функционального поля нет только в речи Ирины. Последний диалог сестёр в сжатом виде содержит все наиболее важные темы и мотивы пьесы: мотив времени, проявляющийся в виде частных мотивов “изменения во времени”, “память”, “будущее”, темы труда, смысла жизни, счастья:

“Ирина. Придёт время, все узнают, зачем всё это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить... надо работать, только работать! <...>

Ольга. О, Боже мой! Пройдёт время, и мы уйдём навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будут жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живёт теперь. О, милые сёстры, жизнь наша ещё не кончена. Будем жить! <...> кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем мы живём, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!” (13, 187–188).

Эти же темы и мотивы были составной частью финального монолога Сони в пьесе «Дядя Ваня».

“Надо жить!” - вывод, который делают и герои «Трёх сестёр», и герои «Дяди Вани». Но если в монологе Сони есть только утверждение мысли о том, что когда-нибудь всё изменится и мы отдохнём, а пока - служение, страдание, то в диалоге сестёр появляется мотив, зачем нужны эти страдания, зачем нужна такая жизнь: “Если бы знать, если бы знать” (С, 13, 188) - эта фраза Ольги вносит элемент неуверенности, сомнения в их выводах. Если в пьесе «Дядя Ваня» есть утверждение о том, что счастье наступит, то в пьесе «Три сестры» этот вывод очень зыбок, иллюзорен, и заключительная фраза Ольги “Если бы знать” довершает эту картину.

К ак уже было сказано, главным героем пьесы «Три сестры» является Андрей Прозоров, персонаж, несущий основную смысловую нагрузку. Это образованный, интеллигентный, воспитанный, с хорошим вкусом и обострённым эстетическим чувством человек. На его образе Чехов решает ту же проблему, что и на образах Войницкого («Дядя Ваня»), Гаева («Вишнёвый сад»), Иванова («Иванов»), - проблему растраченной впустую жизни, нереализованных сил, упущенных возможностей.

Из первого действия мы узнаём, что “брат, вероятно, будет профессором, он всё равно не станет жить здесь” (13, 120). “Он у нас учёный. Должно быть, будет профессором” (13, 129), “...у него вкус есть” (13, 129). Прежде чем он появляется на сцене, зритель слышит звук игры на скрипке. “Он у нас учёный, и на скрипке играет”, - говорит одна из сестёр (13, 130). Появляется Андрей в первом действии дважды и на короткое время. Впервые - в сцене знакомства с Вершининым, и после нескольких немногословных фраз незаметно уходит. Даже сёстры говорят: “У него манера - всегда уходить” (13, 130).

Из его реплик мы узнаём, что он переводит с английского, много читает, думает, знает два языка. Немногословие - его отличительная черта. (Вспомним, что немногословие Чехов считал признаком воспитанности.) Второй раз Андрей появляется за праздничным столом, а вслед за этим - в сцене объяснения в любви с Натальей.

Во втором действии обнаруживаются другие черты Андрея Прозорова: нерешительность, зависимость от жены, неспособность принять решение. Он не может отказать жене и принять ряженых, хотя для гостей и сестёр это важное событие. С женой он неразговорчив. И при появлении старика Ферапонта из управы он произносит монолог (диалогом это назвать трудно, так как Ферапонт глухой и коммуникации не происходит), в котором он признаётся, что жизнь обманула, что надежды не сбылись: “Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, это - быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я профессор московского университета, знаменитый учёный, которым гордится русская земля!” (13, 141).

Андрей признаётся, что он одинок (возможно, он чувствует, что отдалился от сестёр, и они перестали его понимать), что он всем чужой. Его нерешительность и слабость логически приводят к тому, что он и сёстры остаются в городе, что их жизнь входит в установленное и неизменимое русло, что жена забирает дом в свои руки, а сёстры по одной покидают его: Маша замужем, Ольга живёт на казённой квартире, Ирина тоже готова уехать.

Финал пьесы, где Андрей везёт коляску с Бобиком и звучит затихающая музыка покидающих город офицеров, - апофеоз бездействия, инертности мышления, пассивности, лени и душевной вялости. Но это герой пьесы, и герой драматический. Трагическим героем его назвать нельзя, так как по законам трагического есть лишь один необходимый элемент: гибель героя, хотя бы и духовная гибель, - но второго элемента - борьбы, направленной на изменения, улучшения существующего порядка, - в пьесе нет.

Отличительной чертой Андрея является немногословие. Он появляется на сцене редко и произносит короткие фразы. Более полно раскрывается он в диалоге с Ферапонтом (являющемся, по сути, монологом), диалоге с Вершининым в первом действии, сцене объяснения в любви с Натальей (единственный разговор с женой, в котором он проявляет свою личность), разговоре с сёстрами в третьем действии, где он окончательно признаётся в своём поражении, и диалоге с Чебутыкиным в четвёртом действии, когда Андрей жалуется на неудавшуюся жизнь и спрашивает совета и получает его: “Знаешь, надень шапку, возьми в руки палку и уходи... уходи и иди, иди без оглядки. И чем дальше уйдёшь, тем лучше” (13, 179).

К концу пьесы появляются озлобленность и раздражение: “Надоел ты мне” (13, 182); “Отстань от меня! Отстань! Умоляю!” (13, 179).

В характере Андрея, как и в характерах его сестёр, важна оппозиция реальность (настоящее) - мечты , иллюзии (будущее). Из области реального, настоящего можно выделить темы здоровья, работы в земской управе, отношений с женой, одиночества.

Т ема здоровья появляется уже в первом действии, когда речь идёт об отце: “После его смерти я стал полнеть и вот располнел в один год, точно моё тело освободилось от гнёта” (13, 131).

И позже Андрей говорит: “Нездоровится... Что мне делать, Иван Романыч, от одышки?” (13, 131).

Интересен ответ Чебутыкина: “Что спрашивать? Не помню, голубчик. Не знаю” (13, 153).

Чебутыкин, с одной стороны, действительно не может помочь как врач, потому что медленно деградирует и как профессионал, и как личность, но он чувствует, что дело не в физическом состоянии, а в душевном. Что всё гораздо серьёзнее. И единственное средство он даст позднее - уходить поскорее, подальше от такой жизни.

Тема работы в характере Андрея Прозорова раскрывается в двух планах: “Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я профессор московского университета, знаменитый учёный, которым гордится русская земля!” (13, 141).

Логическое ударение на мне показывает несоответствие, с точки зрения Андрея, его возможностей, его сил его настоящему положению. Акцент стоит и на слове здешней , что указывает на оппозицию Москва - провинция . В разговоре с сёстрами он сознательно меняет эмоциональную окраску этой темы и показывает всё в более обнадёживающем виде, но своей репликой “не верьте” возвращает первоначальный унылый фон.

Второй план связан, скорее, со стремлением выдать желаемое за действительное: “...я служу в земстве, я член земской управы и это своё служение считаю таким же святым и высоким, как служение науке. Я член земской управы и горжусь этим, если желаете знать...” (13, 179).

Для Андрея ключевой является и тема одиночества и непонимания, тесно связанная с мотивом скуки: “Жена меня не понимает, сестёр я боюсь почему-то, боюсь, что они засмеют меня, застыдят...” (13, 141); “...а здесь ты всех знаешь, и все тебя знают, но чужой, чужой... Чужой и одинокий” (13, 141).

Слова чужой и одинокий являются ключевыми для этого характера.

Монолог в четвёртом действии (опять в присутствии глухого Ферапонта) ярко раскрывает проблему настоящего: скуку, однообразие как следствие безделья, несвободу от лени, пошлость и угасание человека, духовную старость и пассивность, неспособность к сильным чувствам как следствие однообразности и похожести людей друг на друга, неспособность к реальным поступкам, умирание человека во времени:

“Отчего мы, едва начавши жить, становимся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны, несчастны... Город наш существует уже двести лет, в нём сто тысяч жителей, и ни одного, который не был бы похож на других, ни одного подвижника ни в прошлом, ни в настоящем, ни одного учёного, ни одного художника, ни мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть или страстное желание подражать ему. Только едят, пьют, спят <…> и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством, и жёны обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетёт детей, и искра Божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери...” (13, 181–182).

Всему этому противостоит область иллюзий, надежд, мечтаний. Это и Москва, и карьера учёного. Москва - это альтернатива и одиночеству, и безделью, инертности. Но Москва - это всего лишь иллюзия, сон.

Будущее осталось только в надеждах и снах. Настоящее не меняется.

Д ругим персонажем, несущим важную смысловую нагрузку, является Чебутыкин, врач. Образ врача встречается уже в «Лешем», «Дяде Ване», в «Чайке», где они были носителями авторской мысли, авторского мировосприятия. Чебутыкин продолжает этот ряд, внося некоторые новые черты по сравнению с предыдущими героями.

Чебутыкин появляется на сцене, читая на ходу газету. На первый взгляд ничем не выделяющийся герой, его место в системе персонажей неясно, и только при более детальном анализе выясняется его роль в пьесе и смысловая нагрузка.

Это герой, близкий семье Прозоровых. Об этом говорит реплика Ирины: “Иван Романыч, милый Иван Романыч!” (13, 122) - и его ответ: “Что, девочка моя, радость моя? <...> Птица моя белая...” (13, 122).

Нежное отношение к сёстрам, отчасти отеческое, проявляется не только в нежных обращениях и репликах, но и в том, что он дарит Ирине на именины самовар (важный ключевой образ в творчестве Чехова - символ дома, семьи, общения, взаимопонимания).

Интересна реакция сестёр на подарок:

“- Самовар! Это ужасно!

Иван Романыч, у вас просто стыда нет!” (13, 125).

О близости и нежных чувствах Чебутыкина к семье Прозоровых говорит он сам: “Милые мои, хорошие мои, вы у меня единственные, вы для меня самое дорогое, что только есть на свете. Мне скоро шестьдесят, я старик, одинокий, ничтожный старик... Ничего во мне нет хорошего, кроме этой любви к вам, и если бы не вы, то я бы давно уже не жил на свете <...> я любил покойницу маму...” (13, 125–126).

Образ врача, близкого семье, знавшего покойных родителей, испытывающего отеческие чувства к их детям, - сквозной образ в чеховской драматургии.

В начале первого действия, когда речь заходит о труде, образовании, Чебутыкин говорит, что после университета ничего не делал и не читал, кроме газет. Появляется всё та же оппозиция труд - безделье , но назвать Чебутыкина бездельником нельзя.

В речи Чебутыкина нет пафоса. Он не любит длинных философских рассуждений, наоборот, он пытается их снижать, доводить до смешного: “Вы только что сказали, барон, нашу жизнь назовут высокой; но люди всё же низенькие... (Встаёт.) Глядите, какой я низенький. Это для моего утешения говорить надо, что жизнь моя высокая, понятная вещь” (13, 129).

Игра значениями помогает осуществить этот перенос с пафосного уровня на комический.

Из первого же действия читатель узнаёт, что Чебутыкин любит выпить. С этим образом в пьесу вводится важный ключевой мотив опьянения. Вспомним доктора Астрова из «Дяди Вани», который в самом начале говорит с няней: “Я не каждый день водочку пью” (12, 63). Важен и их диалог:

“- Сильно я изменился с тех пор?

Сильно. Тогда ты молодой был, красивый, а теперь постарел. И красота уже не та. Тоже сказать - и водочку пьёшь” (12, 63).

Со слов няни мы понимаем, что Астров стал пить после какого-то события, с которого начался отсчёт, после которого он изменился, постарел. Старение - единственное изменение, которое постоянно замечают герои Чехова. А изменения в худшую сторону и старение неразрывно связаны с мотивом опьянения, ухода в иллюзии. Как и Астров, Чебутыкин пьёт. Хоть он и не говорит о том, что заработался, устал, что постарел, поглупел, но единственная фраза о том, что он “одинокий, ничтожный старик” и упоминание о запоях (“Эва! У меня уж прошло. Два года, как запоя не было. (Нетерпеливо.) Э, матушка, да не всё ли равно!” (13, 134)). Этот мотив заставляет предположить в Чебутыкине скрытые мысли об усталости, старении и бессмысленности жизни. Тем не менее Чебутыкин часто смеётся на протяжении всей пьесы и вызывает смех у окружающих. Его часто повторяющаяся фраза: “Для любви одной природа нас на свет произвела” (13, 131, 136) - сопровождается смехом. Он снижает пафос диалогов о смысле жизни, делая замечания на совершенно отвлечённые темы:

“Маша. Всё-таки смысл?

Тузенбах. Смысл... Вот снег идёт. Какой смысл?

Вершинин. Всё-таки жалко, что молодость прошла...

Маша. У Гоголя сказано: скучно жить на этом свете, господа!

Чебутыкин (читая газету) . Бальзак венчался в Бердичеве” (13, 147).

Похоже, он даже не слушает их умный философский разговор, не то что не участвует в нём. Его выдержки из газетных статей, вплетённые в ткань диалогов, доводят до абсурда принцип нарушенной коммуникации или разговор глухих - любимый чеховский приём. Герои не слышат друг друга, и перед читателем, по сути, прерванные монологи, каждый на свою тему:

“Маша. Да. Надоела зима...

Ирина. Выйдет пасьянс, я вижу.

Чебутыкин (читает газету) . Цицикар. Здесь свирепствует оспа.

Анфиса. Маша, чай кушать, матушка” (13, 148).

Чебутыкин полностью погружён в газетную статью и не пытается участвовать в разговоре, но его реплики помогают увидеть отсутствие коммуникации между остальными героями.

Пик непонимания - диалог Солёного и Чебутыкина - спор о чехартме и черемше:

“Солёный. Черемша вовсе не мясо, а растение вроде нашего лука.

Чебутыкин. Нет-с, ангел мой. Чехартма не лук, а жаркое из баранины.

Солёный. А я вам говорю, черемша - лук.

Чебутыкин. А я вам говорю, чехартма - баранина” (13, 151).

Балаганность, клоунада как способ характеристики персонажа впервые появляются в этой пьесе Чехова. Позже в «Вишнёвом саде» они наиболее объёмно воплотятся в образе Шарлотты, единственного персонажа, который, по мнению Чехова, ему удался.

Скрытая неудовлетворённость жизнью, мысли о том, что время пролетело зря, что он растратил силы впустую, прочитываются лишь в подтексте. На поверхностном же уровне - только намёки, ключевые слова, мотивы, направляющие восприятие вглубь этого характера.

Андрею Чебутыкин говорит прямо о своей неудавшейся жизни:

“- Жениться я не успел...

Так-то оно так, да одиночество” (13, 153).

Мотив одиночества появляется в речи Чебутыкина дважды: в разговоре с сёстрами и в диалоге с Андреем. И даже совет Андрею уходить, уходить подальше отсюда, является отражением глубокого понимания собственной трагедии.

Но отличительной чертой Чебутыкина является то, что даже этот трагичный мотив он облекает в простую и обыденную языковую форму. Простые разговорные конструкции, прерванные предложения и заключительная реплика - “решительно всё равно!” (13, 153) - не поднимают рассуждения Чебутыкина об одиночестве до уровня трагедии, не придают оттенка пафоса. Подобное отсутствие эмоциональных рассуждений о действительно серьёзном, наболевшем наблюдается и у доктора Астрова из пьесы «Дядя Ваня». Упоминает он о трагическом случае из своей практики: “В прошлую среду лечил на Засыпи женщину - умерла, и я виноват, что она умерла” (13, 160).

О смерти пациента говорит и Астров из «Дяди Вани». Сам факт смерти больного у врача “на руках”, очевидно, был значим для Чехова. Неспособность врача, профессионала, дававшего клятву Гиппократа, спасти жизнь человеку (даже если это не в силах медицины) означает для героев Чехова несостоятельность. Однако Астров не считает, что сам как врач ни на что не способен. В «Трёх сёстрах» Чехов углубляет этот тип, и Чебутыкин уже говорит, что всё позабыл: “Думают, я доктор, умею лечить всякие болезни, а я не знаю решительно ничего, всё позабыл, что знал, ничего не помню, решительно ничего” (13, 160).

Чебутыкин, как и Астров, как и сёстры, чувствует, что происходящее - большое заблуждение, ошибка, что всё должно быть по-другому. Что существование трагично, так как проходит среди иллюзий, мифов, созданных себе человеком. В этом отчасти кроется ответ на вопрос, почему сёстры так и не смогли уехать. Иллюзорные препятствия, иллюзорные связи с действительностью, неспособность увидеть и принять на самом деле настоящее, реальное - причина, по которой Андрей не в силах изменить свою жизнь, а сёстры остаются в провинциальном городе. Всё идёт по кругу и без изменений. Именно Чебутыкин говорит о том, что “никто ничего не знает” (13, 162), высказывает мысль, близкую самому Чехову. Но говорит он это в состоянии опьянения, и его никто не слушает. И пьеса «Три сестры», таким образом, оказывается не философской пьесой, не трагедией, а просто “драмой в четырёх действиях”, как указано в подзаголовке.

В характере Чебутыкина, как и в характерах других персонажей, ярко представлена оппозиция реальность (настоящее) - мечты (будущее). Реальность скучна и безрадостна, но и будущее он представляет ненамного отличающимся от настоящего: “Через год дадут мне отставку, опять приеду сюда и буду доживать свой век около вас. Мне до пенсии только один годочек остался... Приеду сюда к вам и изменю свою жизнь коренным образом. Стану таким тихоньким, благо... благоугодным, приличненьким...” (13, 173). Хотя Чебутыкин и сомневается в том, наступит ли это будущее: “Не знаю. Может, через год вернусь. Хотя чёрт его знает... всё равно...” (13, 177).

Пассивность и вялость, свойственные Андрею Прозорову, наблюдаются и в образе Чебутыкина. Его постоянная реплика “всё равно” и фраза “Тарара-бумбия...” позволяют предположить, что Чебутыкин не сделает ничего, чтобы изменить свою жизнь и повлиять на будущее.

Инертность и апатия - отличительные черты всех героев пьесы. И поэтому пьесу «Три сестры» исследователи называют самой безнадёжной пьесой Чехова, когда отнята последняя надежда на изменения.

С образом Чебутыкина связан и важный для понимания замысла пьесы мотив забывания, времени. Чебутыкин забывает не только практику, врачебное дело, но и более важные вещи. На вопрос Маши, любила ли её мать Чебутыкина, он отвечает: “Этого я уже не помню”. Слова “позабыть” и “не помнить” произносятся часто именно Чебутыкиным, именно они и конструируют ключевой для этого образа мотив времени.

Не случайно с ним связан и образ-символ разбитых часов.

Фраза “всё равно”, участившаяся к концу пьесы, уже открыто свидетельствует о душевной усталости героя, ведущей к равнодушию и отчуждению. Спокойные разговоры о дуэли и о возможной смерти барона (“…Одним бароном больше, одним меньше - не всё ли равно? Пускай! Всё равно!” - 13, 178), спокойная встреча известия о состоявшейся дуэли и убийстве Тузенбаха (“Да... такая история... Утомился я, замучился, больше не хочу говорить... Впрочем, всё равно!” - 13, 187), и отстранённый взгляд на слёзы сестёр (“Пусть поплачут <...> Не всё ли равно!”).

Двойственность речевого характера, сочетание серьёзных взглядов на жизнь и комичности, игрового начала, балаганности, сочетание способности понять другого человека, быть искренне привязанным к кому-то и подчёркнутое равнодушие, отстранённость - приём, впервые использованный Чеховым в «Трёх сёстрах», позднее ярко воплотится при создании образов «Вишнёвого сада».

Вершинин в системе персонажей является членом оппозиции Москва - провинция , представляя Москву. Он оказывается в противопоставлении персонажам - жителям уездного города.

С семьёй Прозоровых Вершинина связывает многое. Он хорошо знал и мать, и отца, который был у Вершинина батарейным командиром. Помнит сестёр Прозоровых ещё детьми, когда они жили в Москве: “Я помню - три девочки <...> Ваш покойный отец был там батарейным командиром, а я в той же бригаде офицером” (13, 126); “Я вашу матушку знал” (13, 128).

Поэтому Вершинин и Прозоровы в системе персонажей объединены по признаку отнесённости к Москве, не противопоставлены. В конце пьесы, когда Москва оказывается недостижимой мечтой, иллюзорным будущим, противопоставление снимается. К тому же Вершинин уезжает в другой город, не в Москву, которая становится для него таким же прошлым, как и для сестёр.

Для сестёр Прозоровых Москва - мечта, счастье, прекрасное будущее. Они боготворят всё, что с ней связано, с восторгом вспоминают названия московских улиц: “Наш родной город, мы родились там... На Старой Басманной улице...” (13, 127).

Для Вершинина Москва не представляет собой ничего особенного, он относится к ней так же, как и к другим городам, а о любви к провинции, к спокойной уездной жизни говорит не раз. Высказывая своё отношение к Москве, он, в отличие от сестёр, противопоставляет покой маленького городка столичной суете, а не активной деятельности:

“...С Немецкой улицы я хаживал в Красные казармы. Там по пути угрюмый мост, под мостом вода шумит. Одинокому становится грустно на душе. (Пауза.) А здесь какая широкая, какая богатая река! Чудесная река!” (13, 128).

“...Здесь такой здоровый, хороший, славянский климат. Лес, река... и здесь тоже берёзы. Милые, скромные берёзы, я люблю их больше всех деревьев. Хорошо здесь жить” (13, 128).

Так возникает противоречивое отношение героев к центру и провинции, в котором прослеживаются и взгляды самого автора на эту проблему. Центр, столица - это духовный, культурный центр. Это возможность деятельности, реализации своих творческих возможностей. И такому пониманию центра противостоит скука, обыденность, серость провинциальной жизни. Для сестёр Москва, очевидно, видится именно с позиций такого противопоставления.

Подобную оппозицию можно встретить во многих произведениях Чехова, не только в пьесах. Герои изнывают от скуки и однообразия жизни и стремятся в крупные города, в центр, в столицу. Для Вершинина Москва - это суета, проблемы. Он не говорит о Москве как о духовном, культурном центре. Ему ближе дух провинции, покой, равновесие, тишина, берёзки, природа.

Такой взгляд уже встречался в пьесе «Дядя Ваня», где семья Серебряковых, олицетворяя “столицу”, принесла с собой в деревню дух безделья, праздности, лени. Провинция же в «Дяде Ване», представленная Соней, Астровым, Войницким, - это труд, постоянное самоотречение, жертва, усталость, ответственность. Подобный двойственный взгляд на провинцию и центр был свойственен и автору. Он не любил город и стремился к нему, он отрицательно отзывался о провинциальном Таганроге - но стремился в Мелехово.

Вершинин произносит пафосные монологи о будущем, о необходимости работать, о том, как достичь счастья. Хотя пафос этих монологов снимается в пьесе последними репликами героев, что не позволяет превратиться этому герою в резонёра, проводника авторских идей, а пьесе - в дидактическую драму. В этих высказываниях Вершинина выявляется противопоставление реальность - будущее, мечта .

“Вершинин. ...Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной. Человеку нужна такая жизнь, и если её нет пока, то он должен предчувствовать её, ждать, мечтать, готовиться к ней, он должен для этого видеть и знать больше, чем видели и знали его дед и отец...

Ирина. Право, всё это следовало бы записать...” (13, 131–132).

“Вершинин. ...Счастья у нас нет и не бывает, мы только желаем его.

Тузенбах. Где же конфекты?” (13, 149).

Эти черты позже станут частью характера Пети Трофимова («Вишнёвый сад»), вечного студента, человека, проводящего жизнь в разговорах о будущем, но ничего не делающего для его достижения, комической фигуры, к которой можно относиться снисходительно, иронично, но никак не серьёзно. Вершинин - персонаж более трагичный, так как помимо пафосных высказываний и мечтаний в нём есть и другие черты: ответственность за семью, за Машу, осознание собственных недостатков, неудовлетворённость действительностью.

Но и главным героем Вершинина назвать нельзя. Это вспомогательный персонаж, служащий для раскрытия сути некоторых центральных тем и мотивов.

В пьесе важным персонажем, хотя и эпизодическим, является няня Анфиса. Нити к этому образу тянутся от няни Марины из пьесы «Дядя Ваня». С ней связаны такие черты, как доброта, милосердие, кротость, способность понять, выслушать, забота о других, поддержка традиций. Няня выступает хранителем дома, семьи. В семье Прозоровых няня является таким же хранителем дома, как и в «Дяде Ване». Она воспитала не одно поколение Прозоровых, вырастила сестёр как собственных детей. Они и являются её единственной семьёй. Но семья разваливается в тот момент, когда в доме появляется Наташа, обращающаяся с няней так, как с прислугой, в то время как она для сестёр является полноправным членом семьи. Тот факт, что сёстры не могут отстоять свои права в доме, что няня покидает дом, и сёстры не могут ничего изменить, говорит о неизбежности краха семьи и неспособности героев повлиять на ход событий.

Образ няни Анфисы во многом пересекается с характером Марины («Дядя Ваня»). Но освещён этот характер в «Трёх сёстрах» уже по-новому. В речи Анфисы мы наблюдаем обращения: батюшка мой, батюшка Ферапонт Спиридоныч, милые, деточка, Аринушка, матушка, Олюшка. Анфиса редко появляется на сцене, немногословие - её отличительная черта. В её речи встречаются и ключевые для чеховского творчества слова-символы чай, пирог : “Сюда, батюшка мой <...> Из земской управы, от Протопопова, Михаила Ивановича... Пирог” (13, 129); “Маша, чай кушать, матушка” (13, 148).

Оппозиция прошлое - будущее есть и в характере Анфисы. Но если для всех настоящее хуже прошлого, а будущее - это мечты, надежды на лучшее, на изменение действительности, то Анфису настоящее устраивает, а будущее пугает. Она - единственный персонаж, которому не нужны перемены. И она единственная, кто доволен изменениями, произошедшими в её жизни: “И-и, деточка, вот живу! Вот живу! В гимназии на казённой квартире, золотая, вместе с Олюшкой - определил Господь на старости лет. Отродясь я, грешница, так не жила <...> Проснусь ночью и - о Господи, Матерь Божия, счастливей меня человека нету!” (13, 183).

В её речи впервые появляется противопоставление дело, труд - покой как награда за труд . В «Дяде Ване» это противопоставление было, но в характере Сони (финальный монолог на тему “мы отдохнём”). В пьесе «Три сестры» для Анфисы “небо в алмазах” стало реальностью.

В «Дяде Ване» Соня мечтает о покое. В «Трёх сёстрах» Чехов реализовал эту мечту в образе восьмидесятидвухлетней старухи, которая всю жизнь работала, жила не для себя, вырастила не одно поколение и дождалась своего счастья, то есть покоя.

Возможно, эта героиня в какой-то мере и является ответом на все вопросы, поставленные в пьесе.

Ж изнь - это движение к покою, через каждодневный труд, отречение от себя, постоянная жертва, преодоление усталости, работа на будущее, которое приближается малыми делами, но увидят его далёкие потомки. Единственной наградой за страдания может быть лишь покой.

Двойственность и противоречивость оценок, множество противопоставлений, раскрытие характеров через ключевые темы, образы и мотивы - вот основные черты художественного метода Чехова-драматурга, которые в «Дяде Ване» только намечаются, в «Трёх сёстрах» проявляются особенно ярко и в «Вишнёвом саде» - вершинной пьесе Чехова - достигнут своего окончательного становления.

Примечания

Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения // Примечания. Т. 13. С. 443. (В дальнейшем при цитировании будут указываться номер тома и страницы.)

Мирей Борис. Чехов и поколение 1880-х годов. Цит. по кн.: Литературное наследство // Чехов и мировая литература. Т. 100. Ч. 1. С. 58.

4. Так, хорошо, содержание жизни раскрывается через полезную деятельность. Но можно ли сказать, что процесс онтологического вопрошания у Чехова на этом закончился? Конечно, нет. Ведь остается неясным, любая ли полезная работа позволяет раскрыться содержанию человеческой жизни, т.е. содержит в себе глубокий, сущностный смысл. Видимо, эта проблема послужила основанием для того, чтобы писатель создал свой следующий шедевр – пьесу «Три сестры».
Три сестры – Маша, Ольга, Ирина. В пьесе они появляются в платьях разных цветов: Маша в черном, Ольга в синем, Ирина в белом. Это указывает на их различие, которое вскоре выявляется более объемно, выпукло. Действительно, Ирина не замужем и не работает, у нее день рождения и она страстно мечтает о переезде в Москву, которая для нее выступает в качестве такого места, где она станет счастливой и жизнь ее будет другой, не как в этом маленьком городке, а значительной, наполненной неким большим и настоящим смыслом. Давно, в детстве, они всей семьей жили там, и у всех сестер Москва представляется или символом беззаботного детства, непостижимого, но манящего, или подобным ему символом некоторого счастья вообще, которое возможно лишь в случае, когда человек нашел себя и живет в соответствии со своими представлениями и устремлениями. Так вот, Ирина в белом платье и мечтающая о Москве олицетворяет собой надежду. В первом акте пьесы у нее день рождения и вся она – в ожиданиях чего-то светлого и хорошего. Перед ней открыты все двери и свободны все дороги.
Ее сестра Ольга, которая появляется в синем платье, работает учителем в гимназии. Она тоже хочет в Москву, но того же безотчетного оптимизма, что есть у Ирины, у нее уже нет. В ней уже меньше надежды, хотя она (надежда) и не умерла вовсе.
Маша в черном платье, замужем за учителя гимназии, и, несмотря на бездетность, о Москве и не думает. У нее нет надежды.
Получается, что сестры в разных платьях представляют собой три разные степени оптимизма, надежды. В Ирине надежда полная, в Ольге – со скепсисом, как-бы урезанная, а в Маше ее нет вовсе.
В дальнейшем повествовании происходит снятие различий между сестрами. Они становятся одинаковыми по мере того, как Ирина и Ольга ввязываются в неинтересную для них работу: Ольга все больше и больше работает в гимназии, и в конце концов даже, против своего желания, становится начальницей, потому что «уже все решено», а Ирина вначале как-то тупо и бессмысленно работает телеграфисткой (отправляет телеграммы в никуда, без точного адреса), затем – в земской управе, и, наконец, сдает экзамены на учительницу с тем, чтобы войти в общую с Ольгой и Машей сферу жизни. Сестры становятся связанными одним и тем же – преподаванием, и именно это с формальной точки зрения объединяет их и делает похожими. При этом в конце пьесы не указывается, что Ирина одета в белое платье. Напротив, ей, как и всем остальным героям, следовало бы быть в черных, траурных одеждах, поскольку на дуэли оказывается убитым ее жених – барон Тузенбах. Во всяком случае, вся атмосфера на сцене делает все печальным, окрашенным в черные тона, если не буквально, то по нашему ощущению всего происходящего. Следовательно, принадлежность к одинаковой деятельности (учительству) опускает всех сестер в безнадежное положение.
Почему же они приходят к одному и тому же? Да потому, что у них нет воли. Безволие сестер было замечено практически сразу после выхода пьесы в свет. Здесь же уточним, что, в самом деле, Машу выдали замуж, не спросясь у нее, Ольга и Ирина связывают свои надежды на лучшее (на то, что они уедут в Москву или еще куда-нибудь) не с собой, а с кем-то – то ли с братом Андреем, то ли с Тузенбахом. Сами они не способны на некоторый рывок. По их мысли кто-то должен дать им импульс, или, лучше сказать, обеспечить им переход в новое состояние, в новую жизнь. Иными словами, все они плывут по течению и надеются на дармовщину, т.е. на то, что им подвернется некий счастливый случай, за который они зацепятся и станут счастливыми просто потому, что им повезло. Но случай все не представляется, в результате течение уносит их все дальше и дальше от желанного счастья. И чем больше они выполняют повседневную работу, тем глубже застревают в ситуации. Это напоминает болото: чем больше суетишься, тем глубже тебя засасывает. Здесь нельзя мелко трепетать, здесь необходим глобальный волевой рывок, которого у сестер нет.
Важно, что у главных героинь нет понимания того, что же надо предпринять, чтобы вырваться из болота жизни. Это показано в теме их отношения с военными. Сестры, особенно Ирина и Маша, относятся к военным, расквартированным в их городке, как к чему-то светлому, что способно вдохнуть в них новую жизнь. Они так полагают, видимо, потому, что среди военных часто принято веселиться. Веселье легко ассоциируется со счастьем, хотя, конечно, им не является. Хорошо относясь к военным, сестры тем самым показывают свое стремление к счастью, и тут же впадают в ошибку. Действительно, чтобы достичь счастья, следует выйти из течения и пойти своим путем, т.е. следует осуществить некий волевой рывок неповиновения существующим обстоятельствам. Сестры полагают, что за веселостью военных стоит их способность осуществить такой рывок, т.е. стоит способность проявить акт неповиновения. Но ведь это ошибка: военные всегда повинуются тем, кто свыше отдает им приказы, они всегда находятся в ситуации повиновения кому-то. Поэтому и сестры, возлагая на них надежды, впадают в ошибку и вместо истинной свободы хватаются за мираж. Так, Маша влюбилась в полковника Вершинина как в некий миф, за которым ничего нет. Нет ни свободы, ни способности к рывку: он то и дело хнычет по поводу своей жены и детей, при этом не думает от них уходить, и находится в такой же ситуации порабощения обстоятельствами, как и сама Маша. Их роман был обречен на обрыв с самого начала, и они оба это знали. Они знали, что им нечего друг от друга ждать, и все же надеялись на некое чудо, которое вдруг изменит их жизнь. Кроме того, заметным штрихом в пьесе проходит фантазия Вершинина о замечательных днях в будущем при совершенной убежденности в том, что для сейчас живущих людей счастья нет. И вот в этого человека, который отрицает счастье в реальной жизни, Маша влюбляется. А поскольку любовь есть стремление, в нашем случае – к счастью, и предмет любви по ожиданиям должен принести счастье, то Маша решила получить счастье через то, что его отрицает. Это явная ошибка.
Далее, на связь ошибки с темой военных указывает фигура штабс-капитана Соленого, который периодически несет какую-то чушь. То он безжизненную тавтологию про вокзал в первом действии («А я знаю...Потому что если бы вокзал был близко, то не был бы далеко, а если он далеко, то, значит, не близко.») выдает за знание, хотя знание на деле наполняется содержанием лишь при нарушении тавтологии. То он во втором действии ввязывается в спор с Чебутыкиным из-за того, что неправильно расслышал название мясного блюда, о котором тот говорил. А то и вовсе заявляет страшные, невозможные вещи: «Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковородке и съел бы». Иными словами, Соленый – это какая-то жизнеотрицающая неправильность, ложность, постоянно прорывающаяся наружу. При этом если в первом действии, когда сестры еще не совсем окунулись в болото обстоятельств, Соленого старались не впускать в комнаты, где разворачивается действие, то впоследствии, когда погружение в болото произошло окончательно, этого ограничения уже нет.
Получается, что погружение в поток повседневных, обыденных дел, т.е. все более долгое движение в рамках уничтожающего индивидуальную личность течения внутри казармы, и в конечном счете – безволие, есть не что иное, как ошибка, неправильность, ущербность.
В конечном счете, безволие у Чехова оказывается принципиально неправильным моментом, вовлекающим людей в трясину обыденности. Кто хочет выбраться из нее, тот должен увидеть эту ошибку и исправить ее, т.е. осуществить волевой акт рывка.
Такой рывок пытается осуществить Тузенбах. Он оставил службу, т.е. порвал с повиновением обстоятельствам, хотел жениться на Ирине и уехать работать на кирпичный завод. Он сделал нестандартный, неправильный – с точки зрения Ирины – ход тем, что ушел из (от) военных и стал самостоятельным человеком. Та не видит и не понимает, что ее руки добивается именно тот, кто ей нужен – волевой человек, способный осуществить попытку выхода из сложившейся рутины, и эту попытку осуществляющий. Ей бы схватиться за него не раздумывая, но что-то мешает ей: он, видите ли, не «такой», о ком она мечтала, и рывок он осуществляет не «так», как она себе представляла. Ведь не брат ее хочет увести в иллюзорную златоглавую Москву, а этот не-принц зовет ее на обычный кирпичный завод. Иными словами, Тузенбах предлагает Ирине реальные действия, которые всегда не похожи на выдуманные, а ей страшно отрываться от своих фантазий. Она его не любит, не видит в нем своего настоящего спасителя, не верит в него, и соглашается выйти за него замуж лишь от безысходности. Но разве настоящий рывок можно осуществить в безверии, безверии в удачу и собственные силы? Нет, нельзя. В итоге, смысл действий Тузенбаха обнуляется и сам он оказывается ненужным, так что его, нацеленного на непохожесть на остальных (он уволился из службы), убивает военный Соленый, который, как и все остальные военные (в рамках пьесы), находится в ситуации ошибки, жизненной неправильности. Рывок Тузенбаха не удался, он разбился о скалу непонимания окружающих, невидящих истину, и разбился потому, что в союзники себе выбрал неверие Ирины (он ее выбрал, влюбился).
Чтобы волевые усилия удались, надо верить в их осуществимость, правильность, необходимость. Надо просто верить и заражать этой верой остальных: «по вере и воздастся».
Безверие порождает безволие, а безволие вызывает желание плыть по течению и вначале надеяться на удачу, а потом и вовсе ни на что не надеяться. Последнее у Чехова очень удачно прописано на примере брата сестер, Андрее. Поначалу он подавал надежды, хотел уехать в Москву и заниматься особенным делом (наукой), стать профессором. Вместе с ним надеялись уехать и Ольга с Ириной. Иными словами, в начале пьесы играющий на скрипке Андрей предстает перед нами как символ надежды, музыка души. Однако эта надежда была какая-то робкая, в соответствии с характером ее носителя, неуверенная, без веры. В итоге, Андрея подцепила на крючок Наталья, которая из миленькой хозяюшки после свадьбы постепенно превращается в форменного деспота, ставящего превыше всего повиновение себе. Так семейный быт и рутина, поначалу казавшиеся розовенькими (по цвету платья Натальи, когда она впервые появляется в первом действии) и мило пошловатыми (зеленый пояс с розовым платьем), по мере вхождения в жизнь Андрея превращаются во что-то ужасное, ассоциирующееся у нас с темным злом, которое ввергает Андрея на псевдо-важное прозябание с пониманием никчемности своей жизни. Наташа, означающая домашний быт, как-бы поедает душу своего безвольного мужа.
Таким образом, мы видим, как Чехов одни и те же мысли повторяет по нескольку раз, с разных ракурсов, дублируя себя. Это повторение касается и связи безверия с опустошением жизни (линии Тузенбах – Ирина и Андрей – Наталья), и ошибочности безволия (линии Маша – Вершинин и Соленый – Тузенбах). Кроме того, повторение неких слов и фраз характерно для многих персонажей пьесы, особенно для ничего не знающего и не умеющего старого врача Чебутыкина. Да и сестры тоже грешат этим. Причем, в начале событийного потока (в конце первого действия) некоторое слабовыраженное повторение мы видим только у исходно без-надежной Маши: «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том...Златая цепь на дубу том... (Плаксиво.) Ну, зачем я это говорю? Привязалась ко мне эта фраза с самого утра...». А вот в конце пьесы уже все сестры повторяют то одни, то другие фразы: Ирина общается с Тузенбахом посредством повторяющегося «что?», «полно, полно», Ольга выдает «Будет, будет...», «Успокойся, Маша...Успокойся...», Маша опять вспоминает «У лукоморья дуб зеленый...». Более того, после сообщения о смерти Тузенбаха все три сестры повторяют, хотя и разные, но по существу, одинаково формально правильные, и потому лишенные жизненной неожиданности, нестандартности слова: Маша «Надо жить... Надо жить», Ирина «буду работать, буду работать...», Ольга «Если бы знать, если бы знать!». После смерти Тузенбаха, который привносил хоть какой-то элемент нестандартного и живого отношения к происходящему, все вдруг превратилось сплошную одинаковую правильность, леденящую своей нежизненностью.
Такая нежизненность усиливается систематическим повторением Чебутыкина, что все вокруг только кажется, что на деле ничего нет, «и не все ли равно!» и проч.
Выходит, Чехов повторение связывает с неким отрицанием, точнее – с отрицанием счастья, да и вообще – жизни. Здесь Антон Павлович явно предвосхищает мысль Жиль Делеза о том, что через повторение проявляется небытие (смерть), а бытие (жизнь) кажит себя через различия. Вся структура пьесы, построенная на повторениях, приводит к логическому финалу: сестры из разных превращаются в одинаковых – одинаково погруженных в болото повторений (учительскую рутину), одинаково не верящих в свое счастье, и одинаково несчастных. И причиной всему является безволие, не позволяющее выйти из ситуации повторения, но все глубже и глубже погружающее в нее. Повторение, одинаковость, похожесть оказывается той принципиальной ошибкой, без исправления которой невозможно достичь чего-то большего, чем имеешь и, таким образом, получить желанное, манящее своей кажущейся близостью, но почему-то постоянно ускользающее, счастье.
Надо сказать, Чехов ясно представляет, что счастливым можно быть и без каких-либо особых устремлений, а просто живя и наслаждаясь имеющимся. Это видно на примере Кулыгине, Машином муже. Он рад всему и эта его радость настоящая, не поддельная. Кулыгин – цельный человек, поскольку его внутренний мир, его возможности вполне соответствуют его же собственным запросам. Тем он и счастлив. Ведь счастье – это когда человек живет в гармонии с собой.
Причина несчастий сестер, как и их брата, а также Вершинина, заключается в том, что они хотят большего, чем они есть. Мелкие духом обыватели мечтают о большой, наполненной смыслом жизни – вот где корень их проблем. Они хотят то, что для них недоступно в принципе. Отсутствие способности к нетривиальному рывку навсегда погружает их в обыденность, которая для них неприемлема. Они воспринимают эту обыденность как пошлость, но ничего поделать с собой не могут. Выше себя не прыгнешь. Отсюда их ощущение несчастья. Они несчастны вследствие понимания ошибочности своего безволия, вследствие того, что могут лишь мечтать. В. Ермилов правильно заметил: у Чехова «только мечтать – это значит не существовать на свете» . Здесь можно уточнить: только мечтать – значит не существовать в режиме счастья, иначе говоря – быть отторгнутым от ощущения наполненности своего существования, от своего эссенциального бытия.
Поэтому пьеса «Три сестры» показывает, что если хочешь от жизни чего-то особенное, непохожее на все обычное, осмысленное и именно в этом видишь свое счастье, то следует сделать что-то действительно необычное, важное, осмысленное, будучи в полной убежденности (уверенности) в своей правоте. Иными словами, «хочу» быть особенным следует подтверждать реальными особенными делами. Оказывается, через полезную деятельность лишь тогда можно выразить содержание жизни и реализоваться во всю мощь, когда нет боязни идти на серьезные изменения, когда совершается серьезный рывок, и происходит выход на новый уровень восприятия и делания этой жизни.

Рецензии

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Спектакль «Три сестры» по пьесе Антона Павловича Чехова поставлен на Основной сцене БДТ режиссером Владимиром Панковым.
К пьесе обращались многие выдающиеся режиссеры - Владимир Немирович-Данченко, Юрий Любимов, Олег Ефремов, Ингмар Бергман, Кристоф Марталлер и многие другие. В 1965 году Георгий Товстоногов создал знаменитый новаторский спектакль, где были заняты ведущие артисты труппы БДТ.

Владимир Панков трактует события в доме Прозоровых как «полифонию человеческой жизни во времени». Сохраняя оригинальный текст Чехова и костюмы начала XX века, режиссер представляет действие пьесы и как происходящее «здесь и сейчас», и как воспоминания о том, что случилось очень давно. Ольга, Маша и Ирина на сцене предстают одновременно в двух возрастах: зрители видят сестёр Прозоровых и такими, какими их описал Чехов, и взрослыми, давно пережившими события пьесы женщинами. Роли каждой из сестер исполняют несколько актрис: Ольгу играют народная артистка России Елена Попова и заслуженная артистка России Татьяна Аптикеева, Машу - заслуженная артистка России Мария Лаврова / заслуженная артистка России Екатерина Толубеева и Карина Разумовская / Полина Толстун, Ирину - Людмила Сапожникова (сыгравшая Ирину в спектакле БДТ 1965 года) и Юлия Дейнега / Алена Кучкова.

Важная составляющая этого спектакля - музыка - непрерывно сопровождает действие и выступает на равных с драматическим текстом. Струнные, духовые, ударные инструменты исполняют то военные марши, то лиричные вальсы - у большинства персонажей пьесы есть свои музыкальные партии.

Режиссер спектакля Владимир Панков - художественный руководитель московского театра «Центр драматургии и режиссуры» и студии SounDrama. Композитор Артем Ким - музыкальный руководитель ансамбля Omnibus и театра им. Марка Вайля (Ташкент), а также проектов студии SounDrama; композитор Сергей Родюков - музыкальный руководитель студии SounDrama. Автор декораций и костюмов

к спектаклю - Максим Обрезков, главный художник Театра имени Евгения Вахтангова и неизменный художник спектаклей Владимира Панкова. Хореограф Екатерина Кислова также постоянно сотрудничает со студией SounDrama.

Андрей Могучий, художественный руководитель БДТ:

«Три сестры» - знаковый для нашего театра спектакль. «Сегодня премьера» - документальный фильм Семена Арановича - зафиксировал время, уникальные кадры репетиционного процесса знаменитого спектакля Товстоногова, ставшего настоящим событием театрального Ленинграда 1960-х годов. Мы видим молодых Юрского, Басилашвили, Копеляна, Доронину, Шарко, Трофимова, Стржельчика, Штиля и многих других. Ирину в том спектакле играла молодая актриса труппы БДТ Людмила Сапожникова, и вот, спустя годы, она вновь выходит в роли Ирины в спектакле Володи. Мне кажется, это очень важно, когда время, о котором, собственно, и идет речь в постановке Панкова, приобретает такое конкретное, осязаемое воплощение».

Владимир Панков, режиссер-постановщик:

«В спектакле «Три сестры» время станет действующим лицом. Не меняя текста пьесы, мне бы хотелось сыграть в ее рамках «время» - его течение, выразительность и влияние, которое оно оказывает на людей, их судьбы и их действительность.

При подготовке к «Трем сестрам» в БДТ я задумался - а что будет с Чеховым через сорок лет? Многие делали заметки на полях этой пьесы, она засалена, слова начинают вылетать, некоторые монологи обрываются, исчезают, словно сжеванные временем. Музыка же вне всего и над всем. Поэтому надо искать новые музыкальные законы, чтобы это ставить. Все мироздание строится по законам музыки и математики».